Наш собеседник – из числа тех счастливых людей, которым повезло сразу угадать свое призвание и предназначение. Ему не пришлось пробовать, метаться, выбирать. В 17 лет в его жизнь вошел Театр. И остался навсегда.
Борис Курицын – руководитель литературно-драматургической части Национального театра русской драмы им. Леси Украинки, заслуженный деятель искусств Украины. Он – неотъемлемая часть родного театра, а театр – неотъемлемая часть его самого.
Мы беседовали во время Международной Летней театральной школы «Шекветили-2021», куда Борис Александрович привез группу украинских студентов и молодых артистов. Разумеется, основным предметом разговора стал Его Величество театр.
– Театр Леси Украинки, можно сказать, «родственник» Грибоедовского. Нас связывают имена Леонида Варпаховского, Павла Луспекаева, отчасти – Кирилла Лаврова, который в Грибоедовском не служил, но был нашим дорогим другом. Как сегодня поживает ваш театр?
– Проблемы те же, что у всех. Конечно, локдаун наносит огромный удар по театру – и с точки зрения экономики, и с точки зрения психологии. Вирус, слава богу, не косит наши ряды, но люди болеют... Крайне неприятно, что нас перевели на 50-процентную заполняемость зала. Ну да что жаловаться? У всех так.
– Ваш художественный руководитель Михаил Резникович – ученик Товстоногова. Это еще одно имя, связующее наши театры.
– Он – ученик, который получил право постановки двух спектаклей в БДТ. Это дорогого стоит. Георгий Александрович – крестный отец Резниковича в театре Леси Украинки: когда в свое время директор театра попросил Товстоногова рекомендовать в худруки кого-то из своих учеников, он назвал Резниковича. А поскольку у того была всем известная «пятая графа», директор спросил: «А кого еще?» – «Никого», – ответил Товстоногов. Очень высокая оценка. И при всех наших спорах и несогласиях я твердо знаю, что он сохраняет в театре преемственность поколений, прекрасно знает историю этого театра, и он отрекся от вещей, которые тормозят его развитие.
– А что тормозит развитие?
– Звездность, например. Ее, к счастью, у нас нет. Резникович считает, что театр должен быть ансамблем артистов, а не звезд.
– Простите, значит, когда Олег Табаков сознательно собирал в МХТ звезд, то он тормозил развитие, что ли?
– У меня был разговор с Олегом Павловичем на эту тему. Он жаловался: «Не могу собрать ни одну репетицию». – «Как? Вы? Не можете?» – «Ну, ты же понимаешь, у меня много актеров, которые снимаются, а на них зритель и ходит в театр. Приходится подчиняться». С одной стороны, Табаков вытащил тогдашний МХАТ из трудной финансовой ситуации, сделал его модным театром, а с другой... Резникович старается сохранить паритет. Он говорит – пожалуйста, снимайтесь, но категорически не в ущерб театру. А Табаков пошел на такие жертвы, и знал, зачем идет. У него был богатейший театр. Те, кто не снимались, получали хорошую зарплату благодаря тем, кто снимался – продюсеры платили за них «выкуп» театру. Знаю, что один актер, не буду называть фамилию, понимая, что не успевает вернуться к спектаклю откуда-то с Урала, оплатил аншлаг и отмену спектакля. Считаю, что это ненормально.
– У вас в театре такие штуки невозможны?
– У нас была ситуация, когда актер обещал, что непременно вовремя прилетит с коммерческих гастролей на спектакль. Начало спектакля в семь часов. В шесть часов его не было на месте. Он появился в семь, но на сцене уже стоял другой исполнитель. И актер был уволен. Понимаете, нельзя все охватить, как нельзя съесть все. У нас был замечательный актер и педагог Николай Рушковский. Два года назад на школе в Шекветили я показывал о нем фильм. Однажды у нас попал под исключение студент – хороший парень. Я пошел к Рушковскому, просил, объяснял, что этот студент иногда пропускал занятия, потому что подрабатывал, чтобы оплачивать обучение. «Погоди, – ответил Рушковский, – а что было делать его сокурсникам, которые играли в тех отрывках, на которые он не являлся? Если я его сейчас прощу, то как буду смотреть в глаза другим?» И отчислил. Да, у каждого своя история. Как сказано у Тараса Шевченко, «у всякого своя доля i свiй шлях широкий».
