Бондаренко Василий Кондратьевич родился в г. Тбилиси 24 августа 1906 года в семье выходцев с Северного Кавказа. Отец – Кондрат Ефимович из русских казаков. Мать – Софья Ивановна (Иоанновна) из старинного, но обедневшего рода польских дворян. В семье было четверо детей.
Василий Кондратьевич после окончания гимназии в 1924 году поступил и в 1930 году окончил механический факультет Грузинского политехнического института. Работал на вагоноремонтном заводе, где встретил свою будущую супругу Валентину Исаевну Антонову.
Василий Кондратьевич работал в тресте «Чай-Грузия», затем в Грузпищепроекте, с его участием были спроектированы и построены многие объекты пищевой промышленности в Грузии. Офицер запаса В.К. Бондаренко – участник Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Был ранен. Имеет награды. После войны помогал восстанавливать разрушенное хозяйство Германии, вернулся в Тбилиси в 1946 году.
Василий Кондратьевич Бондаренко работал в лесной и деревообрабатывающей промышленности. Возглавлял отдел в специальном конструкторском бюро по проектированию мебели.
После непродолжительной болезни Бондаренко В.К. скончался 21 января 1990 года.
Сын, Бондаренко Вольфрам Васильевич, – научный сотрудник ТНИИС ГЭИ института гидроэнергетики. Принимал самое непосредственное участие в разработке и строительстве Ингури ГЭС.
Дочь, Гелашвили Тамара Васильевна, – художник-прикладник, преподаватель Грузинского государственного Технического университета, автор пяти персональных выставок.


Предисловие

Воспоминания «От Кавказа до Берлина» офицера запаса Василия Кондратьевича БОНДАРЕНКО представляют определенный интерес. Сегодня с ним поспорить нельзя, он умер. Но его мысли и рассуждения о военной поре, оставленные в двух небольших тетрадях, думается, не оставят читателя равнодушным.
Непосредственное участие Василия Кондратьевича в обеспечении боевых действий началось на второй месяц войны, а через немногим более 200 дней после ее начала он из Новоросийска доставлял авиационные грузы в Крым, где шли кровопролитные бои.
Но это было только начало.
5 апреля 1942 г. Гитлер подписал директиву N41, получившая название «Эдельвейс», в которой главной целью летнего наступления ставилось уничтожение Красной армии западнее Дона, чтобы захватить нефтяные регионы на Кавказе и перейти Кавказский хребет. Для захвата Кавказа немцы бросили крупную группировку, по своему составу она превосходила Красную армию в личном составе – в 1,5 раза, по артиллерийским орудиям и минометам – 2,1, по танкам – в 9,3, по самолетам в 7,7 раза.
В. Бондаренко был участником военных неудач и побед нашей армии.
Это было жестокое время. Нехватка чувствовалась во всем: в одежде и обуви, в продовольствии. Во всем том что необходимо каждому человеку. Автор воспоминаний с горечью или болью раскрывает нам обычные будни простых воинов, тех скромных тружеников, которые добывали победу.
Автор воспоминаний сумел показать и жизнь тогдашнего тыла: простых людей, которые отдавали последнее, лишь бы изгнать ненавистного врага.
На фронте и в тылу жили люди ради дела, ради победы, веря в нее, поэтому и добились своего.
Враг вынужден был отступить под силой такого единства и мужества. Вместе с наступающими войсками шел по дорогам войны и В. Бондаренко. Он дошел до Берлина и на рейхстаге оставил свой скромный автограф.
Автор воспоминаний не претендует на исчерпывающий охват событий, он как бы с высоты минувших лет с позиций оптимиста правдиво, без прикрас, порой с юмором, рассказывает о фронтовой жизни рядового и младшего офицерского состава, рассказывает так, как она ему виделась. С ее положительными и отрицательными сторонами, ее каверзами и житейскими перипетиями.
Человеческая память способна забывать некоторые прошедшие факты, поэтому не удивительно, что военные историки могут заметить некоторые исторические неточности. Но ведь и писались воспоминания через 35 лет после окончания войны.
