Быстро мыслит и так же быстро говорит, высказывается всегда интересно. Вечно молодой, энергичный, эксцентричный, безумно талантливый, зажигательный. Фотохудожнику Юрию Мечитову 70 лет? Да не может этого быть! И только вспомнив, сколько им сделано в профессии, можешь как-то согласиться с возрастом. Он сохранил для нас Тбилиси прежних лет с удивительными лицами горожан, увековечил фрагменты истории Грузии, обессмертил своими снимками очень многих людей. Снимал Сергея Параджанова, Верико Анджапаридзе, Михаила Туманишвили, Андрея Тарковского, Майю Плисецкую, Олега Янковского, Александра Абдулова, Аллена Гинзберга, Марчелло Мастроянни, Роберта де Ниро… «Хочешь стать великим – снимай великих», – не раз слышала от Юрия Мечитова. Теперь он может говорить своим ученикам (и говорит полушутя – полусерьезно): «И начинайте с меня».
Во время изоляции занимался своим новым проектом – «Тбилиси, восьмидесятые…». В фотостудии на Абашидзе, рядом с оперой, где происходит наш разговор, показывает некоторые работы из будущей книги. Майя Деисадзе, его давняя подруга, коллега и компаньонка, приносит чай и велит мне на интервью оставаться в маске.

– Для меня 80-е – важный период, – рассказывает Мечитов. – Оттуда берет начало мой фотографический архив. Первая выставка в Доме кино, в 1979 году. Сделали мы ее вдвоем с Вовой Николаишвили, руководителем фотоцеха киностудии. Эта выставка – заслуга моего друга Марка Полякова, живущего ныне в Нью-Йорке, который всячески подталкивал меня заняться фотографией серьезно. А я хотел быть поначалу кинематографистом, снимал фильмы, но сдавать экзамены во ВГИК не поехал – семья, двое детей. Сдавал раза три в наш театральный институт – на оператора, на режиссера научно-популярного фильма. Мне прямо сказали – «тебя все равно туда не пустят». Не подходил по многим параметрам.
Это сейчас кино можно снимать без никого. Достаточно мобильного телефона. Загрузи в компьютер специальные программы, и делай хоть для Каннского фестиваля. Даже если не мобильный, а камера стоимостью 1000 долларов – все равно не те деньги, что раньше были нужны. В современных фильмах часто используют вставки с мобильного. Допускается грубое изображение. Нет четких требований, как в советском кино. Солнце, светящее в объектив, раньше считалось техническим браком. Но в фильме «Изи Райдер» («Easy Rider», 1969 г.) впервые использовали блики намеренно, утвердили, как эстетический прием. Его успешно применил наш фантастический оператор Леван Пааташвили в фильме «Романс о влюбленных».
Почему советское время оказалось таким плодотворным? Была жесткая цензура, приходилось проявлять изворотливость, чтобы сказать свое слово. Аллегория, иносказание  – язык искусства. Фактически тебя побуждали, заставляли заниматься искусством. Больше, чем сам бы мог захотеть.
Вчера услышал анекдот, который очень понравился. Сталина спросили: «Что сделать, чтобы правительство работало лучше?». Он ответил: «Две вещи. Покрасить Кремль в бирюзовый цвет и послать все правительство на лесоповал». «Почему Кремль в бирюзовый цвет?» – интересуется журналист. «Я так и знал, что со вторым вы будете согласны!».

– Юра, вы так артистично рассказываете. Могли бы пойти в кинематограф и в качестве актера.
– Так я снялся недавно в фильме «Давай насос – 2». Отработал один съемочный день. Изображал шофера-армянина, плохо говорящего по-грузински. Заставили меня ломать язык. За день до съемок напился и взялся за роль на похмельную голову. Понял, что актер не имеет права так расслабляться. Пришлось водить дорогущую белую Тойоту, думать о том, чтобы никого не сбить, и еще произносить текст. Я-то со своей праворульной машиной уже разучился нормально сидеть за рулем. Словом, сложная работа. Но я справился и получил свои 300 лари. Хотелось бы 10 съемочных дней, долги бы раздал.

