В квартире раздался длинный междугородный звонок. Телефонистка коротко бросила «Рига». Илзе радостно затараторила в трубку:
– Риммочка! Посылаю к вам Паулу на две недзели. Будь с ней построже, не стесняйся. Самолет 16 июля, в 12.00. Целюю!
Илзе – наша латышская невестка, жена племянника бабушки – Кости. Смешливая, светлая, как янтарный камешек, красивая. Ее фотографию не стыдно повесить в парикмахерской. Когда в нашем доме появляется Илзе, становится шумно, и интересно. Она учит нас делать многослойные бутерброды из всего, что попадется под руку. Селедка с яблоком, огурец, сыр, помидор, колбаса, маринованная капуста. Вкусно же?! Илзе бурно реагирует на все, что показываем ей во время прогулок по Тбилиси. Горгасали – «Оооо!». Бани – «Ух ти, хочу париться!». Трамвайчик на фуникулер – «Мамочка, я умру от счастья!». Илзе пахнет Балтийским морем, сосновым лесом и «Дзинтарсом». Туалетная вода, дезодоранты, духи, лаки для волос занимают полтрельяжа. Илзе пахнет шоколадом «Лайма» и черным рижским бальзамом из ягод, трав и кореньев. Я тащу шоколад во двор, потому что счастьем надо делиться. Шоколад съеден. В обмен на новую порцию конфет предлагаются: ландыши, колечки из цветной телефонной проволоки, два круга на велике, две горсти черной туты…
Глядя на Илзе, я понимаю, почему Костя не вернулся после службы в Тбилиси. Костя тоже красивый – высокий, худощавый, холеный брюнет с правильными чертами. Ему идет шляпа и ракурс вполоборота.
Пауле, их приемной дочери, недавно исполнилось 14 (она старше меня на четыре года). Илзе говорит, что у нее переходный период. Паула веселая, дружелюбная, любопытная, болтушка и хулиганка, и скоро она перевернет нашу тбилисскую квартиру вверх дном.
Идет! В толпе пассажиров ее видно издалека. Два пепельных хвоста, голубая юбка-клеш, майка с велосипедом. Улыбается оттуда.
Сразу после официальной части – встреча на желтом «Запорожце» в аэропорту – Паулу ждали дымящиеся хинкали с щекочущим нос черным перцем, бидон холодного кваса, салат из огурцов и помидоров с базиликом, заправленный кахетинским маслом, кисленький джонджоли с колечками лука (заказ гостьи) и еще масса вещей, которые она не просила – аджапсандал, чахохбили, пхали, сыр сулугуни и прочее. «Оттуда сюда приехала, чтобы одни хинкали кушать?» – слова моей бабушки. «Не крутитесь на кухне, не мешайте готовить».
У Паулы, к счастью, оказался хороший аппетит. Я показала ей комнату, ее поселили вместе со мной в детской и помогла распаковать вещи. Вечером мы пошли во двор.
Паула смотрела во все глаза и не переставала удивляться.
– Этта что такое?
– Мамало, то есть леденцы на палочке.
По вечерам в наш двор приходила женщина, продававшая мамало. Огромные красные петушки на длинной деревянной палочке. Иногда еще попадались белки. Если продавщица мамало на какое-то время исчезала, мы готовили леденцы доморощенным способом. Сыплешь в столовую ложку сахар, добавляешь воды, и держишь ее над газовой конфоркой, пока карамель не начнет пузыриться. Зазеваешься – ложка чернеет, и у карамели жженый вкус.
– Мне два, – сказала Паула, протягивая продавщице мелочь. Она облизывала их по очереди – сначала петушка, потом – белочку.
Ровно в шесть из-за угла дома показался продавец бати-бути. Это его вторая работа, днем он трудится стоянщиком. Лепит квитанции на лобовое стекло, под дождевик.
Пауле захотелось и «батти-бутти». Бело-розовый кучерявый, как барашек, шарик (склеенный сиропом поп-корн). Чуть позже она еще купила сладкую вату. Так как руки ее были заняты мамало, остальные покупки я несла в кульке, как оруженосец.
Вата начала слезиться янтарными капельками. Но ведь ее нужно есть воздушной, поднимая пыль из сахарной пудры, чувствуя колкие, тончайшие иголочки.
– Паула, ты точно все это съешь?
– Да, съем.
Паула взбирается на скамейку, и начинает ходить от одного ее угла к другому, как скучающий тигр в зоопарке. Скамейка примыкает к столу, за которым четверо соседей играют в домино. Длинные ноги в гольфах, едва прикрытые короткой юбчонкой, маршируют туда – сюда. Игра разлаживается.