Воспоминания написаны от души, лаконично и вместе с тем емко, по-армейски четко.
Автор не оставил пометки, для кого он написал эти воспоминания.
Дочь В. Бондаренко нашла их через несколько лет после смерти отца? Думается, что воспоминания В. Бондаренко – это не только семейная ценность, но и достояние народа, ибо значение и сила воспоминаний в том, что они воспитывают в людях патриотизм, учат смелости и мужеству, стойкости и отваге, верности боевому товариществу.

Полковник
Геннадий Долгачев

воспоминания

21 июня 1941 года. Моему сыну Рамику седьмой год, он еще не в школе. Детские годы, игры, увлечения. В те годы верхом мечтаний всех мальчишек был «драндулет» – деревяшка с двумя шарикоподшипниками и рулем. Завтра, в воскресенье, мы с Рамиком пойдем на Сабурталинский базар и купим шарикоподшипники для «драндулета».
Солнечное утро 22 июня 1941 года. 22 июня – число знаменательное. Самый длинный световой день! С утра с Рамиком едем на базар. Ох и трудно было в ту пору с транспортом в Тбилиси! Трамваи, автобусы, троллейбусы переполнены. Давки, бесконечные пересадки, жара, духота! Часов в 12-13 возвращаемся с покупками с базара. На центральной площади (тогда она называлась пл. Берия) встречаю товарища. Первая фраза вопрос после приветствия: «Знаешь, война началась. Германия напала на СССР!» Домой вернулись в подавленном настроении.
Мобилизация идет полным ходом. Я сижу и жду. Буквально месяц тому назад военкомат изъял у меня мобилизационный листок, по которому я должен был явиться не позднее чем на второй день после объявления войны во второй отдельный батальон связи, к которому приписан.
С фронтов поступают нерадостные вести. Отступаем по всем направлениям. Мое положение неопределенное. Лейтенант, командир взвода, связист. С точки зрения патриота должен быть на войне, а с другой стороны не имею мобилизационного предписания, должны вызвать. Жду.
В пищепроекте, на патриотических началах, организован всеобуч мужского персонала. Я как офицер обучаю их азам строевой и боевой подготовки. 7 июля рано утром слушал по радио выступление Сталина. Больно было слушать его дрожащий голос.
«Братья и сестры, – были первые слова Сталина, а не товарищи, как он обычно начинал свою речь. – Величайшая угроза нависла над нами...»
Наконец, почти месяц спустя после начала войны, получил повестку из военкомата. Ильницкий и Мошкара, офицеры из 7-го авиасклада, побеседовали со мной. Для их формируемого подразделения я подошел и по военной, и по гражданской специальностям. 7-ой склад – место формируемой части расположен на аэродроме, на Кахетинском шоссе. Формируется Головной авиационный склад (ГАС – 1986). Комплектуется личный состав. В числе офицерского состава ГАСа много знакомых и товарищей технических специальностей (Савостин, Гусаров и др.). Я как строевой командир был назначен начальником команды по подъемке и транспортировке аварийных самолетов. В команде 12 бойцов.
Разгар лета. Жара. Живем в палатках на бывшем аэродроме. Строевые занятия, уставы и прочая военная премудрость. В тот год лето было очень ветреное. Ветер рвал палатки, опрокидывал легкие постройки, пыль сильно слепила глаза.
На аэродроме производились учебные полеты на самолетах У-2. Наблюдали аварию одного из них. При взлете пилот рано начал разворот и крылом зацепился за землю. Мгновение и самолет вспыхнул. Пилот и инструктор успели выскочить из кабины. Мы кинулись к потерпевшим. Пока добежали на расстояние 100-150 метров, самолет из фанеры и перкали был полностью охвачен пламенем. Нам оставалось только наблюдать, как пламя за какие-то считанные минуты сожрало самолет.
Сентябрь. Сидим на месте. Война где-то грохочет и неумолимо приближается к нам. Немец в Крыму и у Ростова. Учимся. Стало прохладно. Дожди. В палатках мало приятного. Командование решило перебазироваться в Соганлуг, в пустые помещения бывшего строительного управления «Водостроя».