– Откуда происходит фамилия Мечитов?
– На самом деле, это русифицированная фамилия Мечитишвили. «Чити» – «ситец» по-грузински. Приставка «ме» в грузинском языке обозначает принадлежность к профессии: менабде, мекисе, метевзе, меткеве… Стало быть, человек, который имел дело с ситцем. Фамилия родом из села Зерти Горийского района. Очень хочется там побывать. В Зерти встречаются варианты фамилии – Мечитишвили, Мечиташвили… Отец вообще считал себя грузином. А вот мать моя Эмилия, дай ей Бог здоровья, урожденная Маноян.

– Каким запечатлелось в памяти тбилисское детство?
– Я очень любил большую бабушку (диди бабо), Еленочку Васильевну. Урожденная Акопова, она была замужем за Кузановым (кстати, такая фамилия – Кузанов – у одного итальянского философа). Бабушка жила в большом дворе на Песках. Там работали потомственные кузнецы: ковали ножки для «буржуек». И я с интересом наблюдал этот процесс. Два кузнеца: один с большим молотком, другой – с маленьким. Не забыть вкус сосисок из закусочной, за которыми посылала бабушка. К ним прилагались добротная порция горчицы и черный хлеб.
Собственно оттуда и начинается первый интерес к фотографии. Сосед Гриша Овесян, работавший на киностудии «Грузия-фильм», часто снимал меня. Сохранилось несколько сделанных им школьных фотографий. Также поспособствовал увлечению фотоделом один наш родственник – Нодар Окрокверцхишвили. Научил всем этим проявителям и прочему. Говорю про возраст восемь – десять лет. Первой, самой старой моей фотографии – 60 лет (надо ее отыскать). Мой двухлетний брат копается в песке совочком.
Но с того момента, как я занялся фотографией, и до той поры, когда начал осмыслять ее как искусство, прошло 20 лет.

– Есть ваш замечательный альбом «101 портрет», выпущенный в 2011 году TBC банком. Что вы отобрали для новой книги «Тбилиси, восьмидесятые. Взгляд из прошлого»?
– Во всех книгах о Тбилиси почти нет людей. В моей большинство – это жанровые портреты тбилисцев. Есть и улицы, и площади. И элементы того, коммунистического времени – памятные доски, Ленин. Возможно, сегодня кому-то это не понравится. Скажут, что Ленина мы не хотим. Как не хотите?
Вот эта маленькая женщина – мой репетитор по математике Надежда Павловна Тумян. Готовила меня к поступлению в институт. Она умерла в прошлом году, в возрасте 92 лет. Хотела в свое время, чтобы я стал ее зятем. Я отшучивался – зачем портить наши прекрасные отношения форматом зятя и тещи!
Или вот снимок, выложенный мной на фейсбук. Сейчас его обнаружил, представляете? Лучезарная девочка в национальном костюме исполняет грузинский танец на фоне церкви Николая Угодника. 40 лет снимку. В советское время там, в этой церкви, что на Хетагурова, находился склад пластинок. Причем республиканский. Я приходил туда, и в безмолвии, в окружении фресок,  покупал «слева» нужные мне диски. Между прочим, самое лучшее приобрел там – Луи Армстронга, «West Side Story», «Саймон энд Гарфункель». Стоили они пять или восемь рублей. И все происходило в церкви. До сих пор храню эти диски.
Мои семейные фотографии, снимки друзей, почтальон из «Ахалгазрда комунисти»… И, конечно же, известные личности. Наличие людей, которых вы знаете, важно. У вас имеется собственное представление о человеке, и к своему знанию вы добавляете тот мессидж, что несет снимок. Вот Темур Баблуани в молодости. Каков, да?
Если же выбираешь снимок человека неизвестного, то он должен быть убойным, сверхсильным. По моим наблюдениям, человек, многое испытавший, становится очень фотогеничным.
Этот фотоальбом, допечатная подготовка, финансируется мэрией нашего города, что очень хорошо. Вот бы еще найти денег на печать!

