На берегах Куры, на горячих серных источниках, некогда возник Тбилиси (до 1936 г. Тбилиси назывался Тифлис). Этимология названия города восходит к слову «тбили» – «теплый». Город имеет свою мифологию – легенду о царе-охотнике и фазане, сварившемся в горячей серной воде.
Здесь издавна поклонялись разным богам, уживались разные культуры, сообща восстанавливали разрушенное алчными завоевателями. Тбилиси, как двуликий Янус, всегда был обращен одним лицом к Азии, другим – к Европе. Таким он оставался и в 1910-1920-х гг.
Сложный организм города напоминал человека в модном европейском костюме, из-под которого выглядывал азиатский кафтан. По словам писателя Эраста Кузнецова: «Запад тут встречался с Востоком... Христианство тут сталкивалось с исламом. Север с Югом. Патриархальная деревня – с наступающим на нее городом, XIX век, уютный век позитивизма, – с XX веком, апокалиптичность которого уже ощущалась».
Илья Эренбург отмечал, «в этом городе, где потребность выражать себя в творчестве почти сравнялась с потребностью есть, спать, утолять жажду, где каждый третий – художник или поэт, или музыкант.., – привыкли почитать художественный талант за нечто само собой разумеющееся, обыденное, а искусство – за естественную  часть повседневной жизни». А писатель и поэт Григол Робакидзе называл Тифлис «странным городом», «фантастическим».
Несмотря на тяжелый политический и экономический кризис в Грузии в первой четверти ХХ в., накал литературно-художественной жизни в Тифлисе не снижался: в духовной атмосфере столицы пересекались и мирно уживались, прекрасно дополняя друг друга, разнообразные художественные и литературные интересы. В бурной разнородности и живительной экзотической силе города искали вдохновение многие и многие местные и приезжие поэты, писатели, художники. Они нарушили покой городских улиц, а тбилисские духаны превратили в «парижские» кафе, где под звуки национальных инструментов велись горячие споры об искусстве.
В соответствии с духом мятежной эпохи, бунтари от искусства испытывали потребность придать жизни новый смысл. Их, отважных и дерзких, объединяла исполненная достоинства одержимая устремленность вперед, не дававшая пасть духом в смуте времени. Они не помышляли о славе. Она пришла к ним сама. Они работали напряженно и плодотворно, избегая реальности и желая вольной жизни, придумывая новые мифы и символы, утверждая новую эстетику, вопреки ощетинившейся эпохе.
Тифлис 1910-1920 гг. напоминал Ноев ковчег: местные и приезжие, обманутые и все потерявшие, идеалисты и циники, богатые и бедные, талантливые и выдававшие себя за гениев, купцы, военные и гражданские, художники, композиторы, поэты – все смешалось под внешней благопристойностью Востока и патриархальностью быта.  Музу гостей вдохновляла атмосфера одухотворенной дружбы и творческого братства, которую создали хозяева. Вокруг рушился старый мир, а здесь с мудрой беспечностью и восторгом, порожденным свободой от норм и традиций, расцветала своя субкультура.
В Тифлисе грузинский гедонизм процветал в десятках духанов и увеселительных садов с самыми экзотичными названиями: «Гамлет», «Сюр Кура», «Не уезжай, голубчик мой», «Шантеклер», «Монплезир», «Маленькая вошка», «Эльдорадо», «Фантазия», «Загляни дорогой», «Сам пришел», «Сухой не уезжай», «Сан-Суси», «Джентльмен», «Ноев ковчег», «Бедни Ладо», «Вино, закуски и разний горячи пищ», «Париж», «Арарат», «Дариал», «Кинь грусть»… Вокруг Воронцовской площади расположились духаны «Дарданеллы», «Зайдешь – отдохнешь у берегов Алазани», «Вершина Эльбруса», а на площади Майдан – «Варяг» с вывесками Нико Пиросмани. Именно в этом духане художники Михаил Ле-Дантю и Кирилл Зданевич впервые увидели картины художника Пиросмани в 1912 г. На Солдатском базаре находились духаны «Добри Васо», «Шантеклер», «Джентльмен» и др. Лексика названий духанов и вывесок вобрала в себя пряный остроумно-ироничный дух старого Тбилиси. В каждом названии – меткий словесно-художественный образ.
