Чиновники Министерства иностранных дел царской России образцово исполняли государственную службу. Дипломаты были широко образованными, и потому понимали ценность редких документов, рукописей и книг, которые попадали в их руки на службе в Персии. Старались привезти на родину, пополнить такого рода ценными приобретениями научные хранилища. Большая часть рукописных и печатных сокровищ сформировала Азиатский музей, ныне Институт восточных рукописей РАН. Ценные манускрипты хранятся и в Российской национальной библиотеке (Санкт-Петербург). Рассказ об истории появления в ней одного уникального манускрипта в этой статье.
Вспомним из рассказа о князе Долгоруком (см. «Русский клуб», 2019, N11), что утром после мучительной казни Баба русский консул в Тавризе, осмотрел место, где лежали останки Баба и казненного вместе с ним верующего. Консула сопровождал художник, сделавший по распоряжению дипломата зарисовки увиденного. Полагают, что этот рисунок был позднее отправлен в Санкт-Петербург, возможно в архив Университета. Следы этого важного исторического свидетельства затерялись, однако, сейчас активно ведутся поиски.
Кто же был тем «русским консулом», который привел художника сделать рисунок тел казненных на Солдатской площади Тавриза?
Н.А. Аничков, генеральный консул Русской миссии в Тавризе? Исключается. Он сообщил в депеше М.С. Воронцову только о казни: «Баб казнен смертию в Тавризе. Той же участи подвергся один из главных приверженцев его, Могаммед Али. Беспорядков при этом не произошло, благодаря обдуманным действиям здешнего начальства. Оба осужденные встретили смерть мужественно, не прося пощады и не обличая ни малейшим словом своих страданий…». (Национальный архив Грузии) Но в его сообщении не было информации о сделанном рисунке. Организатором отправки консула и художника был князь Долгоруков по поручению императора? Возможно. Но в сохранившихся письмах тех дней в Национальном архиве Грузии не обнаружили ни слова, но есть свидетельства об интересе России к личности Баба: «…Лорд Пальмерстоун потребовал от своего посла в Тегеране подробных сведений о вероучении этих сектантов, а я, в свою очередь, рассчитываю в скором времени доставить императорскому министерству сочинение, написанное одним из главных бабидов, ознакомиться с которым мне любезно разрешил мирза Таги-хан».
Однако самое время вернуться к делам наместника М.С. Воронцова. Ничто талантливое, выдающееся не ускользало от императорского ставленника. Среди них его яркое приобретение – переводчик Николай Владимирович Ханыков. В 1845 году в Санкт-Петербурге Воронцов приметил этого выпускника Лицея годов двадцати с небольшим, в послужном списке которого уже было участие в двух серьезных экспедициях. В Хивинской – в 1839 году, за которую получил 400 червонцев и был определен потом переводчиком персидского языка в Азиатский департамент МИДа. А в 1841 году – в Бухаре с посольством майора Бутенева. Восточные языки не из Лицея, самостоятельно изучал и давались они легко. Может сказались тюрко-монгольские корни родословной Ханыковых. В скором времени Николай Владимирович приобрел известность среди ориенталистов.
Он прибыл в Тифлис сразу в дипломатическую канцелярию главного управления Закавказского края, в которой в свое время трудился Александр Сергеевич Грибоедов. Быстро влился в работу и в размеренную жизнь Тифлиса, совсем не похожую на петербургскую. О тех тифлисских днях вспоминает автор известного сочинения «Тарантас» Владимир Соллогуб: «…Из людей, окружавших Воронцова, самым замечательным был Николай Владимирович Ханыков. Человек ума самого обширного и самого светлого, первоклассный ориенталист и ученый, он принес своими расследованиями большую пользу нарождающемуся краю и впоследствии приобрел своими трудами европейскую известность».