– Вай, чья эта красивая девочка, чье это чудо?
– Наша, – отвечаю соседу. Приподнимаю брови и всем видом показываю Пауле, что лучше ей сейчас слезть. Но она и не думает. Улыбается, пожимает плечами. Да что я такого делаю?
Не знаю, как в Риге, но у нас так девочки себя не ведут. Следующие дни показали разницу в традициях. Как Паула постигала грузинскую жизнь, так и я жадно изучала их латышские порядки и повадки.
Паула не стеснялась первой знакомиться с мальчиками. Способы придумывала на ходу. Например, фруктовая бомбардировка. Сейчас расскажу, что это такое. Балкон наш был завален фруктами всякого рода – персики, сливы, яблоки, абрикосы, черешня и т.д. Кто попадал летом в Тбилиси, не даст соврать – это рай для фруктоедов.
Заметив на улице интересный объект, Паула кричала с балкона:
– Эй, мальчик! Поймаешь яблоко, узнаешь мое имя!
Объект слегка терялся, таращил глаза, и, прежде чем успевал подумать, включался в предложенную игру.
– Лови!
Но Майклы Джорданы на нашей улице не водились. Персики и сливы размазывались об асфальт. Паула проявляла милость и давала второй шанс. Потом кокетливо представлялась:
– Меня Паула зовут.
На истребление фруктового запаса мама смотрела сквозь пальцы. Стоило это добро копейки, лишь бы гостья радовалась. В считанные дни Паула познакомилась с ребятами нашего двора, соседнего и еще того, что на трассе. Слава о ней шла семимильными шагами. Что есть вот такая необычная девочка Паула, которая бросается фруктами, рассказывает смешные анекдоты, говорит с иностранным акцентом, одевается не по-нашему, и все такое. Паулу такая популярность воодушевляла, будоражила и заставляла делать еще больше глупостей.
Июльскими ночами все окна открыты, и тбилисцы маются от духоты. На один бок повернешься, на другой. Не идет сон. Вместо одеяла – легкая простынь, дети спят голышом. И мы так спали. Точнее пытались сомкнуть глаза. С улицы вдруг негромко позвали «Паула!». Я узнала голос – Эрик, наш сосед. Ему 14, ровесник Паулы. Высокий, с длинной шеей. Неплохой мальчишка, в сущности. Только эта вертлявая походка – от бальных танцев. Ча-ча-ча, самба, румба. В бальном костюме очень уморительный.
– Паула! – голос позвал настойчивее.
Она сиганула в окно, в чем была – голой, представ по пояс в свете уличного фонаря. Эрик подавился словами. Ничего подобного за свои 14 лет он не видел. Это была первая эротика в его жизни, да еще не на экране, а наяву. Я тащила новоявленную Эммануэль за ногу, умоляя исчезнуть из оконного проема. Но она, видимо, открыла для себя новое чувство, ощутила какую-то силу. И теперь вовсю испытывала могущество женской красоты на бедном, враз поглупевшем Эрике.
Спустя несколько минут позирования, Паула все-таки юркнула в кровать. Но поздно. Эрик, как завороженный, не переставал взывать к девушке из грез, к мимолетному виденью, к ночной нимфе. Паула! Паула! Паула!
Завтра мы собирались на озеро Лиси, на дедушкином «Запорожце». С вечера взрослые приготовили бастурму (замариновали мясо для шашлыка), нам велели взять купальники и соломенные шляпы.  Лиси – это, конечно, не Балтийское море, но там тоже можно поплавать. Ах, как я люблю это место! Большие белые березы закрывают берег от солнца, из пляжного радио несется голос Бесо Каландадзе –  «Как весна я к тебе подкрался, и остался в тебе весною…». Ты плюхаешься в мокром купальнике на полосатый цветной шезлонг. Мокрое пятно стремительно расползается по его ткани. Берешь кусочек холодного арбуза и отправляешь прямиком в рот. Немного передохнешь и снова в воду, пока пальцы на руках и ногах не станут морщинистыми.
– Паула, выходи! – я машу ей рукой с кусочком шоти. Она радостно кивает и рывком отталкивается от буйка, поднимая брызги. Шашлык, приготовленный в лесу, вкусный. После плавания – вдвойне. Паула жует и смотрит куда-то в сторону холма.
– Я построю дом любви, – выдает она.
– Как это?