В октябре вместе с людьми моей команды был прикомандирован в мастерские по ремонту самолетов для практики и учебы. Бойцы помогали ремонтировать самолеты, я же присматривал за ними, заодно изучал самолеты и по книгам, и на практике. В основном это были истребители «И-16» и «Чайки», разведчики «Р-5». Тогда мне казалось, что это самые современные самолеты. Скорость порядка 350-400 км/ч. Конечно, по сравнению с «У-2», у которого скорость полета 160-180 км/ч, это были скоростные самолеты, но каково было мое разочарование, когда на фронте в Крыму я наблюдал, как немецкие «Мессершмитты» в воздушных боях  с легкостью сбивали наших «И-16» и «Чаек». Скорость у «мессеров» 600-650 км/ч.
В мастерских мы работали до декабря 1941 года. В конце декабря погрузились в эшелон и выехали на фронт. Провожать приехали Валя с Рамиком. Расставание было без слез и причитаний.
Новороссийск. Холод, снег, норд-ост. Живем в школе на Стандарте, это пригород Новороссийска. Еще в сентябре наши оставили Керчь. Сопротивлялся только Севастополь. Обеспечение и связь с осажденным Севастополем только по морю. Новороссийск – основная база снабжения и стоянка флота, эвакуированного из Одессы и частично из Севастополя.
Начали работать как Головной авиасклад. Ежедневно принимали по железной дороге авиаимущество, боеприпасы и переправляли по морю в Севастополь.
Февраль 1942 года, первый налет на Новороссийск немецких самолетов. Сброшено несколько бомб, повреждения незначительные, один из самолетов так низко пролетел, что можно было различить черные кресты на крыльях. Зенитки грохотали вовсю, но безуспешно.
В конце февраля я был командирован в Краснодар. Задача: переправлять авиагрузы в Новороссийск. Жил на частной квартире, в хорошей семье. В Краснодаре пробыл недолго. Опять Новороссийск. Ходим разгружать вагоны и грузить пароходы. Был командирован в станицу Крымскую для доставки лесоматериала, подкладок под авиабомбы. Выехал на «полуторке». В Крымской лесоматериала не оказалось. Жители по советовали пойти в Липки. Не доходя до Липок, набрел на сложенный из кирпича мемориал в виде пирамиды с мраморной доской. На доске выгравирована надпись: «Такого-то дня 185... года многочисленные отряды черкесов напали на передовой кордон Липки. Немногочисленный гарнизон сопротивлялся до последнего человека, и все погибли». Перечислены фамилии и имена погибших. Постоял я возле этого памятника и подумал: «Вот так надо защищаться и так надо отмечать память защитников этого неприметного кордона!»
Налеты немецкой авиации на Новороссийск учащаются. К бомбежкам постепенно привыкаем. Объект бомбардировок в основном порт, где стоят военные корабли, но из-за нервозности немецких летчиков при подлете к городу и мощному зенитному огню достается и городу. Особенно немцы охотятся за линкорами «Красный Кавказ» и «Парижская Коммуна». Но на линкорах мощная зенитная защита. Любо смотреть, какой каскад огня открывают они при налетах!
Получили предписание отправиться в Крым, в Керчь, где работает филиал нашего ГАСа. Перегоняю три машины бензозаправщика. Отправиться должен сухопутно через Тамань, а через пролив – по льду. Зима 1941 года была суровая, и пролив был скован льдом.
В середине дня отбыли в Керчь. К вечеру добрались до Анапы. Дальше наш путь пролегал вдоль побережья Черного моря по проселочным дорогам. Доехали до лимана Кизилбашского и здесь встретили целый караван автомашин, следующих своим ходом в Керчь в надежде попасть туда по льду пролива. Машины были разбросаны по полю, так как дороги раскисли, и каждый водитель, выбирая где потверже, застревал. Опросив нескольких командиров, убедился, что пролив из-за потепления вскрылся и переправы нет. Вернулись в Новороссийск.