Поэт Иосиф Гришашвили писал: «В Тбилиси было немало духанов, вроде чайной «Родина», каваханы «Саят-Нова», закусочной «Гамлет», где устраивались целые поэтические состязания, а у духанщика Абрагунэ кормилась вся тбилисская богема»( И. Гришашвили. «Литературная богема старого Тбилиси». Тбилиси, 1977, стр. 83). Духаны и их владельцы сослужили хорошую службу литературе, искусству и… революции.
Традиция тифлисской богемы восходила к прошлому, и она еще сохранялась в старой части города, где в кофейнях и духанах Майдана пели свои стихи народные певцы-ашуги Скандар-Нова, Гивишвили, Иэтим Гурджи. Но их язык – удивительно живой и красочный сплав многоязыкой пестрой городской речи, по-восточному цветистой – уже  перебивался мелодией новой поэзии, которую утверждали поэты-голубороговцы («Голубые роги» – литературная группа грузинских символистов, созданная Паоло Яшвили в 1915 г. Просуществовала до 1930-х гг.) во главе с Тицианом Табидзе: «Розу Гафиза я бережно вставил в вазу Прюдома, Бесики сад украшаю цветами Злыми Бодлера».
Для молодых искателей нового искусства многочисленные духаны Тифлиса (В 1864 г. в Тифлисе функционировал 441 духан, но с появлением европейских ресторанов и столовых в 1887 г. их оставалось не более 151) стали долгожданным прибежищем. Здесь традиционно царил мир празднества, здесь люди общались независимо от возраста, происхождения и жизненной позиции – поэтому посещение духанов являлось важным моментом бытия. Вино и хлеб, освященные словом и смыслом, имели важнейшее значение в жизни грузина. За трапезой он становился добрым, веселым и мудрым, а застолье превращалось в почти мистическое действо, праздник, временный выход в лучший мир без страдания, страха и горя.
«Духан имел функции более широкие и многообразные, чем это следовало из его прямого назначения. Духан был своего рода маленьким клубом, обладавшим определенной индивидуальностью: постоянное место и связанные с ним особенности (специфический район города и квартал, достопримечательности разного рода и т.д.), индивидуальность владельца (его происхождение, вкусы, дружеские и родственные связи), постоянный круг посетителей со своими привычками и, наконец, постепенно зарождающаяся некая общность людей со своей социальной психологией» (Эраст Кузнецов. «Пиросмани». Санкт-Петербург, 2012, стр. 282).
В духанах старого Тбилиси не только пили и ели, здесь читали наизусть строки из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», цитировали героико-приключенческий роман XVIII в. «Караманиани», один из значительных памятников грузинской художественной прозы XVII в. «Русуданиани».
Посетители знали репертуар тифлисских театров, в духанах можно было услышать стихи и песни местных ашугов, и устраивались даже поэтические состязания ашугов. Любители чтения приходили с дешевыми изданиями народных поэтов: «Ах, глаза, глаза», «Эта Нина, которая лучше той Нины», «Не простудись, барашек-джан», «Восхваление Верийской Вареньке»…
Тифлисские духаны привлекали посетителей и своими вывесками, стенными росписями и картинами на стенах. Владельцы духанов пользовались услугами живописцев и маляров из тифлисского амкара (цеха) (В 1914 г. в тифлисском амкаре состояло 109 мастеров (живописцев, маляров, иконописцев), имевший специальный аттестат амкара. В исторических документах амкар живописцев и маляров упоминается с 1770 г. Просуществовал он до 1920 г. Его работе покровительствовали грузинские цари Ираклий II и Георгий XII. Подробнее см.: И. Дзуцова, «Амкар живописцев в Тифлисе», журнал «Сабчота хеловнеба», 1984, N12, на грузинском языке).
