Сегодня школьные драмкружки канули в Лету. Нынешний старшеклассник, мечтающий о сцене, может найти себе первых преподавателей где угодно, но только не в родной школе. А ведь когда-то театральные студии и кружки в тех же стенах, где ребята «грызли гранит науки», были не просто популярны, но и открывали дорогу в большое искусство. Одна тифлисская девочка по имени Леля вообще ходила в школу лишь потому, что там был драмкружок. В котором она стала лучшей актрисой, и… начала путь к ролям в популярных фильмах, любви больших режиссеров, званию народной артистки России и трем Сталинским премиям первой степени. Все это пришло, когда ее знали уже как характерную актрису Елену Кузьмину. «Странно, – признавалась она, – я всегда была комедийной актрисой, а роли играла драматические… Правда, трагедия и комедия бытуют рядом…»
Инженер Александр Кузьмин – отличный специалист по геологическим изысканиям в местах, где планируется проложить железные дороги. И поэтому колесил с супругой по городам и весям Российской империи. Кое-где задерживается, но всегда возвращается в Тифлис. Оттуда родом его жена-грузинка, там живет ее мать. В этом городе в 1909-м и появляется на свет Леночка, Леля, единственная дочь Кузьминых.
Потом семейству некоторое время приходится прожить в Ташкенте. Там и поступает девочка в женскую гимназию. Но в 1917-м начинается революционная круговерть, и родители забирают дочку на домашнее обучение, от греха подальше. После установления советской власти Леночка возвращается в гимназию, но в начале 1920-х – переезд в родной Тифлис.
Умами тогдашней молодежи владеет стремительно развивающийся кинематограф. Леля не только успевает на показы и вместе с ровесницами коллекционирует открытки с портретами зарубежных киноактрис. Она представляет себя рядом с этими красавицами, на экране. А пока блистает на театральной сцене, правда, на школьной. И в 42-ю тифлисскую трудовую школу ходит только из-за того, что там – известный на весь город драматический кружок. И в этом кружке она, что называется, прима.
Как-то на премьере тургеневского «Дворянского гнезда» в драмкружке появляется не кто иной, как сам народный комиссар просвещения СССР Анатолий Луначарский, прибывший в Тифлис с молодой женой, актрисой Натальей Розенель. И юная Кузьмина в роли Лизы так нравится им, что оба наперебой советуют ей сразу после школы поступать в театральный институт. Воодушевленная этим Леля объявляет дома, что у нее обнаружен большой талант, и она собирается уже в ближайшее время стать актрисой.
Мудрая любимая бабушка дает на это такой ответ: если талант и есть, то лучше держать его при себе, чтобы не осложнять жизнь другим. Однако жизнь семьи осложняется и без нее. Родители разводятся, мать сломлена, и бабушка принимает соломоново решение: отправить бойкую, дерзкую девочку подальше от всех этих страстей. А именно – в Москву, к любимой родственнице тете Тоне. Среди небольшого багажа – и парадное платье из плотной, с ломкими складками тафты – так, на всякий случай.
В столице Леля и получает аттестат зрелости. Причем в 15 лет. А теперь – слово ей самой: «Сидела я однажды у окна и обдумывала свою дальнейшую судьбу. Школу я окончила, а лет мне все равно мало. Никуда меня не возьмут – ни учиться, ни работать. Да я и не хочу. К моему желанию быть киноактрисой родственники относились как к блажи. Друзья у них были тоже педагоги и тоже держались того же мнения. Одна предложила идти в цирк, если уж я так хочу быть артисткой. В цирке берут малолетних. В цирк я не собиралась».
И Леля принимает оригинальное решение: начинает внимательно изучать телефонную книгу. В ней в то время рядом с каждым абонентом писали его профессию. На букве Т обнаруживается Тиссэ, кинооператор («Что такое оператор, я не очень понимала, главное было – кино»). Звонок без всяких колебаний, трубку снимает Эдуард Тиссэ. Ему еще только предстоит снять «Броненосца Потемкина», «Александра Невского», «Ивана Грозного», «Встречу на Эльбе», другие знаменитые ленты и стать трехкратным лауреатом Сталинских премий I степени. И происходит знаменательный разговор:
«Это кинооператор Тиссэ? Здравствуйте. Это вы служите в кино? – Служу?! Гм... Ну, я … – Простите за беспокойство. Я хочу стать киноартисткой. – Похвально. Чем могу помочь? – Сколько надо иметь лет, чтобы сниматься в кино? – Сниматься? От первого дня рождения до ста. Можно и дальше. А сколько вам? Великолепный возраст. Какое амплуа вас волнует? Мэри Пикфорд? Пола Негри? – Никакого амплуа мне не надо. Я просто так хочу. – Тоже неплохо. Пойдите в ГИК. Посмотрите программу. Может, это вам подойдет?»
