В серии «Грузинская поэзия» издательством «Интеллект» выпущен сборник «100 стихотворений» Эмзара Квитаишвили (Тбилиси, 2011).

В одном из прекрасных стихотворений Эмзара Квитаишвили, которое называется «Страсти весны», пробуждение природы описывается в довольно необъятном аспекте: вместо белоснежного цветения вишневых деревьев по склонам желтеет пена, воздух пронизывает треск ломающегося льда, «зеленый меч» весны безжалостно крушит увядающую отцветшую красоту и наполняет сердце поэта сожалением и печалью.
Тональность лирики Эмзара Квитаишвили определяет именно эта постоянная вездесущая печаль. Она большее, нежели результат личной трагедии или даже жалоба на преходящесть этого мира – печаль как глубинное чувство мировосприятия творца. Потому даже в солнечных пейзажах поэта играют краски преломленного в слезах луча.
Поэт страстно любит мир, его свежесть, многокрасочность, голоса и аромат. В богатой осенними мотивами грузинской поэзии несомненно существует и осень Эмзара Квитаишвили – нежнейшая встреча наслаждения земной красотой и сопутствующей боли. В его стихах простираются увиденные глазом живописца поля, пестреющие всевозможными красками, радуют взор красота вспыхнувшего на склонах кожевенного дерева, кроваво-красные гранаты, желто-красные персики и ярко-желтая листва. Поэта, любующегося этой яркой красотой, охватывает желание преклонить колени и молиться.
«Ты, Создатель, бесчисленное количество раз заставил меня любить этот мир, и ни во что не ставь, если я, кроме этой земли что-нибудь пожелаю». Эти строки по своему  эмоционально-интонационному звучанию, к сожалению, трудно передаваемому в переводе, стоят рядом с «Молениями» Давида Гурамишвили.
Основа существования – красота мира, как противовес тоске – будто бы найдена, однако праздникам жизни в поэзии Эмзара Квитаишвили постоянно сопутствует неизменный персонаж – одиночество. Даже одетые в пестрые наряды осени, оно отрезвляет поэта от волшебства сновидений и увлекает в иные пределы.

***
Одиночество пробуждает подсознательные видения. Безграничность обрушивается на окна, стирается, исчезает межевой знак между «я» и «не я» и душа переживает мгновения соприкосновения с невидимым – сокрытым, мгновения – или терзания.
В интроспективной лирике Эмзара Квитаишвили главное все же самооценка грешного и кающегося субъекта. Даже в любовных стихах измученного рефлексией поэта преобладает мотив страдания. Обнажая душу, он порой может признаться в такой правде, которая характерна лишь для первозданно-наивного сознания:
«Я не смогу идти с сердцем старика,/ Не смогу и с кровью водянистой,/ Я боюсь остаться без тебя, / Боюсь все также твоей измены».
Адресат этих амбивалентных по содержанию строк – умершая любовь!

***
Эмзар Квитаишвили никогда не принадлежал к касте искушенных в «воспевании родины». Его поэтические тексты на эту тему – либо непосредственного соприкосновения с родными краями, либо идут из переживаний истории. Старый кряжистый дуб, который стоит при Коджорской дороге, для поэта не просто и не только реально-физическое тело, дуб этот прочно связан с корнями, которые живут в глубине сознания народа: «Преклонился хмурый дуб,/ Сохнет на корню он,/ горит его растрескавшаяся кора,/ мошкара его одолевает...»
Здесь читатель ничего не поймет, если не объяснить, что есть старинная народная песня – «Мумли мухаса...», что значит «Мошкара одолевает дуб...», и под дубом подразумевается Грузия, а под мошкарой – многочисленные враги.
Звуковое инструментирование, как эхо души поэта, имитирует то ли хрип, то ли скрип и доносит до читателя чувство обреченности.
В пору «бедствия отчизны» рождается желание стать бесчувственным – обратиться в камень, желание, которое в то же время тайно вмещает в себя и надежду выстоять, выдержать, не сломаться.