Создателями вывесок и духанных настенных росписей были члены амкара живописцев и маляров: Карапет Григорянц, А. Мусаилов, Иванэ Вепхвадзе, Густав Гельфлинг, Гиго Зазиашвили, Жозеф Жуен, Александр Маисурадзе, Алекси Мчедлидзе, Абрам Гарибов, Бено (Бенедикт) Телингатер, Иван Беридзе, Михака Грубеладзе, братья Агароян, Базал Бадалов и другие. Осип Мандельштам, не раз бывавший в Грузии, писал по поводу тифлисских вывесок: «Чудесный случай наблюдать развитие языка живописного доставляют нам вывески, в частности, тифлисские».
Старожилы Тбилиси помнили духан «Симпатия» в подвале дома на Пушкинской улице, просуществовавший до 1956 г. «Симпатия» славилась своей вывеской работы Нико Пиросмани и портретами выдающихся людей всех времен и народов кисти художника-самоучки Карапета Григорянца: Александра Пушкина, Шота Руставели, Христофора Колумба, Вильяма Шекспира и др.
Для духанов писал свои картины Нико Пиросмани. Именно в духанах открыли его шедевры Михаил Ле-Дантю, Кирилл и Илья Зданевичи. В духане «Карданахи» Сандро Кочлашвили, на ул. Молоканской N23 (ныне ул. Пиросмани) он написал известный портрет юного Ильи Зданевича в студенческой форме. Здесь же будущие художники Сигизмунд (Зига) Валишевский и Кирилл Зданевич познакомились с самим Пиросмани (их привел Илья Зданевич). Увлечение живописью Пиросмани было связано с антибуржуазной программой молодых художников и литераторов, с их тоской по эстетическим ценностям народного творчества. По словам грузинского критика Лео Эсакия, футуристы называли своим «морфологическим источником» творчество Пиросмани.
В своем дневнике встреч с Пиросмани (1913 г.), в процессе поиска картин художника Илья Зданевич называет духаны, где он их обнаруживал: «Варяг» недалеко от вокзала, духан Бего Яксиева на Песковской улице N40, духан Месхиева на Черкезовской улице N70, Озашвили на Молоканской улице N50, духан Баядзе на Вокзальной улице N24, «Дарданеллы» на Воронцовской площади, «Белый духан» на Манглисском шоссе, «Новый свет» в районе Верэ, «Фантазия» и другие. В результате поисков Илья Зданевич собрал свыше ста картин Нико Пиросмани, которые ныне стали экспонатами музеев и национальным достоянием Грузии, страна ими по праву гордится.
В тифлисских духанах, а позже и в литературно-художественных приютах города рождались новые истины, новые идеи, вырабатывались концептуальные платформы будущих талантливых художников, поэтов, артистов. Век литературно-художественных подвалов был краток, но они стали таким же знамением бурлящего времени в жизни Тифлиса, как и Москвы, Петрограда, Киева. Подвалы создавались под влиянием и наподобие аналогичных заведений в Европе, в частности в Париже, где огромной популярностью пользовались кафе «Гидропаты», «Циферблат», «Белая лошадь», «Ротонда», «Эльдорадо», «Ша нуар», «Проворный кролик» и др.
«Трамвай выбивался в Европу из Майдана», утверждал поэт Игорь Терентьев в стихотворении «Тифлис». Илья Эренбург писал: «Мы бродили по нескончаемому Майдану, нам продавали бирюзу в смоле и горячие лепешки, английские пиджаки и кинжалы, кальяны и граммофоны, портреты царицы Тамары и доллары, древние рукописи и подштанники...». В кофейнях и духанных подвалах пели свои стихи ашуги Скандар-Нова, Гивишвили, Иэтим Гурджи. Со временем, Головинский проспект, центральная артерия столицы, «вытеснил» Майдан, и утвердил славу города – «маленького Парижа».
С благодатной почвы Тифлиса тифлисский литературно-художественный авангард (и особенно его русская диаспора) сосредоточился на пути в Европу. В то же время его представители помнили и о ценностях и достижениях прошлого, не игнорируя национальные традиции. В столице Грузии цвела традиционная поэзия розы и соловья, но вместе с тем Илья Зданевич горячо отстаивал заумный язык. После эпатажных прогулок Владимира Маяковского, Владимира Каменского и Давида Бурлюка, одетых в желтое и с раскрашенными лицами, многие в Тифлисе принимали футуристов за клоунов. В связи с этим И. Зданевич вспоминал: «В дни нашего будоражного пребывания в Тифлисе мы ходили без конца по гостям, по духанам, по кофейням, по улицам, по базарам и всюду сплошь читали стихи».