На следующий день по адресу, полученному у Тиссэ, соискательница актерской карьеры приходит в Государственный институт кинематографии (ГИК). Но выясняется, что там в экзаменационной программе есть предметы, о которых она и слыхом не слыхивала. Поэтому Тиссэ извещается, что ГИК ей не подходит: «Ну... ну, я хочу быть артисткой, а не заниматься как в школе. Школу я уже один раз кончила, и у меня даже есть аттестат зрелости».
Почему после этих слов оператор «очень веселился», Леля так и не поняла, но дельный совет она все-таки получила: отправиться в Ленинград, где осенью будет набор в мастерскую ФЭКС. «Сказал, что это очень эксцентричная мастерская, которая, судя по всему, должна мне подойти. Продолжая смеяться, пожелал мне счастья и на прощание сказал: Как это говорится... «без труда не вытащишь и рыбку из пруда» – так кажется? Учиться все равно надо...».
Аббревиатура ФЭКС расшифровывается как «Фабрика эксцентрического актера» или «Фабрика эксцентрики». Организуют ее арендовавшие полуразрушенный особнячок молодые режиссеры - 20-летний Григорий Козинцев и 23-летний Леонид Трауберг. Оба –  будущие классики советского кинематографа. На отборочные туры приглашаются все, желающие стать актерами. И с 1921 по 1926 годы эту театральную и киномастерскую окончили совсем молодые Сергей Герасимов, Олег Жаков, Янина Жеймо, Алексей Каплер…
Леночке нравятся и название этого творческого объединения, и его девиз «Лучше быть молодым щенком, чем старой райской птицей», взятый у Марка Твена. «Такая мастерская в то время никого не удивляла, – вспоминала он. –  Всякие тогда были мастерские: театральные, балетные, кинематографические, они сколачивались за счет самих учащихся и их учителей. Никаких традиций, никакой школы не было. Все и вся начинали заново. Бродили в поисках чего-то нового, советского, отличного от всего, что было до сих пор. Вот в такую мастерскую я и отправилась подавать заявление». Провожает ее подоспевшая из Тифлиса мама. А дальнейшее напоминает кадры из комедии.
Кадр первый – внешний вид героини. Царапающее шею платье из привезенной «на всякий случай» тафты. На высокой прическе – шляпа. Из опасения, что тяжелые волосы могут рассыпаться по плечам, голова закинута назад, и задранный нос делает лицо высокомерным. Мамины лакированные туфли нещадно жмут. Правда, в сумочке – тапочки, но они настолько изношенные, что надевать их Леля решает только после экзамена. А пальцы рук с ярко накрашенными ногтями изрезаны неумелой маникюршей...
«Меня немного смущало, что на меня оглядывались и шептались… Я подумала: «Не может быть, что я им всем так нравлюсь. Ужасно, что мама всегда права! Они смотрят на меня, как на ряженую… Захотелось сдернуть с себя эту дурацкую шляпу и снять туфли. Но в это время подошла моя очередь, и я отправилась к столу, стараясь держаться независимо и с достоинством».
Кадр второй – «изысканная» атмосфера ФЭКСа. «Экзаменующиеся, пройдя фанерный закуток, попадали в комнату, каких мне еще не приходилось видеть. В ней было метров сто, если не больше. Очевидно, когда-то это была столовая. Колоссальные окна, громадный камин, украшенный выточенными из дерева оленями, виноградом, утками, висящими вверх ногами, и еще чем-то съестным. Стены были обиты дорогим деревом. Через толстый слой опилок кое-где проглядывал удивительной красоты грязный пол. В углу грудой лежали цирковые маты и тяжелый свернутый ковер. На стене висело написанное от руки объявление с просьбой по возможности являться на экзамен в спортивных костюмах».