–- Учительнице математики не удалось заполучить вас в зятья. Но настал момент, и вы сами связали себя узами Гименея, причем пребываете в браке 50 лет. У кого же получилось?
– Мне нравились разные девочки в классе. Но в какой-то миг я посмотрел на Тамилу другими глазами. Кажется, стоял август, она приехала с моря загоревшая. Мы жили практически на одной улице. Вообще я плохо себя вел, например, обмакивал кончики ее косичек в чернильницу… Рано поженились – в 19. Сейчас из-за карантина так много семей разводится. А мы даже не ругаемся. Дочка из Англии звонит, спрашивает: «Вы там как, не ругаетесь?». Говорю: «Нет, тем более, когда ты нам деньги присылаешь» (смеется – М.А.).
Для мужчины брак – сложная история. Он по природе ветреный человек. Если же он во всем правильный, все делает, как надо – значит, он ничем не интересная личность. Даже изменить не может (смеется – М.А.).
Читал как-то «Караван историй». Как нашкодивший Джек Николсон прятался от жены, потому что та хотела его убить. И думал, как этот великий актер, снявшийся в стольких фильмах, миллионер или миллиардер боится жены. Но это на самом деле грозная сила!

– Вы шутя умеете говорить о серьезных вещах.
– На занятиях с учениками обязательно рассказываю анекдоты. Я – большой поклонник Ошо, а тот все лекции сопровождал анекдотами. Как у Тютчева? «Мысль изреченная есть ложь». То есть все, что мы скажем, уже неправда. Потому что мы не можем охватить сложность этой жизни одним, двумя словами, даже большим томом. Помните, прутковское «нельзя объять необъятное»? Собираются эксперты, часами что-то обсуждают. Анекдот же двумя-тремя словами проникает в суть явления. У Пушкина мне нравится «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман». Философски совершенно правильно.

– Юра, чему в первую очередь учите своих учеников?
– Умению видеть. Раньше существовали фотокружки (во Дворце пионеров, на Центральной станции юных техников, что располагалась рядом с нынешним Кидобани, левее памятника Церетели). Но там учили снимать, проявлять, получать изображение. Каким оно выйдет – до таких подробностей не доходили. Само изображение получить было проблемой. Много манипуляций проделать, и эта химия, химия, химия… Сейчас получить изображение ничего не стоит. Каждый может – одним нажатием кнопки мобильного. И кошка может нажать кнопку. Но разве то, что японцы вложили в камеру, достаточно для хорошей фотографии?
Есть предметная фотография, оставим творческую, черт с ней. Во всей Грузии, может, человек пять снимут как надо бутылку вина. Те, с кем я работал, платили за чисто технический снимок винной бутылки, даже не художественный – 200-300 долларов. Но не нам, а когда заказывали в Москве.
Когда снимаешь портрет, тут 90 % взаимоотношения. Загляните на мою фейсбук-страницу: недавно выложил портрет театрального критика Лаши Чхартишвили с дочерью. Сразу оброс множеством лайков.
Преподаю больше 30 лет. Начал в 1989 году. Фотография – это твое послание, мессидж. Ты высказываешь снимком свое отношение к жизни. Больше того, ты указываешь тому, кто смотрит: гляди в этот прямоугольник. Мы же видим окружающее без рамок. Рамка – изобретение человека, ее нет в природе. Как нет и прямоугольника. В природе более сложные формы – тетраэдры, октаэдры. Минералы имеют такие геометрические формы. Говорю, как горный инженер по специальности.

– Есть способные ученики?
– Обычно мы с Майей Деисадзе берем небольшую группу – из 4-5 человек. Чтобы каждому уделить внимание. Но ведем занятия не только здесь, в студии (на Абашидзе обитаем третий год). В театральном институте преподавали четыре года. Группе из 22 человек. Не все из них метили в фотографы. В итоге выпустили девять человек. И три из них действительно профессионально занялись фотографией – Зура Картвелишвили, Ираклий Долидзе, Леван Кинцурашвили. Работают в журналах, агентствах, снимают свадьбы. Последнее, кстати, требует особого мастерства. У нас есть отдельный курс – «свадьба».

– Продолжаете снимать каждый день?
– Конечно. Хотя я могу вообще больше ничего не снимать. Много сделано, и все это требует обработки. Мои лекции начинаются со слов: «фотограф не тот, кто снимает, а тот, кто отбирает». Цифровая техника позволяет делать ежедневно огромное количество снимков. Но нет времени на осмысление снятого. Первая проблема цифровой фотографии: не успеваешь обработать, стало быть, не ценишь. Раньше все давалось с трудом и больше ценилось. И рискуешь упустить действительно уникальный     снимок. Может, в нем что-то заложено, и нужно просто убрать цвет. Превратить его в черно-белый. И эта вещь «выстрелит». Важно еще одно обстоятельство. У грузин есть на этот счет прекрасная поговорка: «хорошему рассказчику нужен хороший слушатель». Ведь если слушателя нет, послание не состоится. Или он не прочтет его язык. У фотографии свой язык.