– Маленькая еще, не скажу, – смеется Паула.
Сразу на следующий день она принялась воплощать свою затею. Мальчики с нашей улицы притащили откуда-то большие картонные коробки из-под мебели. Паула руководила, показывала, как сложить шалаш. На картонном строении она написала фломастером ДОМ ЛЮБВИ. Обвела два раза. Отошла, посмотрела со стороны – да, теперь хорошо.
Дети – девочки, мальчики с нашего двора – столпились вокруг.
– А теперь что? – спрашивает Рома.
– Эттам доме можно назначать друг другу свидани, – говорит Паула. – Можно объясняться любви, сказать, что тебе кто-тта нравится. И поцеловать эттаго мальчика или девочку.
– Интересно, кто первый войдет в этот домик? – язвительно улыбается Алиса.
– Точно не ти! – осекает ее Паула. Разувается, оставляет сандалии у входа и на четвереньках пролазит в дом. Она готова к признаниям в любви и дифирамбам.
Рома вдруг скидывает сандалии и тоже лезет в домик.
– Ты мне нравишься, Паула, – слышится изнутри.
Девочки переглядываются, таращат глаза, и открывают от изумления рты. Что делается! – написано на их лицах.
Рома выползает с красным лицом, ошалевший и счастливый. Лексо оглядывает его с ног до головы и тоже шагает к домику. Минута, и он пропадает внутри. Девочки мучительно прислушиваются, потом дергают с места.
– Пошли, мы в такие игры не играем.
Мне было смешно наблюдать за маневрами Паулы. Эти дворовые мальчики, которых поманили возможностью поцелуя, напоминали котов, сбежавшихся на валерьянку. Смешно до тех пор, пока в этот домик не полез Максик, который мне нравился. Эта противная Паула, негодяйка, как она могла!
За обедом я с ней не разговаривала, и она начала о чем-то догадываться.
– Ааа, я знаю! Эттаа Лексо?
– Эттаа Ромка?
– Эттаа Ладо?
– Эттаа Ника?
Она схватила меня за шею, душила со смехом и требовала:
– Говори! Говори!
– Отстань, отпусти, дурочка!
Илзе дала с собой Пауле 100 рублей. На всякие сувениры, покупки, если ей что приглянется. До поры до времени Паула тратила их с умом. Но в один из дней она засобиралась в универмаг – за новыми кошами (туфли без задника). Ей понравились легкие открытые туфельки – зеленые в белый горошек, и еще с геометрическим узором. Мы решили, что это все. Но Паула не собиралась останавливаться. Мама, конечно, попыталась мягко ее урезонить.
– Паула, детка, может лучше что-нибудь другое?
– Пожалуйста, я очень хочу, – взмолилась она.
Мама вздохнула. В итоге мы вышли из обувной секции с пятью коробками.
Паула стала тщательно одеваться, даже если шла в магазин. Подводить глаза. Совсем забросила дом любви. Причина таких изменений открылась мне как-то днем. Я увидела Паулу вместе с Тенго. С Тенго! Хулиганистый старшеклассник, который курил в школьном туалете, брал на испуг учеников помладше, задирал девочкам юбки. У Тенго уже усики над верхней губой, он бреется, но никак не окончит школу. Тенго – это не наши соседские мальчики, которые не стали бы причинять зла Пауле. Своими соображениями я поспешила с ней поделиться.
– Не лезь, ти ничего не понимаешь, – сказал она.
Вот для кого предназначались 5 пар туфель. Вот ради кого наряжалась Паула. Она была во власти нахлынувшего на нее чувства. Если мы уезжали куда-то, просила пораньше вернуться домой. Ее больше не интересовали ни Ботанический, ни Муштаид, ни парк Ваке. Уверенность сменилась задумчивостью. Она попросила меня учить ее грузинскому.
Дело принимало серьезный оборот. Мама попробовала с ней поговорить:
– Паула, этот парень лет на пять старше тебя. У него не самая лучшая репутация. Я очень волнуюсь.
Паулу прорвало:
– Теття Риммочка, я люблю его! И он тоже меня любит! Можетт, я останусь жить  Грузи!
Она плакала навзрыд и не могла остановиться. Я гладила ее по голове и очень жалела. Паула пообещала, что будет видеться с Тенго днем и недалеко от нашего дома. Илзе мы ничего не рассказали.
До отъезда Паулы оставалось несколько дней. Однажды в полдень она вернулась домой в мокром, облепившем тело платье, босая и зареванная.