В Тифлисе возникла своеобразная мода на литературно-художественные кафе-клубы: «Кривой Джимми», «Би Ба Бо», «Павлиний хвост», «Ладья аргонавтов», «Фантастический кабачок», «Химериони».
«Фантастический кабачок» был задуман поэтами Юрием Дегеном и Сандро (Александром) Короной по образу «Бродячей собаки» в Петербурге. Его открытие в ноябре 1917 г. (в одном из дворов на нынешнем проспекте Ш. Руставели, в самом центре города) стало значительным событием в жизни поэтического Тифлиса. Стены кабачка расписали всевозможными фантасмагориями сами участники тифлисского авангарда: Ладо (Владимир) Гудиашвили, Зига Валишевский, Яков Николадзе, Илья Зданевич и Юрий Деген.
«Фантастический кабачок» стал символом тифлисского Парнаса, ярким явлением культурной и артистической его жизни. Здесь господствовала полная свобода идей, творческих исканий.
«Фантастический кабачок» вдохновлял поэтов. Так, Паоло Яшвили писал: «Бродячих и худых собак, Пригнали с северной столицы, И в «Фантастический кабак» Кузмин желает вновь вселиться».

В марте 1919 г. тифлисский журнал «Феникс» (N2-3, стр. 1-6) сообщал о росписи «Фантастического кабачка». О Л. Гудиашвили – одном из авторов росписи – газета «Тифлисский листок» (1919 г., N43) писала в том же году: «Художник не забывает, а, наоборот, все с большей ясностью осознает в себе свое национальное лицо – голос народа и страны. Этот голос и чувство, наполняющее молодость художника, заставили обратиться к изучению тех художественных реликвий старых грузинских мастеров миниатюры и фресок, в которых сохранилось по сей день народное искусство грузинского народа» (В газетной статье имелась в виду композиция Л. Гудиашвили «Чтение стихов», 300х200, 1918 г.). Не поддавшись крайностям художественного авангарда, грузинское искусство (и его яркий представитель Л. Гудиашвили) не отрывалось от национальной почвы, т.к. особенностью его было устойчивое равновесие между Востоком и Западом.
Не менее активной и привлекательной была деятельность участников театра-студии «Ладья аргонавтов», функционировавшего в 1918-1920 гг. в подвале здания 1916 г. постройки, так называемого «Дома офицеров» на Головинском проспекте N10. Стены театра-студии расписал в 1919 г. Кирилл Зданевич. В «Ладье аргонавтов» шли пьесы, устраивались музыкальные вечера, художественные выставки. С ней связаны имена поэтов Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Валериана Гаприндашвили – писателей Григола Робакидзе и Серго Клдиашвили, художников Ладо Гудиашвили, Давида Какабадзе, Зигмунда Валишевского и многих других деятелей культуры Грузии и России. При театре-студии функционировали ресторан и американский бар.
Поэт Юрий Деген отмечал: «Как приятно, что нашлись, наконец, в Тифлисе энергичные люди, устроившие здесь своего рода петроградскую «Бродячую собаку» или второе издание ее – «Привал комедиантов». Именно такого учреждения, проникнутого богемным искусством, начиная со сцены и стенной живописи и кончая маленькими  чашечками, в которых вам подают черный кофе, недоставало многим тифлиссцам».
Накал художественной жизни Тифлиса взлетел до «41°». Так Илья Зданевич, Игорь Терентьев, Алексей Крученых и Колау (Николай) Чернявский назвали свою группу футуристов. И. Зданевич связывал название с мистическим значением числа «41». На этом градусе широты находятся крупнейшие столицы и города: Пекин, Стамбул, Мадрид, Неаполь, Нью-Йорк и… Тифлис.