– Вам ли на это жаловаться? Ваши фотографии давно завоевали сердца.
– Есть первый слой, второй слой, одни это видят, но дальше не идут. Другие же добираются до глубинных слоев. Само собой, чтобы дойти до глубин, нужно иметь и жизненный, и фотографический опыт.
Вспомнил анекдот про слух. На симфоническом концерте сидит завсегдатай, большой ценитель. Внимает взволнованно, с прикрытыми глазами. Вдруг встрепенулся и обращается к соседу справа: «Это вы сказали – «...твою мать»?». «Нет». К соседу слева – «может вы?». «Нет». Закрыв глаза и успокоившись, произносит: «Значит, музыкой навеяло».

– 14 лет назад, когда готовилась книга «Сергей Параджанов. Хроника диалога» вы мне рассказали удивительную историю. Как Параджанов устроил вам проверку, предложив выпить чай. Принес два стакана – обычный граненый и китайскую фарфоровую чашку. Вы из скромности выбрали граненый, сказав, что все равно, из какой чашки пить чай. Параджанов не на шутку разгневался – слишком сильно в нем было чувство красоты.
Признаюсь, эта история настолько запала мне в душу, что делать выбор в пользу прекрасного стало необходимой привычкой, принципом жизни… Вы провели с Параджановым 12 лет, общались буквально каждый день, работали на фильмах, ездили в поездки. И говорите, что многое от него переняли.
– Подождите, я подарю вам открытки из той книги. Да, замечаю повадки Параджанова в себе. Но полностью играть роль Сержика не получается. Вот интересная история. Сидит Сергей Параджанов вместе с Андреем Тарковским в квартире Юры Барабадзе и Нелли Долидзе. И говорит Тарковскому: «Андрей, ты талантливый режиссер, но не гениальный». У Тарковского поднимаются брови, в глазах вопрос. Работает вся мимика. Сергей продолжает: «Потому что ты не голубой (гений употребил более крепкое слово – М.А.) и никогда не сидел в тюрьме».
Мне тоже поэтому далеко до гениальности.
Про чувство эстетики, кстати. У меня любимая группа «Джетро талл» (Jethro Tull). Недавно записал несколько песен для соседки. У нее проигрыватель, который она ласково называет «Бекека». Производное от аббревиатуры. Прихожу, а Бекека испортилась, выдает мелодию с большей скоростью. «Вот, Юра, слушаю, наслаждаюсь», – докладывает соседка. Меня коробит, выдержать, вынести этот искаженный звук не в силах. «Выключи, сейчас же!» – кричу ей. Как так можно издеваться над музыкой?!

– Вас также сопровождают скандалы...
– Самый главный, скандал скандалов, когда я был замминистра культуры. Полтора года назад произошел еще один, достаточно серьезный.После него меня больше не зовут на дебаты. И сейчас моя роль в обществе сведена к минимуму – к преподавательству. Конечно, мне этого не хватает. Потому что мне всегда есть что сказать по поводу происходящих на моей родине явлений, событий. Часто незнакомые люди задают мне на улице вопрос: «Юра, почему вас не видно?» И раньше подходили, благодарили за мою позицию.

– Как отводите душу, помимо любимой работы? Что вас умиротворяет?
– У меня есть садик. В корпусе живу, на первом этаже. Правда, сторона северная. Мы с женой посадили мушмулу, виноград, вишню, инжир, смородину. Так повелось, что у нас дома никто не выбрасывает ничего из органики. Овощные очистки, скорлупу яиц – все закапываем в землю. Надо любить и беречь природу.
Хожу с пинцетом и собираю сигаретные окурки, которые кидают сверху мои нерадивые соседи. Правда, сейчас меньше стали бросать. Им тоже неудобно. Видят, что человек старается, работает в саду каждый день.

– Какое определение дали бы жизни сейчас?
– Маркс сказал: «жизнь – борьба». Когда человек рождается, он уже проходит путь препятствий. Я нелегко живу. Но в этом и есть прелесть жизни.


Медея АМИРХАНОВА