Кадр третий – явление перед экзаменаторами. Леля не успевает узнать, что требуется, кроме спортивного костюма – ее приглашают на экзамен. «Вдруг показалось, что в этом большом помещении стало не хватать воздуха…  Экзаменационный зал был еще больше, чем первый. Он был облицован белым мрамором, блистал великолепным рисунчатым полом. В нишах вдоль стен стояли мраморные белые фигуры. Они отражались в таком же количестве зеркал, десятки раз повторяя себя. Я долго ковыляла в своих несчастных туфлях. Наконец дошла до старого, колченогого стола, стоявшего под белой мраморной дамой, державшей в руках венок из мраморных роз».
Кадр четвертый – стол экзаменаторов.  «За столом сидело и стояло человек десять-двенадцать мужчин. От волнения я видела только смутные формы лиц: круглые, длинные, продолговатые. Ни одного отдельного лица разобрать я не могла. Половина экзаменаторов щелкало семечки. От страха у меня закружилась голова, и все они превратились в один улыбающийся жующий рот. Груда шелухи на столе, попавшаяся на глаза, привела меня в сознание, и я начала успокаиваться. – Садитесь!..
Кадр пятый – начало экзамена. «Я села в кресло и осторожно постаралась найти ногам удобное положение. – Ничего, не стесняйтесь. Жмут?.. Снимите совсем… – Что это вы? Они мне как раз…» На вопрос о возрасте она, краснея, завышает года: «Семнадцать с половиной». Ей отвечают: «Хорошо, примем на веру» И задают обязательный вопрос: «Почему вы решили стать киноактрисой?». Ответ – самый искренний: «Просто так. Хочу –  и все. Вы не смейтесь. Вы же стали киноартистами». Но все уже хохочут. «Я не знала, что мне делать. Может быть, уйти?»
Кадр шестой – продолжение веселого экзамена. «Вы не обращайте внимания на веселье. У нас народ смешливый. Артисты!.. Ну, так что вас прельстило в кино? –  Не знаю... Наверное, то, что я смогу сама на себя смотреть – Хорошо. Попробуйте показать какой-нибудь этюд. – Чего? – Представьте, вы вошли в темную комнату, и вам кажется, что вас в каждом углу кто-то подкарауливает. Как бы вы это сыграли? – Откуда я знаю, как? Если бы я умела, я бы не пришла учиться».
Кадр седьмой – расставание с экзаменаторами. Леле заявляют: «Значит, не хотите нас ничем порадовать? Ну, ладно. Посмотрим. Идите! Всего хорошего». А она смотрит… себе на нос: «Мы в школе всегда узнавали, какой у нас цвет лица, посмотрев обоими глазами на свой нос. Оказалось, что он красный, и я огорчилась. Раздался смех. Я смутилась, но решила не принимать это на свой счет. Сунув заявление на стол, я попрощалась и медленно вышла…. Как я прошла обратно эту колоссальную комнату, –  не знаю».
Кадр восьмой – после экзамена. По дороге к выходу из здания она слышит: «Здорово вы их побрили!». И спешит наружу. «Как только закрылась за мной дверь, туфли были скинуты и заменены тапочками. Стало легко, и я запрыгала по камням. Сзади опять раздался смех и послышались какие-то остроты. Уголком глаза я увидела тех же молодых людей… они с интересом разглядывали меня». Казалось бы, рассчитывать ей не на что. Ан, нет – после всей этой веселухи, Леля становится самой молодой ученицей самой экстравагантной студии.
Атмосфера там дружеская и творческая. Занятия интенсивные и очень серьезные. Киножест (так в эпоху немого кино называлось актерское мастерство), пластическая выразительность, этюды, история кино, спортивная подготовка (акробатика, фехтование, бокс), танцы… Козинцев и Трауберг решают, что отчаянную и своенравную Кузьмину достаточно обучить технике, а с ее тонким актерским чутьем и творческой энергией она сама дойдет до тонкостей мастерства.
Но поначалу ее дела идут неважно. Она стеснительна, зажата, чувствует себя неуклюжей. В письмах возвратившейся в Тифлис маме пишет, что все отлично, а сама уже решает, что пойдет работать вагоновожатой трамвая, когда ее выгонят из студии. И тут наступает переломный момент. Когда Козинцев, недовольный всеми этюдами, показанными учениками, вызывает Лелю.
Она изображает девчонку-шарманщицу, поющую по дворам. Крутит ручку шарманки, улыбается жителям верхних этажей, развертывает бумажки с брошенными ей деньгами. И, пересчитав, делает то благодарственные, то презрительные жесты. Потом, поскандалив с дворником, победоносно удаляется, покачивая бедрами. И все это – без единого звука… Козинцев в восторге, она плачет от счастья – уж теперь-то у нее все будет получаться!