В начале марта меня снова командируют в Крым. На этот раз по морю. Со мной ехал техник, лейтенант Васин. Разгар погрузки. Грузится все: оружие, боеприпасы, продовольствие, военное снаряжение. В Керчь будет отправлен караван кораблей под охраной миноносцев и катеров-охотников. Начало темнеть, наш корабль двинулся к выходу, а мы завалились спать.
Человек вообще привыкает к ритмичному шуму, а вот отсутствие его – будит. Так на железной дороге: поезд движется – человек спит, стоит поезду остановиться – просыпается. Так было и со мной на пароходе. Проснулся – машины не работали. Стоим. Решил подняться на палубу. С трудом вышел наверх: все проходы, пол были забиты спящими солдатами. Корабль стоит, покачиваясь на крупной волне. Тьма кромешная. Только вдали зарево огня. Как потом выяснилось, нас обнаружили немецкие самолеты-торпедоносцы. Их жертвой стал танкер с бензином, который и горел. Постояли мы так минут 30-40 и двинулись дальше. Сон опять одолел меня. Проснулся от грохота артиллерийской стрельбы. На горизонте земля, красноватого цвета горы. Это Крым. Мы идем на сближение с берегом. На караван налетели немецкие самолеты. У нас четыре 38-мм пушки, две на корме, две на носу. Артиллеристы, военные моряки усиленно стреляют. Интересно артиллеристы стреляют: не прицеливаясь, только направляют ствол в нужном направлении. Но и немцы тоже хороши, сбрасывают бомбы, а они ложатся то справа, то слева по борту. Отбомбились и улетели на запад. Потом мне часто приходилось видеть пароходы с самолетов, примерно с высоты 1300-1500м. Это тонкая черточка. Поди попади в эту черточку, да еще под зенитным обстрелом!
Мы стоим на рейде Камыш-Буруна. Это глубоководный порт в 15 км южнее Керчи. В Керчи глубоко сидящие корабли не могли швартоваться. Все причалы заняты, идет разгрузка прибывших кораблей. Немцы все время бомбят порт, но там  мощная зенитная защита. Иногда они опять принимаются бомбить нас. Только во второй половине дня мы пристали к причалу. Ох и картина представилась на берегу! Горы выгруженных грузов. А немцы летят и летят, грохот от взрывов бомб и зенитной канонады заглушает крики людей. Все люди и грузы покрыты слоем муки. Бомба угодила в мешки с мукой и припудрила всех и вся. Спешка и горячка. Опасность, с какой приходится работать, затмевает рассудок.
Сойдя с корабля, быстро покинули территорию порта и на машине филиала ГАСа, приехавшей за боеприпасами, выехали в Керчь. Личный состав филиала размещался в центре города, а склады – за городом, в бывших овощехранилищах.
Основной аэродром, с которого летали наши самолеты, был в Багерово. Это 7-8 км от Керчи. Продовольствие мы получали из БАО (батальон аэродромного обслуживания). Мне по роду своей деятельности часто приходилось выезжать туда. По дороге в Багерово был противотанковый ров, вырытый жителями города для защиты в 1941 году. После взятия Керчи здесь немцы расстреливали евреев и советских патриотов. Сейчас он засыпан. В нем покоятся жертвы фашистских зверств.
Аэродром в Багерово был частым объектом налетов немцев. Бывало, приедешь за продуктами, а тут налет, отлеживаешься где-то в канаве.
В Керчи с наступлением сумерек начинался «концерт» – массированный налет на город. Сумерки – их излюбленное время. В это время с неба все видно, тогда как с земли у зенитчиков видимость плохая. Налетающие почти что неуязвимы. «Юнкерсы» не удовлетворялись бомбежкой, снижаясь, они обстреливали город из пулеметов. Всю ночь тревожащие полеты одиночных самолетов. Летает, летает минут 20-30, наконец побросает 2-3 бомбы, и вновь тишина. Через полчаса появляется новая «жужелица», как говорили наши солдаты, и так часов до трех утра.