– Если вернуться к театральной политике Резниковича, то он...
– Он понимает, что есть актеры, которые востребованы в кино, что не все получают высокие зарплаты, и идет навстречу. Но если тебе дорог твой театр... Сказать «я – актер театра Леси Украинки» – это значит закрыть тему. Или – «я – выпускник Рушковского». Или – «я – выпускник Резниковича». Это знак качества. Чего греха таить, бывает, актеры уходят из театра. Почему уходят? Либо не выдерживают напряжения, либо у них какие-то личные расхождения с руководством театра. Но даже когда я начинаю спорить с Резниковичем, то в итоге прекращаю спор, потому что понимаю: хозяин в доме должен быть один. Если тебе что-то не нравится, если это не твой театр – вперед. Резникович в моих похвалах совершенно не нуждается – с его званиями и наградами, огромным количеством спектаклей, которые он поставил, и книг, которые написал. Это человек, который бережет, извините за избитые слова, живые традиции. У нас, слава богу, нафталином не пахнет. В нашем театре давно существует Студия молодых актеров – выпускники театральных вузов из разных городов, иногда и стран, в течение двух лет получают возможность тренажей, участия в разных спектаклях. Через два года руководство делает выбор – кого оставлять в театре. Таким образом идет омоложение труппы. Нельзя не признать, что Резникович сделал еще одну гениальную вещь. Он ввел в театре систему самостоятельных работ. Каждое лето, в июле, весь театр (молодняк обязан это делать, остальные – как хотят) предъявляет свои самостоятельные работы – фрагмент спектакля или даже целый спектакль. Знаете, почему это гениальный ход? С одной стороны, актеры выявляют то, чего, по разным причинам, не смогли играть, а с другой – театр пополняется свежими постановками, в которые вложена душа, сердце, труд, которые сделаны не по приказу, а по желанию.
– Например?
– Народная артистка Украины Лидия Яремчук, успешная актриса с большим стажем работы в театре, в свое время сделала моноспектакль «Браки совершаются на небесах» по «Войне и миру». Женя Лунченко, сейчас уже заслуженный артист, будучи студийцем, предложил моноспектакль «Александр Вертинский. Бал Господень», и обе постановки вошли в репертуар. На Новой сцене идут самостоятельные работы, например, два спектакля по чеховским рассказам – «Мелочи жизни» и «Хорошие люди», и оба пользуются огромным спросом у зрителей. Кирилл Кашликов, который был начинающим молодым актером, очень хорошо чувствовал себя в актерской профессии, вдруг сделал самостоятельную режиссерскую работу. Сегодня он один из лучших режиссеров Украины. Актеры бегут к нему на репетицию с невероятным удовольствием. У нас недавно вышла его премьера «Калека с острова Инишмаан» Макдонаха, там заняты актеры разных поколений. Старшее поколение было в восторге – они открылись совершенно по-новому.
– Сколько артистов в труппе?
– Более 90 человек. У нас огромный театр – каждый вечер параллельно работают три сцены. По выходным бывает 4-5 спектаклей.
– А в репертуаре больше 60-ти названий. Поэтому мой следующий вопрос, наверное, не имеет смысла. И все-таки – с какими проблемами сталкивается русский театр в современной Украине?
– Не русский, а русскоязычный. Наши актеры на сегодняшний день владеют двумя-тремя языками. Три спектакля идут на украинском языке. Они поставлены с любовью и пользуются успехом. Спектакль «Три кохання» по произведениям Леси Украинки сделан совсем молодыми ребятами, студентами мастерской Резниковича, и ведущими актерами театра. Там, конечно, и грузинская тема есть.
– Как же ей не быть! Три памятника Лесе стоят в Грузии.