А этюд этот из студии перекочевывает на экран. Козинцев и Трауберг вставляют его в фильм «Братишка», и Леля видит его в Анапе, куда на каникулах приезжает с мамой лечить слабые легкие. Посмотрев картину раз сто, мама упрашивает киномеханика дать ей кусочек пленки: «А то знакомые не верят, что моя дочка – киноартистка!». Пленка разрезается на кадры, которые раздаются родне и друзьям. Но в Анапе эпизод с Лялей уже не увидеть – он оказывается вырезанным целиком.
Потом – еще один выход на широкую публику, с Сергеем Герасимовым, в которого она тайно и безответно влюблена. Тогда все помешаны на чарльстоне и фэксовцы Кузьмина, Герасимов, Павел Соболевский разучивают этот танец до совершенства. В ночных клубах Леля в клетчатой юбке, высоких шнурованных ботинках, с длинной косой и два ее партнера вызывают восхищение собравшихся. А хозяева заведений наперебой предлагают ангажемент. Но молодых людей интересует только кино!
И в 1929 году у Кузьминой появляется первая большая роль – юной коммунарки Луизы в картине о последних днях Парижской коммуны «Новый Вавилон», поставленной ее учителями. Успех огромный, фильм показывают и за рубежом, а яркий талант исполнительницы главной роли признается всеми, сам Сергей Эйзенштейн присылает из Москвы в ФЭКС телеграмму: «Поздравляю рождением новой актрисы».
После этой картины Ленинградский институт сценических искусств приглашает Козинцева и Трауберга руководить киноотделением. Вместе с ними туда переходит вся студия, и именно там, в 1930-м, 21-летняя Кузьмина получает диплом о высшем образовании. Наставники дают ей главную роль в своей новой картине «Одна». Прочитав сценарий, Леля поражена: главную героиню зовут…Елена Александровна Кузьмина, ей 20 лет.
Трауберг объясняет: «Если бы вас случайно не понесло в кинематограф, вы могли бы очутиться на месте этой мужественной девушки. Мы себе представляем ее именно такой, как вы. Вот и дали ей ваше имя». Героиня – молодая городская учительница, посланная ликвидировать неграмотность в глухом алтайском селении и чуть не погибшая в противостоянии местному баю.
Леле предлагают просто играть саму себя, съемки на Алтае идут успешно, но… Но тут в кинематограф приходит звук. И прямо в процессе работы над фильмом его приказано озвучить. Кузьмину это приводит в ужас: «Я ведь так натренировала себя, что стала абсолютно немой. И даже двигалась бесшумно, даже кричала и смеялась на съемке беззвучно… Пять лет я отдавала все силы тому, чтобы научиться молчать! Сколько же лет нужно теперь, чтобы научиться говорить?!»
В конце концов, эти трудности она преодолевает. И когда в 1931 году одна из первых советских звуковых картин выходит на экраны, критика вовсю хвалит Лелю. Особо подчеркивается: при минимальном тексте она демонстрирует максимум пластической выразительности. А сама она еще долго боится больших, «говорящих» ролей. И даже в ставших популярными фильмах «Окраина», «У самого синего моря», «Тринадцать», «Всадники» играет немногословные роли. Уже прямо на съемках ей приходится проходить «новый курс» киношколы – технику выразительной речи,
Сняться в следующем фильме «Окраина» ее приглашает режиссер Борис Барнет. Писаный красавец с массой поклонниц. Снявший комедии «Девушка с коробкой», «Дом на Трубной», историческую ленту «Москва в Октябре»,он –  будущий автор знаменитого «Подвига разведчика». Вместо того, чтобы бросать на него томные взоры, к которым так привык Барнет, она начинает требовать, чтобы он расширил ее роль, придав ей немного эксцентрики. Режиссер не только выполняет это, но и уговаривает непохожую на других актрису выйти за него замуж.
«Не подумав, стала женой Барнета, – вспоминала она потом. – Это была одна из самых страшных ошибок в моей жизни. Барнет был годен на что угодно, только не для семейной жизни. Хотя он обаятелен и мужествен, но от него надо было бежать, накрывшись непробиваемой покрышкой. Никто меня не остановил. Решила все сама. Ни о чем не думая». Муж страшно ревнив, запрещает Леле сниматься в кино.