Участники группы проводили эпатажные вечера и выставки работ, в частности, Кирилла Зданевича, Ладо Гудиашвили и Давида Какабадзе, издавали книги под знаком «41°» и одноименную газету (увы, вышел лишь один номер). Уехав в ноябре 1920 г. в Париж, И. Зданевич открыл в кафе «Хамелеон» на Монпарнасе «Университет «41°». Идеи «Университета» активно циркулировали среди парижской богемы.
Вновь открытые литературно-художественные приюты стали примечательным фактом в культурной жизни Тифлис первой четверти ХХ в. Но еще более прекрасным событием ее стало открытие кафе «Химериони». Члены литературного объединения грузинских поэтов «Голубые роги» пожелали иметь место для встреч и дискуссий. «Химериони» расположился в помещении бывшего ресторана «Анонна». Поэт Тициан Табидзе вспоминал, как «голубороговцы» искали помещение, как подбирали ему название: «Понадобилось десять заседаний, чтобы дать название кафе… Победило название «Химериони».
Паоло Яшвили и Тициан Табидзе обратились к находившемуся в это время в Тифлисе художнику Сергею Судейкину. Сразу же по приезде в Тифлис (из Петербурга через Крым), супруги Судейкины стали непременными и желанными участниками литературно-художественной жизни города. Со всей страстью творческого темперамента Судейкин окунулся в гостеприимную и доброжелательную атмосферу городской культурной жизни, стал завсегдатаем вечеров в «Фантастическом кабачке», «Братском утешении», «Химериони».
Художник с энтузиазмом взялся за роспись стен «Химериони», предложив сотрудничество Ладо Гудиашвили и Давиду Какабадзе. Несколько озадаченные перспективой столь масштабной работы, молодые художники вдохновились уверенностью мастера Санкт-Петербургского Императорского театра и одного из оформителей Дягилевских сезонов в Париже. Они принялись за работу. И вот уже на стене «Химериони» появилась композиция Ладо Гудиашвили «Степко» (4х3 метра). Позже, Т. Табидзе писал о ней: «Это шедевр грузинского искусства». А С. Судейкин подчеркивал: «Все, что делает этот художник, наполнено той национальной мощью, которой не хватает Западу…».
На одной из стен «Химериони» Д. Какабадзе написал композицию с изображением выдающегося грузинского скульптора Якова Николадзе (творчество которого высоко ценил и Сергей Судейкин) и грузинского писателя Василия Барнова (Барнавели).
Для работы в «Химериони» С. Судейкин пригласил и молодого Зигу Валишевского, впоследствии выдающегося польского художника. З. Валишевский изобразил пейзаж и натюрморт в медальонах.
По воспоминаниям Т. Табидзе, одна из стенных росписей в «Химериони» выглядела следующим образом: на балконе старого тифлисского дома стояла группа людей в национальных одеждах с несколько стилизованными лицами. На другой стене – также сценка из грузинской реальности с изображением молодых грузинок, обнимающих лань и внемлющих музыкальному трио – зурначам и барабанщику. Композиции вокруг оживлялись изображением цветов и птиц. Так, С. Судейкин стремился передать яркие особенности грузинского быта, вдохновлявшего его романтическими настроениями и элементами театральности. Художник был очарован Грузией, которая «была для него Нико Пиросмани, необъяснимый гений, хлеб и вино, пир и радость». Судейкин признавался Тициану Табидзе, что Грузия привела его в восторг и, если ему «понадобится расписать все улицы Тифлиса», он это «сделает непременно, даже под обстрелом неприятеля».
С. Судейкин называл своими «грузинскими братьями» Тициана Табидзе, Паоло Яшвили и Валериана Гаприндашвили. На стене «Химериони» художник изобразил Тициана Табидзе в костюме Пьеро, а его жену Нину Макашвили – в костюме Коломбины. Другого своего «брата по искусству», поэта Паоло Яшвили он изобразил в широком плаще и испанской шляпе, с голубым рогом в руке (намек на литературную группу «Голубые роги», в которой состоял П. Яшвили). Голубые голуби над головой поэта символизировали его доброту. Символика в росписи «Химериони» перекликалась с лейтмотивом творчества грузинских поэтов-голубороговцев: призрачность, недосягаемость любви, ирреальность мира.
