НЕВЫДУМАННЫЕ ЛЕГЕНДЫ

В конце 1940-х годов «Комсомольская правда» публикует статью мэтра поэзии Павла Антокольского «Рождение поэта» о новых именах на поэтическом небосклоне. Называется в ней и имя студента Тбилисского государственного университета Рэма Давыдова. Однокурсника Булата Окуджава, известного тогда, как говорится, лишь в узком кругу. Среди приведенных Антокольским строк юного Рэма есть и такие:
«Качается плот мой дощатый,
Под ним – ледяная вода.
Холодное слово – «прощайте»,
Еще холодней – «навсегда».
Согласитесь, совсем неплохо… Через много лет заслуженный журналист Грузии Рэм Арменович Давыдов напишет о себе такую шуточную эпитафию: «Ему нетленный жребий уготован: еще при жизни был он заспиртован»… Как известно, в каждой шутке есть доля шутки, Давыдов стал известен среди коллег как крепкий профессионал не только в промышленной тематике, но и в разнокалиберных застольях.
Коренной житель тбилисского Авлабара, он много лет ежедневно ездил в Рустави, сначала – строящийся, потом – уже вовсю дымящий заводскими трубами. А транспортное сообщение между этими городами шесть с лишним десятилетий назад было совсем не такое, как ныне – строителей и рабочих ждали лишь несколько рейсов электричек. И Рэм первой электричкой прибывал в «город ста братьев», где прошел путь от начинающего корреспондента до заместителя редактора главной местной газеты «Социалистический Рустави». Готовность, а главное, умение сидеть за столом в любой компании помогали ему обретать друзей в городе, где все знали всех, развязывать языки и главным инженерам, и подсобным рабочим, когда что-то было нужно для газетной полосы.
Из руставской газеты ее несменяемый зам. редактора уходит в bнформационное агентство Грузинформ при Совете Министров Грузии – филиал всесоюзного ТАСС. Опыт, приобретенный в цехах и на стройплощадках, дает ему должность заведующего промышленно-экономическим отделом. Ну, а любовь к застолью в журналистском мире минусом никогда не считалась... Неконфликтный, готовый выложить последнюю трешку, он становится своим для всех, тем более, что претендентов на его место в отделе непростой тематики нет.
А главное, профессионализм Давыдова делает его незаменимым для председателя Совета Министров республики Зураба Патаридзе – журналист готовит материалы, которые тот использует в своих докладах и статьях. Бывает, что Рэм Арменович получает или исполняет поручения главы правительства в промежутках между застольями, и предстает пред очами Зураба Александровича несколько подшофе. Но никаких нареканий со стороны Патаридзе нет – Рэм в любом состоянии справляется с заданиями. Более того, глава правительства выражает свою благодарность, давая Давыдову доступ к застольям «элиты». Вот и бывало, что патаридзевский лимузин с трудом пробирался по узким авлабарским улочкам и под восторженные взгляды окружающих совминовские охранники с пиететом выгружали из него Рэма, сильно «подуставшего» не где-нибудь, а на правительственном банкете.
Но чаще всего местом смены массивного стола зав. отдела на непритязательный ресторанный столик был подвальчик «Дарьял», прямо напротив возрожденного недавно подвала с лагидзевскими водами и аджарскими хачапури. Сейчас вместо него на углу проспекта Руставели и улицы Митрофана Лагидзе – «Магти клаб». А в 1974-м под потускневшими копиями картин Нико может выпить и закусить любая пара друзей, разжившихся десяткой или даже пятеркой. Так в одно чудесное майское утро и поступают Рэм Давыдов с другом-коллегой, соратником по застольям Гиви Амашукели. Тем более, что в карманах у них чуть побольше десятки, а главное – утро чудесно тем, что дел в редакции никаких.
В начале десятого акулы пера и барракуды телетайпа успевают выпить пару-тройку тостов, закусить и начать разговор о прекрасном. Внешне и манерами держаться они – полные противоположности друг другу. У немногословного, словно проглотившего аршин Гиви - непроницаемое лицо английского джентльмена. Общительный, склонный к полноте Рэм подвижен и оживлен. Кроме грузинформовской жизни и убежденности в том, что истина в вине, их объединяет еще и духовность. Поэтому в ходе содержательной беседы Гиви задумчиво замечает: «А сейчас в Москве «Джоконду» показывают…» «Показывают», – соглашается Рэм. «А почему бы и нам ее не посмотреть?» – развивает свою мысль Гиви. Рэм не видит никаких препятствий.
Речь они ведут о главном в жизни огромной страны событии 1974 года. В СССР гостит «прекрасная флорентийка», которую весь мир зовет попросту «Джоконда» или «Мона Лиза», а полное название, которое дал ей автор Леонардо да Винчи, – «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо» («Ritratto di Monna Lisa del Giocondo»). Самый известный за всю историю человечества портрет оказался в Москве проездом «домой», в парижский Лувр из Японии, где его посмотрели 1,5 миллиона человек.