– У нас идет спектакль, поставленный несколько лет назад к 200-летию со дня рождения Тараса Шевченко, у которого есть гениальные вещи и на украинском, и на русском языках. Потрясающая поэма «Тризна» написана на русском, как и новеллы, и письма, и записные книжки. Невероятная лирика на украинском. Я хочу сказать, что проблема существует только в одной плоскости – политической. Конечно, украинский язык звучит и по радио, и по телевидению, и в быту, и так было всегда. Но вы можете поехать в цитадель украинского языка – Полтаву или Львов – спокойно говорить по-русски, и никто вам ничего не скажет. Пожалуйста, говорите! То есть этой проблемы – использования русского языка – не было, нет и, я уверен, не будет. Театр Леси Украинки всегда жил в любви киевского зрителя, вообще – зрителя Украины. Я вам больше скажу: до Второй мировой войны в Киеве работали, прекрасно уживались и польский, и еврейский театры. Сегодня в Украине действуют цыганский театр «Романс», венгерский театр в Берегово, русскоязычные театры в Киеве, Николаеве, Харькове, Одессе. С точки зрения общения со зрителем – посмотрите наш сайт, там огромное количество отзывов на украинском языке. Кстати, наш театр получил свое имя благодаря тому, что ученик Станиславского Константин Хохлов, который вообще не говорил по-украински, в 1939 году взял пьесу Леси Украинки «Каменный властелин», первую и единственную женскую пьесу о Дон Жуане, и поставил спектакль так, что открыл эту пьесу не как драму для чтения, а очень сценическое произведение. Несколько лет назад Резникович тоже поставил «Властелина» – это уже пятое обращение театра к пьесе. Он сделал своеобразное открытие, на которое, к сожалению, некому было обратить внимания, ведь у нас нет театральной критики в том виде, в каком она есть в других странах. Резникович впервые прочитал пьесу как очень женскую – всем конфликтом руководит Донна Анна. Она – Командор. И это соответствует характеру самой Леси Украинки, она была очень стойким, сильным человеком. Покажите мне еще одну женщину, которая писала бы под диктовку любимого человека письма его возлюбленной! Любая другая устроила бы ему такие «письма»! У Леси была особая энергетика, она не подавляла, а как бы вбирала в себя мужчину. Последний супруг после ее смерти, прежде чем жениться во второй раз, сказал – я пойду посоветуюсь с Лесей – имея в виду, что пойдет на ее могилу. Настолько особенным человеком она была для него... Вообще, прежде чем говорить о каких-то вещах, нужно поинтересоваться – из чего это произошло. Что к чему, зачем и почему.
– Насчет «из чего произошло». Вы говорите, что у вас сохраняется преемственность поколений. Какие великие «тени» ходят в вашем театре?
– Всяк кулик свое болото хвалит. Вы будете рассказывать об уникальности вашего театра, а я – об уникальности моего. Но он действительно уникальный! Театр Леси Украинки сам выбирает, кто ему нужен. Великие тени? Павел Луспекаев, Юрий Лавров, Кирилл Лавров, Евгения Опалова, Виктор Халатов, Любовь Добржанская, Михаил Романов, Олег Борисов, Валерия Заклунная... Две непререкаемые легенды – Леонид Варпаховский и Давид Боровский, которые продолжают жить в театре, хотя поколения меняются. Удивительная вещь – свой первый спектакль Боровский сделал в нашем театре, а через 50 лет сделал здесь свой последний свой спектакль «Дон Кихот.1938». Мы открыли в театре «Пространство Давида Боровского» – ничего подобного нет ни в одном театре мира. И вот, представьте себе, мы его открыли, и нам позвонила вдова друга Давида, скульптора Владимира Миненко, и сообщила, что когда Давид приезжал в Киев, то приходил к нему в мастерскую, тот его лепил, и работа сохранилась. Теперь мы единственный театр в мире, где стоит скульптурный портрет сценографа – Давида Боровского в полный рост. Кстати, центральная фигура в «Пространстве» – это «Маятник». Помню, приехали театральные критики и подняли крик – а что этот маятник у вас делает, он из спектакля театра на Таганке «Час пик»! Извините, но до «Часа пик» маятник был сделан для спектакля «Поворот ключа» – в 1963 году.