На одной из стен «Химериони» С. Судейкин написал женский образ – портрет своей жены Веры Судейкиной. Он был точным повторением «Портрета жены» 1919 г. В 1921 г. портрет экспонировался на выставке русских художников в Париже. В Доме-музее Т. Табидзе в Тбилиси хранится фотография портрета с дарственной надписью: «Муза – музе. Вера Судейкина». Под другой музой имелась в виду Нина Макашвили, супруга Т. Табидзе.
Современники единодушно восхищались сюжетами и стилистикой росписей «Химериони», их яркой декоративностью, эстетической системой оформления. Стены и низкие крестообразные своды помещения были украшены стилизованными изображениями цветов, птиц и звезд, масок, козлоногих химер с жутким оскалом, сирен… В росписи «Химериони» нашли отражение прежние увлечения С. Судейкина гротескно-фантастическими образами, трансформированные под влиянием грузинской действительности.
Безудержный фантазер, создатель множества ярких и пряных композиций, Судейкин творил их с любовью к грузинским поэтам и художникам. Эти росписи – символ совместной плодотворной работы, укреплявшей творческую и духовную связь мастеров русского и грузинского искусства.
Уже в 1921 г. современники называли «Химериони» художественным памятником, равному которому по художественной ценности Тифлис не имел. Грузинский общественный деятель и писатель Давид Касрадзе писал: «Перед нами факт, который нельзя отрицать: «Химериони», который надо признать прекрасным памятником в истории нашего искусства». В романе «Фалестра» Григол Робакидзе упоминал роспись С. Судейкина с ее фантасмагориями и мистико-иррациональной тональностью, перекликающейся с мировоззрением самого писателя.
«Химериони» стал своеобразным приютом для многих известных и не очень писателей, художников, поэтов и артистов. Из всех пристанищ тифлисской богемы «Химериони» был самым популярным и живописным. Как и «Бродячая собака» в Петербурге, также расписанная С. Судейкиным, «Химериони» отразил пылкий вольный дух 1910-х гг. Здесь каждый преподносил в дар свою фантазию и парадоксальность, самобытность, эксцентризм и вдохновение.
Здесь любили собираться. Об одном вечере в «Химериони» рассказал в своих воспоминаниях журналист Николай Стор (Стороженко): «Через несколько дней после восхождения на Давидовскую гору, во время ужина в ресторане «Химериони» Есенин прочел только что написанное стихотворение «На Кавказе». В подвальчике было, как всегда, многолюдно, за поэтическим столом сидели В. Гаприндашвили, П. Яшвили, Т. Табидзе, Г. Леонидзе, режиссер К. Марджанов, писатель и артист Ш. Дадиани, Коля Шенгелая, впоследствии ставший отличным кинорежиссером. Есенину пришлось дважды прочитать свое стихотворение. И, когда он вновь начал читать, все, кто был вокруг, поднялись и стоя прослушали эту есенинскую исповедь… Расходились в пятом часу ночи».
Сам Сергей Судейкин высоко ценил своих собратьев по кисти – соавторов росписей «Химериони», Л. Гудиашвили и Давида Какабадзе: «Ладо Гудиашвили – наивысшая точка видения грузинского духа, который неосознанно воспринял западную культуру – для возрождения восточной. Гудиашвили – художник с внутренним видением и волнует так, как лучшие современники Бодлера. Все, что делает этот художник, наполнено той национальной мощью, которой не хватает Западу… Он большой мастер и художник».
О Давиде Какабадзе С. Судейкин отзывался так: «Мыслящий художник, и мастерски использует свое умение. Влюблен в старое искусство Дюрера и преподносит картины, стоящие на высоком уровне… Тем более странны по отношению к этому художнику-позитивисту футуристические тенденции. Это – настоящий футуризм».
Росписи в «Химериони» стали первым значительным шагом в становлении новой грузинской монументальной живописи. Участие в их создании Л. Гудиашвили и Д. Какабадзе имело для них важное значение – помогло им уверенно выступать в этом сложном жанре изобразительного искусства.