Сегодня уже трудно сказать, как министру культуры СССР Екатерине Фурцевой удалось сделать невозможное: договориться и в Лувре, и в Кремле, чтобы шедевр «задержался» в Советском Союзе на целых два месяца, изыскать огромную страховую сумму в 100 миллионов долларов, изготовить по своему личному заказу специальный пуленепробиваемый футляр, в который картину и поместили в одном из залов Государственного музея изобразительных искусств (ГМИИ) имени Пушкина.
Количество желающих повидаться с «Джокондой» превзошло все ожидания. Надо было фактически с ночи по 7-8 часов выстаивать в очереди, начинавшейся задолго до подходов к музею.  Но кого-кого, а советского человека очередью не запугаешь, и люди стояли, чтобы, не притормаживая, в непрерывном потоке пройти мимо картины. Получилось, что на общение с «прекрасной флорентийкой» каждому выпадало не больше 10-15 секунд. А это – один долгий взгляд. И, приближаясь к картине, посетители доставали бинокли, поднимались на цыпочки, оттесняли друг друга, чтобы из очереди в несколько рядов подольше смотреть на шедевр. А он отнюдь не большого формата – 77 на 53 сантиметра. Были и пытавшиеся задержаться уже перед картиной, цеплявшиеся в перила-ограждения, но милиционеры бдительны: поток не должен останавливаться!
Такие детали Давыдову и Амашукели были не известны, как и все, они знают лишь, что в «Москве с большим успехом демонстрируется шедевр Леонардо да Винчи». И вполне резонно считают, что как советские граждане и интеллектуалы имеют полное право присоединиться к посетителям музея. Сказано – сделано! Они просят официанта, с большим пиететом относящегося к постоянным посетителям, не убирать со стола, оставить места за ними, пока они не вернутся. Затем отправляются в Грузинформ и звонят в ТАСС. Там вообще весьма уважают тбилисских коллег, а стремление приобщиться к шедевру живописи вызывает бурю восторженных эмоций, и всяческая помощь гарантируется.
Рэм и Гиви занимают в редакции не очень много денег, берут такси до аэропорта и успевают к объявлению регистрации на очередной из семи рейсов, ежедневно летавших тогда в Москву. Проблем с билетами в это время дня нет…
Во Внуково у трапа друзей уже ждет «Волга», присланная Секретариатом ГРСИ (Главной редакции союзной информации) ТАСС. Она подвозит прямо к многокилометровой очереди в Пушкинский музей. Там эстафету принимает тассовская редакция культуры, ее журналисты, знающие всех и вся в музеях, ловко внедряют тбилисцев в колонну любителей живописи. И Рэм с Гиви, обзаведясь красочными буклетами, дисциплинированно проходят в этой колонне мимо застекленной загадочной красавицы.
Потом междугородный маршрут повторяется в обратном направлении, без задержек и потерь во времени. Так что два друга, с чувством выполненного перед искусством долга, садятся за свой столик в «Дарьяле», чтобы восполнить упущенное за день. Первый тост – за тассовцев, второй – за великого Леонардо…
Единственное, что в тот вечер омрачает Рэму хорошее настроение, – недоверие к свиданию с Джокондой, высказанное супругой Эммой. За многие годы совместной жизни ей не привыкать к появлениям мужа в столь позднее время. Но объяснение уж больно фантастическое! Однако все сомнения рассеиваются, когда перед онемевшими домочадцами выкладываются буклеты и проспекты, подтверждающие личное присутствие их владельца в московском музее.
Эпоха «своего человека в Совмине» заканчивается для Давыдова в 1982-м – Патаридзе гибнет в автомобильной катастрофе. После этого Рэм прожил 21 с лишним год, знаменуя целую эпоху грузинской промышленной журналистики. Потом и ее время закончилось – вместе с самой грузинской промышленностью. В стране начала зарождаться совсем иная журналистика – агрессивно политизированная, ставящая во главу угла сенсацию и неприятие чужого мнения, не чурающаяся прямого искажения фактов.
Это – журналистика уже новой эпохи, весьма символично стартовавшей в день…похорон Давыдова. Да, пока мы провожали Рэма Арменовича в последний путь и поминали его на келехе (поминках), Михаил Саакашвили повел своих сторонников на штурм парламента. Положив начало доселе не виданной в истории страны эпохе, где не было места ничему из «вчерашнего дня», в том числе и Грузинформу, переименованному в Сакинформи.
Ну, а Джоконда… Как-то я спросил Рэма: «Скажи честно, какой она тебе запомнилась?» «Честно? – переспросил он, аккуратно допив стакан. – Знаешь, какая-то зеленоватая она была. То ли свет так падал, то ли – блики на стекле, за которое ее упрятали. Да разве главное было в том, чтобы ее запомнить и кому-то описывать? Наливай!»


Владимир ГОЛОВИН