Деятельная натура ученого не позволяла Ханыкову замыкаться в кругу служебных обязанностей. Много рассказов об особой увлеченности ориенталиста эпиграфикой. («Археологическое наследие N53, Памятники письменности Востока» II,1.) Вспоминают, как, сопровождая М.С. Воронцова, он попал в селение Курах и там отделился от свиты главнокомандующего и совершил крюк более чем на 24 часа верхом, чтобы сделать копию заинтересовавшей его надписи. От всего обширного эпиграфического наследства востоковеда сохранился лишь маленький, но очень ценный альбомчик в потертом зеленом бархате, с которым Ханыков не расставался даже в путешествиях. В нем 76 надписей на арабском и персидском языках, а также 14 акварельных рисунков. Этот ценный артефакт ныне в архиве Русского географического общества в Санкт-Петербурге в память о Николае Владимировиче, как одном из организаторов Кавказского отдела Императорского русского географического общества (КОИРГО). Научные труды Ханыкова, энциклопедически образованного человека с отличными знаниями литературы о Кавказе поддерживали на высоте реноме КОИРГО.
Теперь немного ознакомившись с личностью этого неординарного человека, займемся вопросом, мог ли быть Ханыков тем консулом, который привел художника, чтобы запечатлеть тела казненных Баба и Аниса? Многие востоковеды категорично отрицали участие Ханыкова в событиях казни на Солдатской площади и после нее уже только потому, что на момент создания рисунка, то есть 10 июля 1850 года, Н.В. Ханыков еще не был консулом в Тавризе. Из статьи «Русская военная миссия 1853-1854 гг. в Персию в контексте «Восточного вопроса»: «…К началу ноября 1853 г. военная миссия была сформирована… В качестве переводчика и «для облегчения… сношения с местными властями» в состав миссии был включен статский советник Н.В. Ханыков… В результате, 6 января 1854 года Иран провозгласил нейтралитет относительно разгоравшейся Крымской войны. Военная миссия, находившаяся на тот момент в Нахичевани, была отозвана, а Н.В. Ханыков назначен временно исправляющим должность русского консула в Тавризе. Здесь он сменил Н.А. Аничкова, который, в свою очередь, был определен поверенным в делах в Тегеран вместо Д.И. Долгорукова».
Итак, в 1850 году Ханыков еще состоял драгоманом, то есть переводчиком, при дипломатической канцелярии царского наместника на Кавказе, и потому, несомненно, был в курсе всех дел политических. Так, я обнаружила все в том же Национальном архиве Грузии сообщение, что Ханыков даже заменял по надобности заведующего дипломатической канцелярией и сам проверял секретные депеши со всего Закавказья, в том числе из Тавриза, он подписывал доклады Воронцову. Значит, Ханыков был в курсе динамики развития истории Баба в Персии. Ведь в те дни «зачинщики нестабильности» планировали создание нового общества –- царства справедливости на земле уже в пяти провинциях Ирана. Депеши консулов в дипломатическую канцелярию наместника на Кавказе пугали. Воронцов был начеку, чтобы ничто не помешало ему повернуть Кавказ на европейский путь развития. Ханыков, несомненно, мог присутствовать при трагическом событии в Тавризе по поручению наместника. Важно отметить, что из всех советских востоковедов только В. В. Трубецкой заострил внимание на том, что «живо интересуясь современной ему действительностью в странах Востока, Ханыков первым обратил серьезное внимание на возникновение в Иране «бабидского» движения, в котором он разглядел не только религиозно-реформаторские, но и социальные мотивы». Теперь и мы можем более основательно говорить, что в России к середине ХIХ столетия Н.