– Ваш театр притягивает. А как он вас притянул в свое время?
– Виноваты родители. Они были влюблены в театр. Впервые меня повели в театр в шесть лет – гастроли Кировского театра, опера «Кармен». Меня водили в театр Ивана Франка, Леси Украинки. Я вам передать не могу, какие созвездия сияли во всех этих театрах! Какие были голоса в оперном, какие потрясающие танцовщики! Какие личности! В театр Леси Украинки, помню, попасть было невозможно, надо было хлопотать заранее... Это не могло на меня не подействовать, и в 17 лет я пошел в этот театр служить мебельщиком-реквизитором. Но так как я человек нахальный, то обошел все цеха – был в регуляторной, где вели свет, на ведущих прожекторах, знал, что такое звукоцех, поднимался на колосники... Я видел, как делается бутафория из маленького газетного листочка. У нас до сих пор на потолке зрительного зала горельефы, сделанные из папье-маше в конце 1940-х годов. Не гипсовые, не цементные – и я это знаю, потому что поднимался под потолок, когда у нас был ремонт. Меня предупреждали: театр – такая зараза, что если ты вдохнул его воздух, то пропал и попал. Я вдохнул в шесть лет, а потом надышался в 17, прослужив пять лет. В театре именно служат. Тот, кто работает, долго не задерживается. Из театра нельзя делать место получения прибыли… Потом я поступил на театроведческий в театральный институт имени Карпенко-Карого, окончил и пришел в украинское Театральное общество, благодаря чему объездил почти весь Советский Союз. И сегодня для меня не представляет никакой проблемы позвонить во многие города бывшего СССР и сказать: «Это я». Я познакомился с целой плеядой кумиров. Сегодня кумиров нет. Есть звезды, медийные лица. Но звезды гаснут, позолота стирается, и о них забывают. А вот кумиры... Я общался с Ростиславом Яновичем Пляттом, Евгением Павловичем Леоновым, Татьяной Ивановной Пельтцер... В Московском Доме кино стоял рядом с Джульеттой Мазиной. Сейчас кто-то скажет – вот расхвастался! Но это не хвастовство, а часть моей жизни. Я застал великих стариков. Меня учила, например, великолепная актриса Евгения Эммануиловна Опалова, выпускница Института благородных девиц в Санкт-Петербурге, которую приглашал к себе в труппу Михаил Чехов... Она меня учила элементарным вещам. Ну например, оттопыренный мизинец, когда вы держите чашку кофе, – это моветон. Но я где-то видел такое, и мне понравилось. А она мне – ты что, это же каботинство! Еще одно новое слово! Она была блистательная трагифарсовая актриса. Слава богу, сохранилась киноверсия «Мораль пани Дульской», где она великолепно играет Дульскую. Кстати, это очень современная пьеса.
– Обратите внимание, я спрашиваю о вас лично, а вы – о театре.
– Я вспоминаю о людях, которые меня сделали. Я им столько задолжал... Но они уже ушли, и я не могу отдать им этот долг. Всегда говорю моим студентам – я пытаюсь относиться к вам так, как относились ко мне, и мне кажется, что через вас я этот долг отдаю им.
– Почему вы перешли из Театрального общества в театр?
– К тому времени в СДТ пришли люди, которые просто разграбили богатейшую организацию. Сделали все для своего обогащения и для того, чтобы эта организация исчезла. Сегодня СТД находится на содержании у министерства культуры. А когда-то было наоборот. И в тот момент мне позвонил Резникович и сказал: «Я дал согласие возглавить театр Леси Украинки как генеральный директор и художественный руководитель. Вы придете?» Я пришел и возглавил литературную часть. Завлит только тогда может показать свой класс, когда есть талантливый худрук. Иначе ничего не выйдет. Без худрука у нас не было бы театрального музея – богатого, замечательного, где работают прекрасные хранительницы наших фондов. Они так систематизировали материалы, что у нас можно писать научные работы. В музее хранятся удивительные эскизы костюмов, фотографии, сделанные еще на стекле, уникальная коллекция костюмов... Мы начали снимать наши спектакли пятикамерной съемкой…
– И мы снова о театре.