В один из тихих мартовских дней работали над выгрузкой боеприпасов и авиаимущества на пристани в Керчи, куда подходят мелкие суда, прибывающие из Темрюка. Все было спокойно. Вдруг стоявшая тут же на пристани противовоздушная батарея из малокалиберных скорострельных пушек «Эрликос» открыла огонь без всякого сигнала воздушной атаки. Глянули на небо, о Бог мой, – прямо на нас пикирует «Юнкерс». Он, мерзавец, зашел со стороны Кавказа, прикрываясь ярким солнцем. Мы разбежались кто куда, легли на землю. Сбросив три бомбы, самолет с ревом взмыл вверх и скрылся за горой Митридат. Наши потери – двое раненых. Офицеру Вдовиченко осколок попал в живот, бойцу оторвало ногу. Вдовиченко через три дня скончался в госпитале, бойца после окончания войны встретил в Тбилиси. Ходит на костылях.
Вот такая была жизнь в Керчи. В один из дней возвращаемся после работы на базу и находим наш дом разбомбленным. Бомба упала перед фасадом у ворот и повредила все здание. Моя постель и личные вещи были погребены под обвалившейся стеной. Живя в этом фронтовом городе, приходилось наблюдать непостижимые вещи. По утрам после зверской бомбардировки и тревожной ночи дворники старательно убирают развалины и подметают улицы. Абсурд! Ведь назавтра опять будет так. Вот что значит привычка и служебный долг! Ежедневные бомбежки не особенно много приносили повреждений. Трагедия была, когда бомба угодила в гостиницу, где был размещен батальон, только что прибывший с «Большой земли». Под грудами развалин погибло много людей. Наверное, это дело наводчиков, агентов, оставленных немцами при отступлении.
В разрушенном доме жить было нельзя, да и бомбежки, и налеты участились и ужесточились. Теперь не было покоя ни днем, ни ночью. Переселились за город, поближе к своим складам. Офицерский состав жил на частных квартирах на окраине Керчи.
Мои обязанности как начальника строевого отделения (вроде как начальник штаба нашего филиала): соблюдение распорядка дня, организация охраны объектов филиала, занятия с рядовым составом, отчетность и прочее. Целый день занят – текущая работа, ночью проверка караула. Идешь... и вдруг патруль гарнизонной комендатуры. Оружие на изготовке и у тебя, и у них. Стой – пароль! Один из патрульных подходит на 3-4 шага и негромко называет пароль, обычно это название города, и требует от тебя отзыва – деталь винтовки.
В один из дневных налетов наши зенитки сбили «Юнкерс-77». Что интересно – с первого же залпа отбили хвост, и он штопором врезался в землю. Это случилось недалеко от нашего расположения. Один летчик успел выпрыгнуть на парашюте, двое же погибли. Мы с пистолетами в руках окружили парашютиста, и он сдался, не оказывая сопротивления. Подъехавшая машина забрала его. А мы подошли к разбитому самолету. Доставалось и нашим летчикам. Были свидетелями, как немецкие истребители сбили «И-16», и он упал на кладбище, прямо на ограды и памятники.
Подчинялись мы штабу 4-ой ВА (ВА – Воздушная Краснознаменная армия). Помещались они в здании табачной фабрики у подножия горы Митридат. В один из налетов бомба угодила в здание. На второй день они переселились в одну из катакомб, которых много было в окрестностях Керчи.
Новым начальником филиала был назначен Бернадский, а комиссаром – Темкин. С первых же дней начали они наводить в филиале воинский порядок. Особенно много придирок было со стороны Темкина ко мне как к начальнику строевого отделения и технику лейтенанту Васину. Причина – отсутствие на утренних политинформациях. Мои доводы – целую ночь проверял караулы и только под утро мог отдохнуть. Иной раз даже завтрак пропускал. Какие доводы приводил Васин – не знаю. Только подходит как-то раз ко мне Васин и говорит:
– Давай, Бондаренко, пристрелим Темкина к черту и махнем на передовую, ведь она рядом.