***
В одном из стихотворений Эмзар Квитаишвили пишет: «Всюду следует за мной глаз Господний,/ туда пойду, сюда пойду.../ Я мучаюсь и с легкостью/ не забракуете мое изделие...» Стихотворение называется «Верность ремеслу», и оно принадлежит поэту, который освоил опыт как классической, так и современной поэзии, который великолепно знает возможности поэтического «техне». Не случайно, что «изделие» здесь упоминается в связи с «мучением», так как поэзия – ремесло мученическое. Лишь талант и мастерство создают такие строки: «На теле появляются ядовитые медные пятна». Это – флорентийские впечатления, навеянные созерцанием конной статуи Медичи. «Пятна меди» – это фиксация реальности, но когда появляется лексема «ядовитые», создается такой интеллектуально-эмоциональный сплав, который и вправду с легкостью  не раскритикуешь.

***
И все же, как должен жить в нашей дисгармоничной действительности человек, очарованный красотой и мучимый экзистенциальной тоской?
Сердце поэта призывает нас к состраданию, но к состраданию всеобщему, не только человеку, но и всему сущему. Это одновременно и ответ Важа Пшавела и интеллектуальная позиция причастившегося этике Альберта Швейцера.
Однажды Эмзар Квитаишвили сравнил поэта с раковиной, в одинокой камере которой рождается жемчужина.
Творчество поэта продолжается, так что из раковины вновь и вновь засветит окрашенный печалью луч.

Теймураз Доиашвили
Перевела Камила-Мариам Коринтэли

Эмзар Квитаишвили. Стихотворения

ПОСЛЕДНЯЯ  ОСЕНЬ
Поначалу просто подумал,
А потом и вправду поверил,
Что последняя осень тает
И не будет уже другой.
Солнце падало, расплывалось,
А потом и вовсе исчезло —
Опрокинулся ковш огромный
На хребты обнаженных гор.
Прилетали иволги — крылья
Обмакнуть в золотой пучине...
Прежде тихий и неприметный,
До сих пор сидевший во тьме,
Скорпион под лопаткой ожил,
Знак его горел нестерпимо
На ветвистом стебле сосуда:
Догорала осень моя.
Не упомню поры прекрасней
И страшнее поры не видел.
В платье черном возле базара
Одиноко стояла старуха —
Шерстяные носки в руках.
Что мне было терять в тот вечер?
Я не встретил бы по дороге
Двух знакомых... Только и было —
Догорала осень моя.

Перевод Я.Гольцмана

***
Я амфора на берегу морском.
Откуда я — неведомая тайна.
Я точно тень с мерцающим зрачком,
Мозаику теней слежу случайно.
Я — тень, но солнцем я сотворена,
Я бесхребетна и ленива, словно
Я морю жизнь доверила сполна,
И на песке стою — сосуд греховный.
Как тишина, что небесам под стать,
Я призрачна, а призрак равнодушен.
И берег снится берегу опять.
Вода — черна. И свет на дне потушен.

Перевод Б.Авсарагова

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ 

                         Памяти Нодара  Чхеидзе

Он не знает еще, что черед наступает,
Но томится предчувствием сильное тело.
Он по краешку жизни неспешно ступает.
Разбиваются волны, достигнув предела...
Сыплют нежной пыльцой мотыльковые стаи
На столбы и колонны. Приблизясь к подножью,
Замечаешь, что глыбы бетона и стали
Непонятной какой-то охвачены дрожью.
Одуряющий грохот привычно терзает —
Мостовая чадит, завывает, рокочет.
Он подходит к черте, но об этом не знает.
Ничего он не видит. И видеть не хочет
Эти стены, с которых сползает известка,
Эту вывеску, вечно висящую боком.
Он шагает и думает: «У перекрестка
Повстречаю ребят».
Он шагает в глубоком
Одиночестве, в думы свои углубленный.
Не тревожьте его. Отойдите, поймите,
Он уходит навек в этот вечер зеленый —
Обрываются с жизнью последние нити.

Перевод Я.Гольцмана