– Так ведь це все моэ! Я этим живу. Мой театр остается для меня театром моей любви, правда. Он мне очень много дал, но и я немало в него вложил. Я не фанатею, я достаточно рационально мыслящий человек и понимаю, что в какой-то момент, может быть, придется расстаться. Могу сказать только одно: в театр должны идти работать люди, которые понимают – не театр тебе, а ты театру. Говорю своим студентам: не ждите, что вам что-то дадут – не дадут. Но взять можно. Приставайте к педагогам – мне не хватило, я не понял, дайте мне, дайте! Тогда получите. То же самое с театром. С одной стороны, как любил повторять Давид Боровский, это кладбище растоптанных самолюбий. С другой, прав Резникович, когда говорит – если тебе в этом театре хорошо, не ищи другого.
– Как вы пришли в педагогику?
– Благодаря моим старшим коллегам. В одну историю меня втянул Рушковский. История называется «ликбез». На его курсах мы делали показы видеозаписей давнишних спектаклей разных театров из многих стран и некоторых фильмов. У меня нет научной степени, но благодаря тому, что я получил звание, я имею право преподавать, что и делаю с интересом и удовольствием. Надо сказать, когда я пришел в театр, одной из моих главных задач было наладить грамотные отношения с авторами. Не знаю, как в Грузии, а в Украине юристов, которые занимаются исключительно авторским правом, нет. И я стал заниматься авторским правом, не имея юридического образования.
– Минное поле.
– За несколько лет я овладел минным полем и сейчас читаю курс «Авторское право». К сожалению, в университете пока не дошли до того, что завлит – это отдельная профессия. Читаю курс «Театральная критика» для режиссеров. Что такое театральная критика? Владение навыками анализа пьесы и анализа спектакля. Все, третьего не дано. Режиссеры должны это знать? Хотя бы, чтобы смотреть спектакли других режиссеров? Обязаны. И я пытаюсь их настроить на это. Мои друзья из бывших советских республик жалуются, что у них нет театральной критики. Я могу сказать то же самое. Если раньше театральная критика следила за появлением новых лиц, событий и явлений, то сегодня все ушло в журналистику, которая хочет быть вершителем судеб. Но театр существует не для журналистов, а для зрителей. И он страдает от того, что нет серьезного разговора, анализа. К сожалению, у нас осталось всего две или три газеты, которые пишут о театре, так что этой профессией заработать себе на пропитание невозможно. Театроведы уходят в свободное плавание и работают везде. Включая Счетную палату. Знаете, почему? Потому что умеют анализировать драму и спектакль. Все-таки наш университет выпускает театроведов с большими возможностями аналитики, чем журфак или факультет политологии. Конечно, есть проблемы. Старая школа ушла. Преемственности не произошло. И тут я могу бросить камешек в огород наших стариков. Они боялись, что молодые придут на их место и сметут. Не все, конечно. Но большинство – боялось. В чем, например, огромная важность Летней театральной школы в Шекветили? Здесь из рук в руки передается профессия. Кроме того, мы общаемся вживую. А это очень важно!
– Как вам кажется, в чем главная проблема современного театра?
– Нет новых философий, психологии, идеологии. Извините, но все бывшие страны СССР остались без идеологии как таковой – в хорошем смысле этого слова. Есть моменты национального самосознания. Но это лишь одна составляющая. Остальные пазлы не подогнали. Никто не спорит, в Грузии должен быть грузинский язык, в Украине – украинский. Прекрасно! Я обеими руками «за». А куда мы денем всю ту культуру, которая прекрасно соседствовала и с грузинским, и с украинским языком? И они взаимно обогащали друг друга… Возвращаясь к моему театру, скажу: театр Леси Украинки старается сохранить лицо, потому что у него есть четкое представление о некой ватерлинии. Возможно, не все получается, но ведь это живое дело.
Нина ШАДУРИ
|