Насилу отговорил его от этой затеи: «Ты что, с ума сошел, это тебе трибунал и расстрел». Видно, Васин все-таки еще кому-то высказал эту мысль и дошло до комиссара, только после этого Темкин стал вежливым и заботливым. Не напоминал, что мы не являемся на политинформацию.
В конце апреля 1942 года сдали филиал, вернее, имущество и временно приписанный рядовой состав другому ГАСу. Офицеры вылетели на самолете «У-2», а мне с бойцами приказали возвращаться в Новороссийск пароходом.
Собрал я своих бойцов и поехал в Камыш-Бурун. У причала стоит лишь один пароход. В порту тишина. Ни погрузки, ни разгрузки нет. Предъявил капитану командировочное удостоверение. Он говорит:
– Акватория, прилегающая к порту, заминирована немцами, как будет проведено траление мин, так и снимемся. Когда это будет, не знаю, а людей на борт во время стоянки принять не могу. Погрузите свое имущество, оставьте одного человека, а остальные будьте на берегу.
Видно, немцы уже готовились к наступлению. Сидим на берегу день, два, а на утро третьего смотрим – нет нашего парохода. Надо быть наивным человеком, чтобы спрашивать, когда отправится корабль. Зная время отправления, немцы встретят его в открытом море. Немецкими агентами был напичкан весь Керченский полуостров.
Сидеть в Камыш-Буруне не имело смысла. Порт был пуст и на горизонте ничего не видно. Комендант порта ничего вразумительного сказать не мог, единственное – посоветовал отправиться в Ени-Кале, мол, там существует ка-
терная переправа, которая и перебросит вас через пролив, а там пешим ходом доберетесь до Новороссийска. Так и сделали. Ени-Кале – рыбацкая деревушка в самой узкой части Керченского пролива. На возвышенности остатки старой крепости, построенной еще, наверное, генуэзцами, некогда контролирующими проход кораблей. Комендант переправы ошарашил нас:
– Переправа закрыта в целях не привлекать немецкие самолеты.
Остановились в доме рыбака. Хозяйка накормила нас жареной, только что выловленной селедкой, причем не потрошенной. Делать нечего, будем ждать, когда представится возможность переправиться на «Большую землю». Здесь больше перспектив, чем в Камыш-Буруне. На второй день иду по поселку, едет навстречу «полуторка», поравнявшись со мной, останавливается, выходит из кабины высокий человек и направляется прямо ко мне.
– Вы не из Тбилиси?
– Да, – отвечаю.
– Живете на Черноморской улице?
– Так точно. А откуда вы меня знаете?
– Я вас помню. Работал в гараже Военторга на Черноморской.
Разговорились. Сейчас он служит в Военторге Крымфронта, по заданию командующего Ивана Петрова едет в Краснодар.
– Но переправа не работает, – говорю.
– Для такого задания, какое я имею, сделают исключение.
Вместе пошли к коменданту. Комендант, выслушав военторговца, спросил:
– Если переправлю, водка будет?
– Какой может быть разговор!
– Тогда порядок!
Посыльный командующего поехал в Керчь за водкой, а комендант дал задание своим ребятам приготовить закуску. По возвращении земляка из Керчи долго сидели за столом у коменданта. Здесь же комендант дал распоряжение подчиненным готовить катер с баржей к утру. С этой оказией будем переправлены и мы.
Целый час потребовался, чтобы преодолеть эту водную преграду (4 км). Распрощавшись и поблагодарив военторговца, пожелав доброй встречи после войны в Тбилиси, мы остались, а он торопился, извинялся, что не может всех нас забрать на своей машине. Высадившись на берег, бойцы несказанно были рады, а один даже лег и стал целовать землю, так осточертела эта Керчь!
Коса-Чушка – песчаная отмель, отделяющая пролив от Таманского залива. Шириной от 100 до 300 метров и длиной 10-12 км. Отойдя метров на 200 от причала, я дал бойцам отдохнуть, освежиться в море (купаться нельзя было – холодно). Солдаты достали свои сухие пайки и подкрепились, а шофер Ашихин на радостях слопал весь свой недельный запас.