– Да что случилось? Кто тебя обидел? – с порога я закидала ее вопросами.
– Тенго.
Этот негодный Тенго толкнул ее в бассейн в парке. Причесанную, нарядную. Туда, где бултыхались с утра до вечера одни мальчишки. Обозвал маменькиной дочкой. Развернулся и ушел. Зеленые туфельки в горошек утонули в мутной воде.
Паула теперь мечтала вернуться в Ригу, считала дни. Я проснулась ночью от плача. Укрывшись простыней с головой, зарывшись в подушку, она самозабвенно рыдала.
– Паула, ты чего? Ну, хватит, – от жалости я тоже пустила слезу.
– Все равно я люблю его.
– Да подумаешь, дебильный Тенго. Тебя же все любят. Ты веселая, хорошая, все время что-то выдумываешь.
– А он не любит, – сиротливо ответила она.

***
За день до отлета Паула собрала детей, чтобы попрощаться. Она сидела на низкой крыше гаража, остальные девочки-мальчики вокруг. Рассказывала про реку Даугаву, белые ночи, праздник цветов Лиго, когда все в веночках, про котов на шпилях домов… Еще долго дети нашего двора вспоминали ее шутки, анекдоты и игры.
Дом любви простоял еще месяца два до первых осенних дождей. Эрик, видно, скучал по Пауле. Храня тайну июльской ночи, тоскуя, он пробрался как-то в домик и прокричал: «Паула, вернись!». Домик размяк, стал вафельным, и, наконец, припал к земле.
Четыре года спустя Илзе вместе с Паулой приехали в Тбилиси. Илзе не могла нарадоваться. Подростковая нервотрепка позади, дочка посерьезнела, стала сдержаннее. Паула действительно переменилась, как внешне, так и внутренне. Высокая, крупная, со стрижкой. Осознавая изменения, она и вела себя иначе. Больше не дурачилась, лишь вежливо улыбалась и кивала, как взрослая, старым знакомым. Ставя невидимый барьер этой своей взрослостью: ее не решались позвать во двор. «Это же Паула?» – на всякий случай переспрашивали мои соседи, чтобы развеять сомнения.
Мы ездили к озеру Базалети, на дачу в Кумиси. Илзе наслаждалась природой, общением, едой. Собирала садовую малину, черешню, с удовольствием полоскала ладони под железным рукомойником, помогала накрывать на стол. «Как хорошо, я снова в Грузи!» – восклицала она. Паула участвовала, но без особых эмоций, чаще отмалчивалась.
Через два месяца мы получили письмо из Риги. Илзе сообщала, что Паула выходит замуж. «Так неожиданно. Оказывается, у Паулы есть парень, бой-френд. Мы с Костей ничего не знали. Видели Айварса в общей компании друзей. И Паула ждет ребенка. В Тбилиси уже знала про беременность, и молчала, как партизан! Мы познакомились с родителями мальчика, он из хорошей семьи, слава Богу! Будем играть свадьбу. Мои золотые, даже не верится, что так быстро стану бабушкой. Вот такие у нас новости».
Малыша назвали Густавс. Илзе летала от счастья. Внучек крепенький, ест за двоих, ревет, как вепрь (мужчина!), два зуба уже. Рассказывала про сватов – родителей Айварса. Обязанности бабушки целиком поглотили Илзе. Мы не удивлялись, что она не успевает писать.
И через полгода – длинный междугородный звонок. Точно Рига! Сейчас узнаем новости. Наверно, Паула ждет второго!
– Риммочка, здравствуй, – дрожащим голосом произнесла Илзе. – Не хотела говорить, но, но… (Она заплакала в трубку). Паула ушла от нас насовсем.
– Что ты такое говоришь, Илзе?! Она замужем, ей просто некогда. Наладится.
– Риммочка, ти не поняла. Паула нашла свою биологическую маму. Она сказала, чтобы ми с Костей ее забыли. «Ви для меня чужие люди. Дальше ми не будем общаться», – сказала. Костя, как тень. У меня два инфаркта. Потому не звонили.
Она враз превратила их в стариков. Красивую, смешливую Илзе, стильного, обаятельного Костю. Толкнула их в бездну нелюбви с растерянными лицами. «Теперь будет так», – говорят все вещи в ее комнате. «Теперь будет так», – тикают часы. «Теперь будет так», – шумит Балтийское море.
Но на старой фотографии все, как раньше. Паула с двумя хвостами, а по обе стороны Илзе и Костя. Три счастливых лица.


Медея АМИРХАНОВА