Несмотря на краткость своего пребывания в Грузии, С. Судейкин много и плодотворно работал. Новые впечатления, общение и творческое содружество с деятелями грузинского искусства и литературы послужили ему сильным стимулом. Помимо «Химериони», он расписал стены домашнего театра в доме Туманишвили (друзья тифлисской богемы) в Тифлисе и создал станковые картины. Они экспонировались на выставке «Малый круг» в 1919 г., а две из них – «Карнавал»  и «Молочный час, Коджори» – хранятся в Государственном музее искусств Грузии им. Ш. Амиранашвили, другие – в Доме-музее Т. Табидзе в Тбилиси.
Страницы альбома Веры Судейкиной (в 1995 году в университетском городе Принстон (США) было выпущено факсимильное издание альбома Веры Судейкиной-Стравинской. Автор предисловия и научного комментария – известный исследователь русского литературно-художественного авангарда профессор Джон Боулт. «The salon album of Vera Sudeikin-Stravinsky». Edited and translated by John E. Bowlt, Princeton University Press, 1995) – свидетельство насыщенной жизни супругов в Грузии. В альбоме помещены автографы, стихи, рисунки и фотографии почти всех участников тифлисского авангарда. Несомненной ценностью альбома являются зарисовки Л. Гудиашвили из жизни «Химериони».
Под впечатлением живописи С. Судейкина Григол Робакидзе поместил в альбоме свое стихотворение (лето 1919 г.):

Офорт

«Негры в белых париках»
Из декорации Сергея Судейкина

Дремотный сон в золе томлений.
Струи червонных тяжких кос.
И рдеют белые колени
На лоне бледных смятых роз.
Блудница лунного азарта –
Сапфирно-яркая в лучах:
На солнце нежится Астарта
Средь негров в белых париках.
Кровавый хмель гранатов зноя
Зовет всех женщин на разгул.
И слышен, слышен темный гул
Любовных помыслов нагноя.
Горит тигрица Саломея:
В садах у дикого куста.
Зовя любовь, янтарно млея,
Целует мертвые уста.
Желанный яд в изгибах торса:
Земля вся в блуде в тайный час.
И реет бред изживших рас
В плаще из крыльев альбатроса.
И вдруг мертвеет страстный шепот:
И слышен лет шумя, звеня.
Все ближе, ближе смертный топот
Апокалипсиса коня.
И будет встреча двух страстей:
Огня копыт и жала тела.
Конь-Блед заржет еще бледней.
Жена возжаждет до предела.
И сладострастна будет пытка
Обезумевшей блудницы.
Но там, в венках, крутым копытам
Нагое тело будет сниться.

На создание «Офорта» грузинского поэта вдохновило знакомство с С. Судейкиным и его живописью. Эпиграф – «Негры в белых париках» – намек на декорации, реализованные Судейкиным для конкретной постановки. К сожалению, уточнить, к какой именно не удалось, хотя известно, что Судейкин в Тифлисе осуществил декорации к нескольким литературным вечерам и театральным постановкам. Например, в подвале «Ладья аргонавтов» героем вечеров был певец-негр Джимми.
Под впечатлением живописи С. Судейкина поэт Сергей Городецкий написал стихотворение «Судейкин»:

Полупрезрительной улыбкой озирая
Пустой реальности беснующийся ад,
Ты открываешь двери золотого рая,
В невиданный никем из смертных вводишь
сад.
Там девы, от истомы ласково сгорая,
В боскетах душных ищут трепетных услад.
Там Шумана влечет любовница вторая
К фантазии безумья, к песням без преград.
Там музы в зорях погребальных Аполлона,
И персиянину кальян дает Амур.
Там Соломону Суламифь раскрыла лоно,
Ласкается к купцу красотка в душегрейке,
И средь таинственно-пленительных фигур
Стоит никем еще не понятый Судейкин.

Стихотворение, написанное 27 февраля 1920 г. в Баку, впервые было напечатано в журнале «Братство» (Тифлис, 1920, n°1). Тема карнавала и навеянные музыкой Роберта Шумана мотивы постоянно присутствовали в творчестве С. Судейкина.