– Здесь, на Кубани, с голоду не помрем, – сказал он.
Сидя на песке, я задавался вопросом, как будем добираться до Новороссийска? Но бойцы так были воодушевлены тем, что, наконец, они на «Большей земле», что изъявили желание шагать пешком до самого Новороссийска. Передохнули и двинулись в путь. Удача и на этот раз нам улыбнулась. Не прошли и километра, догоняет нас «полуторка». Пустая. Возила тару и продукты рыбакам, промышляющим на самой оконечности Чушки. Шофер согласился довезти нас до хутора Ильича, расположенного у начала косы, основной базы рыболовецкого колхоза.
Хутор Ильича – это 5-6 домов. Жители – рыбаки и их семьи. Было часов 12, и мы решили двинуться дальше, до станицы Запорожской. Это примерно в 6-8 км от хутора. На подходе к станице появился немецкий бомбардировщик «Юнкерс». Сбросил на нашу группу три бомбы. Неточно! Подумать только, сколько наглости и уверенности было у немцев, если они не жалели бомб на 10 бойцов!
В Запорожской заночевали в хате у какой-то старушки. Ашихин, шофер, съевший свой сухой паек, пошел на добычу. Вернулся спустя полчаса с громадным судаком, килограммов на 8-10, и с двумя десятками яиц. Ужин был на славу!
На другой день, подкрепившись остатками вчерашнего ужина и принесенным Ашихиным полведра молока, продолжили наше пешее путешествие. Ашихин очень просил еще остаться в Запорожской. Уж больно понравилась ему казачка, снабжавшая его продуктами!
Интересный ландшафт на Тамани. С одной стороны, безбрежное Азовское море, с другой – голубые лиманы, дельта реки Кубани, камыши. Прошли Пересыпь, станицу Голубицкую. Весна. Лиманы полны рыбы, идущей на нерест. Война рыбы не касается, она выполняет свой природный долг. Буквально задаром покупаем хороших рыбин.
На второй день добрались до Темрюка. Вот где рыбный город! На базаре только рыба: свежая, жареная, вареная, вяленая и т.д.
Оставил бойцов, пошел изыскивать средства к дальнейшему передвижению. Оказывается, имеется регулярное автобусное сообщение с Краснодаром. Обратился к начальнику автостанции, предъявил командировку. Безоговорочно принял нас к перевозке. Наутро мы отправились автобусом в Краснодар. Можно было доехать до Крымской, а оттуда, по железной дороге, в Новороссийск. Подумал – торопиться некуда. Тем более, что из разговоров жителей знаем: немец сильно бомбит Новороссийск. Из огня да в полымя! Успеется! Минирование моря в Крыму, усиленные бомбежки основной базы снабжения сражающегося Севастополя и Крымфронта – это верный признак подготовки к наступлению. Так и было.
Но имелась задумка, добравшись до Краснодара, выкупаться в бане самому и дать возможность помыться бойцам. Мое сообщение об этом было с большим энтузиазмом воспринято всем отрядом. В Керчи не только бани, но и воды пресной не было. Вода, добытая из колодцев, была горькая. Сказывалась близость моря.
Краснодар еще жил мирной жизнью. Немец не бомбил. Трамвай, театры, кино – все работало нормально. Баня – хорошо! Как-будто вновь родились. Представляю, сколько мы на себе грязи носили!
Усиленные бомбежки основной базы снабжения сражающегося Севастополя и Крымфронта – это верный признак подготовки к наступлению. Так и было. Также имелась мысль, едучи в Краснодар, выкупаться в бане самому, и дать возможность помыться бойцам. Мое сообщение об этом было с большим энтузиазмом воспринято всем отрядом. В Керчи не только бани, но и воды пресной не было. Вода, добытая из колодцев, была горькая. Сказывалась близость моря.
Краснодар жил еще мирной жизнью. Немец не бомбил. Трамвай, театры, кино – все работало нормально. Баня – хорошо. Как-будто вновь родились. Представляю, сколько мы на себе грязи носили!

Окончание следует


Василий БОНДАРЕНКО