В. Ханыков способен был дать оценку новому религиозному движению в Иране. Продолжим эту мысль. Из прежних характеристик Ханыкова его коллегами и друзьями как яркого тифлисского интеллектуала мы поняли, что он загорался всякий раз, когда дело касалось того, чем он страстно увлекался. А когда речь о казни человека, который привел в движение весь Иран настолько, что министр Долгоруков даже просит переместить Баба из крепости Маку подальше от русских владений. В такой момент накала ситуации перед бурей мог ли увлеченный человек, как Ханыков, не желать увидеть, зафиксировать события? В глазах имперских властей вся история движения баби была сродни попытке государственного переворота в Персии, и потому сей вопрос непременно должен был рассматриваться под лупой. По религиозным устоям страны, основанных на концепции Имамата, выходило, что если мутдшахеды подтвердят положение Баба как Махди, то шаху Ирана придется уступить свой трон. Из депеши посланника в Тегеране Долгорукого Сенявину: «Бабиды, насколько я могу понять из слов имама-джума, отвергают доктрины исмаилизма и оспаривают у монарха страны право господства, которым он пользуется…». (Национальный архив Грузии). Но предположим, что все же командировали туда, где закручивался вихрь событий, самого грамотного и квалифицированного специалиста в лице Ханыкова, то почему он не подоспел ко дню казни? Хотя… Он мог обмануться в дне апогея этих жарких событий и не успеть, как и другой человек в Иране, рвущийся вызволить Баба. Читаем из Повествования о ранних днях Откровения Бахаи Азама Набил «Вестники Рассвета»: «Едва узнав о грозной опасности, что нависла над жизнью Баба, хаджи Сулайман-хан покинул Тегеран, дабы добиться Его освобождения. К своему ужасу он прибыл слишком поздно, чтобы иметь возможность осуществить это намерение». Вероятно, никто не ожидал, что мутдшахеды, как и те новозаветные священники в Иерусалиме, постарались незамедлительно дать приказ казнить Того, Кого послал Всевышний на нашу грешную землю…
Из очередного письма Ханыкова выявились взволновавшие меня новые подробности. Николай Владимирович сообщал, что едет на Арарат через Эривань, как член экспедиции под руководством полковника Ходзько. Его поездка и время казни почти совпадали. Однако поначалу смущало, что в дневниковых записях по итогам экспедиции зафиксировано было столько подробностей этого восхождения, даже эпизод, когда на вершине Малого Арарата Ханыков, сопровождавший группу издали, чуть не упал в обрыв… Все описано… Но не было сведений, заезжал ли Ханыков по пути в Тавриз.
И все же, почему же Николай Владимирович уточнял в том письме, что поедет в экспедицию «через Эривань»? Я позвонила моему ашхабадскому другу-бахаи, который часто бывает в его любимом Ереване.
О.: – Ваша помощь нужна как никогда прежде...
А.: – Так в село Аралых экспедиция могла попасть только через Ереван. Маршрут пролегал так – Тифлис – Эривань – Аралых – Джульфа – Тавриз.
О.: – Это так просто и так чудесно!.. Это значит, что Ханыков непременно заезжал в Тавриз и увидел бы казнь Баба и Аниса, если б успел чуток, но он к ночи-то прибыл, наверное, а утром поспешил ко рву, на отвале которого еще лежали тела казненных…
А.: – Допустим, Ханыков прибыл в Тавриз к вечеру. Но мы не знаем, какого художника он пригласил с собой.
М-да, конечно, же не знаем этого, однако сначала надо еще раз подтвердить версию, что Н.В. Ханыков мог ехать к сбору экспедиции только через Тавриз. Я попросила знакомого проложить на карте путь чиновника Ханыкова к месту сбора экспедиции. Оказалось, что к такому «близкому» Арарату, две вершины которого можно увидеть из ереванского окна, правда, только в ясную погоду, невозможно проехать напрямик – мешает горная гряда, которую, непременно надо объезжать около Тавриза. Выходит, что даже, не имей Николай Владимирович задания от Воронцова узнать о событиях, связанных с «коммунистом» Бабом, он в любом случае по пути в экспедицию непременно заехал бы в Тавриз, а там первым делом поспешил бы обнять своего друга Аничкова, который был генеральным консулом Русской миссии. Но было нечто большее, чем встреча с другом, что задержало его, ведь дисциплинированный дипломатический работник Ханыков опаздывал к началу экспедиционных работ. В Записках Кавказского отделения Императорского русского технического общества (том VIII за 1875-1876 год) о восхождении на вершину Большого Арарата сообщается: «В половине июля (по старому стилю) собрались на Арылахе в штаб-квартире казачьего полка…». Все долго ждали. И вот, наконец, появился действительный статский советник Николай Владимирович Ханыков…
Что же его могло задержать? Очень похоже, что задержали известия о свершившейся казни персидского «еретика».