Как писал грузинский художник и коллекционер Владимир Цилосани (1885-1971) в статье «Химерион», после отъезда С. Судейкина из Грузии в помещении «Химериони» обосновалось кабаре с румынским оркестром, а позже – обычный ресторан. Когда С. Судейкин узнал об этом, «он заболел от огорчения и в его присутствии просил не упоминать это название». «Неужели это так останется, неужели не найдут грузинские поэты, художники и писатели возможности охранять этот памятник искусства, оставленный им с такой любовью и искренней дружбой?», вопрошал В. Цилосани. Спустя десятилетия, в 1970-1980 гг., в бывшем помещении «Химериони» были осуществлены реставрационные работы.
Удивительная по экспрессивности, эстетически прекрасная живопись «Химериони» продолжает радовать, как воспоминание о той эпохе, когда среди химер и цветов, под декламации стихов и звуки грузинской музыки из рук присутствовавших дам доверчиво брали зелень грациозные лани. Так в парижском «Проворном кролике» («Le Lapin Agile») на Монмартре ослица Лоло выпрашивала между столиками коньяк.
Непременными участницами тифлисских артистических приютов были прекрасные дамы – музы поэтов и художников. Им посвящали стихи и рисунки, а темой докладов была не только заумная поэзия, но и прекрасная улыбка, и чарующая женственность. Юные красавицы располагали к себе умением слушать и вдохновлять. Вопреки мятежной жизни, и музам, и их поклонникам, увлеченным дружбой и творчеством, пора была жить, творить и любить. Красивая женщина оставалась осколком легенды в Тифлисе начала ХХ в., – ведь Грузия, по словам Александра Дюма, «это одухотворенная Галатея, преображенная в женщину».
Документальных сведений о духанах и литературно-художественных приютах Тифлиса сохранилось немного. Лишь воспоминания (редкие и скупые) некоторых современников подтверждают, что на однообразие творческой жизни в столице Грузии 1910-1920 гг. жаловаться не приходилось. В напряженные и голодные годы самой большой ценностью оставалось духовное общение. Молодые творцы поддавались волне идей нового искусства, в поисках своего пути – отвергали рутину, шаблон, консерватизм. Старт был равным для всех. Задиристые, но бескорыстные, голодные, но гордые, местные и приезжие, – все были неутомимы в борьбе с филистерскими вкусами. И хотя Григол Робакидзе считал, что заумь может быть понятой только астральным духом, клич «Сарынь на кичку» из поэмы Василия Каменского «Стенька Разин» (1915 г.) разносился повсюду.
Заброшенные волею судьбы на тифлисский Парнас поэты и художники сотрудничали, ожесточенно спорили и дружили с гостеприимными хозяевами. Участники этого сообщества единомышленников были не только активными участниками вечеров и диспутов, но и художественного оформления артистических подвалов, стены которых были едва ли не единственным полем приложения их таланта и энергии.
Местная пресса охотно сообщала о росписях в театре и столовой клуба Грузинского общества журналистов, выполненных К. Зданевичем в 1919 г., о росписях в ресторане «Мартышка» Самсона Надареишвили, Давида Какабадзе и Аполлона Кутателадзе. Они же расписали и стены кафе-ресторана «Шампань» композициями на грузинские темы, пейзажами Тифлиса и сюжетами из поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Художник С. Надареишвили рассказывал мне, как однажды он сидел за столиком под своими фресками и наблюдал за любующимся его работой В. Маяковским. Подозвав официанта, поэт о чем-то его спросил. Официант указал на художника, и тогда поэт бесшумно поаплодировал ему. «Я так растерялся, что даже не пытался заговорить с ним, а вечером я слушал стихи поэта», вспоминал художник.
Тифлисский авангард с его национальными оттенками сегодня можно квалифицировать как своеобразное и многогранное явление культуры. Следы участников тифлисской литературно-художественной жизни рассеялись по дорогам мира. По-разному сложились их судьбы, но у всех сохранилась жажда созидания, эмоциональная энергия и стремление утвердить новый дух, новый эстетический канон в литературе и искусстве. Тифлис навсегда остался для них дорогим сердцу воспоминанием, и они вслед за Осипом Мандельштамом наверняка повторяли: «Мне Тифлис горбатый снится…».


Ирина ДЗУЦОВА