Козинцев и Трауберг специально под нее пишут интереснейшую роль в знаменитой трилогии про Максима, она отказывается и от этого. От обиды ее друзья-учителя вообще сводят эту роль к минимуму и отдают другой актрисе. А затем Кузьмина вынуждена отклонить еще нескольких интересных предложений.
Барнет же убеждает ее, что женился на… неудачнице: «Ты не сможешь… Роль не для тебя... С чего ты вообще взяла, что у тебя есть талант, что ты актриса?.. Ты ни на что не годишься… Сиди дома, воспитывай ребенка». И даже: «Ты мне испортила жизнь!» Леля снимается всего в одной его картине - «У самого синего моря», когда у них уже растет дочь Наташа. О такой ли жизни мечтала независимая, дерзкая Леля?
Доходит до того, что однажды Барнет заявляет: он будет встречать Новый год без нее. Что ж, она тоже в одиночку отправляется в Дом кино. И там встречает молодого режиссера Михаила Ромма, прославившегося первым же своим фильмом «Пышка». Это шапочное, ни к чему не обязывающее, знакомство. Но вскоре – приглашение с «Мосфильма»: роль жены командира пограничной заставы, отбивающейся в Каракумах от басмачей. Ромм снимает картину «Тринадцать».
Барнет твердит, что ей придется бросить ребенка, пугает раскаленными песками, прямо заявляет: «Ромм еще молод, ему нужны хорошие, опытные актеры для звукового кино. А ты что из себя представляешь? Позвони и откажись!» И она, уступив напору, отказывается. Но Ромм настаивает, и тогда ему звонит Барнет: «Кузьмина неопытна, Вам нужна другая актриса!». А Ромм берет вторым режиссером фильма подругу Лели, они почти силком привозят Кузьмину на студию и договор оказывается подписанным.
В общем, Леля уезжает в Каракумы, а супруг ее сгорает от ревности. Он и предположить не может, что Леля получила роль из-за своего таланта. Он убежден, что на съемках у нее пошлый роман. И в итоге самолично отправляется в пустыню, прихватив чемодан, битком набитый… бутылками со спиртным. Этот стратегический запас ревнивец использует, чтобы добыть у членов съемочной группы сведения о «шашнях» жены.
Когда таковых не обнаруживается, бывший боксер Барнет отправляется на решающий разговор к Ромму. Содержимое чемодана уже израсходовано, и для решимости выпивается солидная порция одеколона «Сирень». Узнав о предстоящем визите, Ромм, которому втайне нравится Кузьмина, тоже «поддает» для храбрости. Как честный человек, используя не государственный спирт для протирания аппаратуры, а личные запасы одеколона «Магнолия». И вот, сжав кулаки, они стоят друг перед другом.
Диалог начинает Барнет, унюхавший запах одеколона. «Магнолию» пили?  – Да, а Вы? – «Сирень». А больше одеколона у вас нет? – Увы, нет. – Жаль…» Столь содержательная беседа завершается светским вопросом Барнета: «Ну как дела?» –  «Потихоньку снимаем». – «Жарко уж очень». – «Очень…». –  «Ну, так я пойду». И оба… хохочут.  Киногруппа, на всякий случай уже собранная Лелей у режиссерского домика, облегченно вздыхает, видя благоухающих одеколонами мэтров без синяков. Перед отъездом Барнет заявляет Леле: «Хороший мужик Ромм… Но смотри!».
Она и посмотрела на Ромма, обнаружив, что и он как-то по-особенному смотрит на нее…  Через некоторое время – развод, свадьба с Роммом, который удочеряет Наташу, и   Кузьмина становится одной из популярнейших актрис Страны Советов. Всего она снялась в 22-х фильмах. Но лучшие свои роли сыграла у Ромма: «Русский вопрос», «Мечта», «Человек №217», «Секретная миссия», «Корабли штурмуют бастионы».
Одну из этих картин она защищает, обратившись к самому Сталину. Примечательно, что в своем послании вождю, актриса смеет указывать, какие фильмы ему следует смотреть и не боится утверждать, что в советском кинематографе без его мнения ничего не решается. Прочтем отрывки из этого послания:  
«...Жизнь моя стала невыносима…  все зависит от Вас одного лично. Я киноактриса, работаю в кино 18 лет… Вы, вероятно, не видели ни одной моей картины. А говорят, что я одна из лучших актрис советской кинематографии. Вот и сейчас: режиссер Ромм пять месяцев назад закончил картину «Человек №217», в которой я играю основную роль. Картина в кругах искусства наделала много шума… Но все это ни к чему: пять месяцев картину, такую нужную, не выпускают на экран. И все это оттого, что Вы, Иосиф Виссарионович, ее не посмотрели. Я могла бы думать, что у Вас нет времени, но пока картина лежит, Вы посмотрели уже восемь или девять картин, самых разных, сделанных позже нашей, вовсе не таких хороших, вовсе не таких нужных. Так говорят все… Иосиф Виссарионович, умоляю, посмотрите картину и скажите свое слово! Оно так необходимо!»
