Самоизоляция, карантин и режим #сидимдома# круто изменили привычный образ жизни и мыслей, открыли внутренние ресурсы добра, человечности, взаимопонимания и сочувствия. А также позволили вспомнить то хорошее, нежное, светлое, что когда-либо случалось с нами.
Поезд останавливается на маленькой, словно забытой всеми, обветшалой станции. Кругом ничего не видно. Слабые тусклые фонари не справляются с зимней тьмой. Бабушка, тяжело охая и вздыхая, подбирая сумки, которые постоянно выпадают из ее рук, готовится спрыгнуть на землю. Но никак не решается: подножка у поезда довольно высокая. Вдруг меня, пятилетнюю девочку, подхватывают чужие крепкие руки и осторожно опускают на снег. Я очень плохо вижу из-за намотанных платков и шапки, которая постоянно сползает мне на глаза, и не могу разглядеть человека, помогающего нам; эти же руки помогают бабушке спустить сумки вниз. Гудок поезда предвещает отправление. И бабушка, засуетившись, вдруг, на удивление, шустро спускается по ступенькам и прыгает с подножки.
– Ох, слава тебе, Господи! – выдыхает она, оглядывая меня и кучу нашего багажа. Мы приехали в ее родной провинциальный городок. Мало оживленный и запущенный.
– Какой же это город? – обычно начинаю я. – Это ж деревня! Тут и асфальта нет, и магазины вон какие грязные…
– Это город – Первомайск! – гордо парирует и обрывает мои логические доводы бабушка. Она гордится. И радуется. И словно молодеет. Здесь прошло ее детство и юность. Тут она встретила свою любовь – своего будущего мужа. Здесь до сих пор стоит деревянный пятистенный дом, поставленный ее отцом. В Первомайске живет ее сестра, к которой мы и приехали.
Нас никто не встречает. Бабушка сердится и недоумевает. Но делать нечего. Мороз такой, что ждать мы не можем, лучше идти. Часов восемь вечера, а на улице сказочное темное «царство». И только такие же пассажиры, как и мы, мрачными снеговиками молча бредут в темноте, по узкой тропинке вдоль огромных сугробов. А мне весело. Но и немного страшно. Огни города обычно скрашивают зимнюю российскую ночь. А тут темно, совсем. Словно черный театральный занавес нечаянно упал на городок. Мне в валенках и длинной шубе идти тяжело. Бабушка тоже бредет еле-еле. Ей трудно дышать, она часто останавливается и отдыхает. Мне ее жаль, ей нельзя поднимать тяжести. А тут такие сумки! Я тоже тащу какой-то узелок. Потихоньку, не разговаривая – рот мне завязали большим пуховым платком от мороза – мы добрели до какой-то широкой и немного освещенной улицы. И снова тишина. Все наши попутчики давно обогнали нас. И мы бредем вдвоем. Улица хорошо расчищена от снега, по бокам огромные, покатистые сугробы-великаны. Свет слабых оранжевых фонарей отражается на снеге, который сверкает и переливается. Но как-то грустно, тревожно и волнительно. Ждут ли нас? Правильно ли мы идем? Знает ли бабушка адрес? Но спросить я не могу – противный платок мокнет около рта и колючие ворсинки попадают мне в рот. Я молчу и переживаю.
И вот бабушка остановилась, прислушалась и скомандовала мне:
– Люлек, – беги вперед! Вон они, встречают. Поглядите на них! Там санки, беги, говорю! – она поставила сумки на снег, выпрямила спину и крикнула кому-то: – Катька! – ты?
– Любка! Я! Бегу! – это откликнулась сестра моей бабушки.
Я, расстегнув на бегу нижнюю пуговицу у шубы, и собрав все свои силы, бегу навстречу малознакомым родственникам. Бегу, не думая. Что я им скажу? Как поздороваться? – мелькает в голове. Я заранее стесняюсь, но бегу. Там впереди наше спасение!
Меня подхватывают, обнимают, целуют. Бабушка Катя и ее дочка встречают нас с салазками – старыми большими плетеным санками, рассчитанными на пару-тройку упитанных детей. Я туда помещаюсь вместе с нашими сумками. Вытягиваю ноги, меня накрывают каким-то стеганым одеялом. Бабушка Катя и ее Наталья впрягаются в сани и легко катят их по наезженной дороге. Моя бабушка Люба идет налегке. Взрослые смеются, шутят, обнимаются. Две сестры, такие разные по характеру, невероятно похожи. Обе невысокие, ладные, полноватые. У обеих черные, словно только что потухшие угли глаза, темно-русые с проседью косы, обернутые вокруг головы этакой короной и укрытые серой шалью. Они обе говорливы и шумны. Их голоса, низкие и раскатистые, словно контрабасы, раздаются эхом на тихой проселочной дороге.
Про меня забывают. И мне хорошо. Уставшие ноги гудят. Но так приятно, что в санях практически не осталось свободного места, и мне тепло. Я вытягиваюсь в полный рост и закидываю голову на бортик салазок. Восторженно и утомленно смотрю на удивительно спокойное и иссиня-черное небо, по которому мелким бисером рассыпаны звезды. Такого неба в городе не увидишь, его тушат и оттеняют огромные фонари, словно отвлекая нас от главного. Мои глаза слипаются: я начинаю дремать. И на душе становится почему-то сказочно радостно. Понимаю вдруг, что нежно и ласково люблю всех: и свою бабушку, и ее родственников, и этот маленький городок, и эти салазки, и небо, и даже мороз, потому что все вместе они мне дарят спокойную, неспешную, какую-то простую и совсем обыкновенную, но от этого не менее сладкую радость.
Удивительно, что разноцветные осколки калейдоскопа никогда не складываются одинаково. Всегда их причудливый узор ярок, неповторим и приносит новые ощущения. Так и в жизни, все для нас ново и неизведанно. А все удивительно похожее на что-то, никогда не бывает таким же. Однако наше сердце хранит в своей памяти светлое и давно прожитое, хотя порой и непростое. Так совсем скоро мы будем вспоминать сегодняшние времена. И обязательно найдем то, что согреет сердца и позволит двигаться вперед.


Юлия ТУЖИЛКИНА