И это дерзкое письмо возымело значение – режиссер, оператор, и исполнительница главной роли получают Сталинскую премию. А потом прошедший и за границей «Человек №217» удостаивается Большой Международной премии Ассоциации авторов фильмов за лучшую режиссуру на Первом Международном Каннском кинофестивале в 1946 году. Да, Кузьмина рисковала карьерой, поучая Сталина, что ему делать. Но кроме этого, и сама работа ставила ее в откровенно смертельные ситуации, испытывая и огнем, и водой.
В Одессе, где снимался «Новый Вавилон», она чуть не сгорает на облитой бензином баррикаде, в руках у нее пылает материя. А при «расстреле коммунаров» она падает прямо на замаскированные в земле кабели осветительной аппаратуры, и ее отбрасывает на метр. На съемках фильма «Одна» лютой алтайской весной Леля попадает в незамерзающий ручей, и вся покрывается льдом, обмороженные руки и ноги дают о себе знать еще многие годы. В картине «У самого синего моря» рвется трос, привязанный к спасательному кругу, на котором ее в шторм тянут по волнам, и когда спасенную актрису откачивают, она клянется больше в море не заходить. А о том, что было на съемках «Секретной миссии», где Кузьмина играет разведчицу-предтечу Штирлица, она расскажет сама:
«Сидя за рулем машины, Маша спасается от погони. Автомобиль эсэсовцев все ближе и ближе. Они стреляют почти в упор. Следы пуль образуют четкий контур в смотровом стекле… Для меня была построена специальная кабина. Я сидела за рулем, слева от меня устроились операторы. А под правой рукой, почти вплотную к «беглянке» расположился стрелок… Meня предупреждают: «Не шевелись!» Отклонишься влево, выйдешь из кадра, вправо – не миновать тебе пули. Правда, заряды холостые, однако вполне было можно остаться без уха! Но как же сыграть все это, не шелохнувшись?!.. Группа охраны труда предусмотрительно покинула площадку. Я вздрагивала от каждого выстрела, а пули, пролетая мимо, задевали мои волосы. Было сделано шесть дублей…»
В фильмах любимого человека она снимается до 1953-го – тогда запрещают съемки режиссерам своих жен. И Ромм, сняв без супруги «Убийство на улице Данте», перестает снимать, хотя фильм этот – успешный. Он преподает.  А Кузьмина снимается у других режиссеров, работает в Театре-студии киноактера и с молодым ленинградским актером создает концертный номер – фрагмент из пьесы Бернарда Шоу «Как он лгал ее мужу». Это имеет такой успех, что из номера делают фильм, и так на экране дебютирует Иннокентий Смоктуновский.
Ромм возвращается в кино в 1963-м, сняв за три года два шедевра – «Девять дней одного года» и «Обыкновенный фашизм». Он умирает в 1971-м, во время работы над фильмом «Мир сегодня», на руках у жены. И жизнь для Елены Александровны останавливается. Фаина Раневская говорит: «Когда был жив Ромм, вы жили в нем. Когда он ушел, он стал жить в вас». Кузьмина долго ни с кем не общается, лишь в 1970-х годах, после двух маленьких ролей, играет в одной большой ленте «Беда» ученицы ее мужа Динары Асановой
Очаровательная, талантливейшая актриса, которую вели по жизни гордость и унаследованный от матери грузинский темперамент, скончалась в 1979 году. Представить без нее становление советского кинематографа невозможно. Незадолго до ухода она выпускает книгу новелл-воспоминаний. Которая начинается так: «И чего только в моей жизни не было. Были у меня «фэксы». Была у меня интересная работа. Был успех. Были и неприятности. Был у меня Ромм. Все было у меня. А остались только дочь и ее семья. Еще солнце, дождь, снег и дыхание. И осталась вся моя страна. Это не так мало».
Упокоение на Новодевичьем кладбище она нашла, конечно же, рядом с мужем.


Владимир ГОЛОВИН