Мало кто из востоковедов вспоминал Аничкова в роли того «русского консула», а единицы уверены, что это князь Долгоруков. Теперь разберемся, почему могли назвать Ханыкова консулом, если в то время он был лишь дипломатическим чиновником у Воронцова, и был назначен временно исполняющим обязанности генерального консула в Тавризе лишь через четыре(!) года. Полагаю, что через определенное время в пересказах друг другу о событиях казни совместились фамилия человека, тогда прибывшего с художником, и его будущая должность в этом же месте через 4 года. Так бывает.
Грузинские друзья-кавказоведы помогли определить, кто же был тот художник. Прислали дополнительные архивные документы (Воспоминания И.И. Ходьзко о восхождении на вершину Большого Арарата в 1850 году). В июле-августе 1850 года группа русских офицеров во главе с генералом Иосифом Ивановичем Ходзько – крупным геодезистом побывала на вершинах Малого, затем Большого Арарата. В исторической экспедиции генерала Ходьзко участвовал художник Федор Ильич Байков. (Жил в Санкт-Петербурге и Тифлисе, выполняя поручения Воронцова. Его работы сейчас хранятся в Санкт-Петербурге в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и связи). Из дневниковой записи экспедиции: «…с живописцем г. Байковым, накануне прибывшим, поднялись пешком на вершину Малого Арарата». С его вершины Байков писал вид Большого Арарата. Это произведение в 1875 году демонстрировалось на Парижском международном конгрессе географов и геодезистов.
Скорее всего было так: Н.В. Ханыков целенаправленно по поручению наместника или же случайно соединился с Ф.И. Байковым, вместе они направились к месту сбора экспедиции через Тавриз, ведь другой дороги туда не было. Узнали там от консула Аничкова о свершившейся казни и поспешили ко рвам, куда палачи сбросили тела. Был спешно сделан рисунок, который, как свидетельствует уже упомянутая книга «Вестники рассвета», посчастливилось увидеть Хаджи Али Азкару, жителю Йезда: «Чиновник российского консульства, с которым я состоял в родстве, показал мне этот набросок в тот же день, когда он был нарисован. Сколь верный портрет Баба я увидел! Пули не задели ни чела Его, ни ланит, ни уст. Я вглядывался в улыбку, которая, казалось, еще теплилась на Его лике. Тело Баба, однако, было сильно изуродовано. Мне удалось распознать руку и голову его сотоварища, который словно держал Его в своих объятьях».
Однако задержались спутники в Тавризе еще из-за других важных событий.
…Н.В. Ханыков, уже избранный в состав Азиатских обществ Франции, Германии, Соединенных Штатов, в Париже при работе над глобальной темой об Иране, остался без материальной поддержки. Он решился на шаг, полную жертвенность которого может по-настоящему оценить лишь подобный ему библиофил. Он предложил российской Академии наук приобрести его библиотеку. В архивах Санкт-Петербурга сохранились прошения высокопоставленных сановников столицы, даже из императорского рода, понимающих ценность данного собрания, и желавших, чтобы восточные рукописи хранились в Азиатском музее (ныне это Институт восточных рукописей в Санкт-Петербурге). Но собрание по материальным причинам поступило в Императорскую публичную библиотеку, ныне Российскую национальную библиотеку. Академик Б. Дорн составил каталог коллекции Ханыкова, которая хранится в фонде 947. Первый среди многих уникальных манускриптов этой коллекции – рукопись, которую в тюремной камере Тавриза дописывал Баб в последние минуты своей земной жизни. Об этом в «парижских» письмах Н.В. Ханыкова 1864 года. (Из архива Российской Академии наук): «…Господин Аничков, который в период осуждения мусульманского новатора был генеральным консулом в Tавризе, посетил секретаря Баба в тюрьме, этого молодого сейида, который вручил ему в руки «Коран»…». Так значительно, но не совсем точно, академик Дорн назвал Писание Баба «Китаб уль-Асма».
Из уже упомянутой книги «Вестники Рассвета» узнаем, что Баб в тюремной камере перед казнью просил своего секретаря представиться властям в образе предателя. Секретарь все сделал по плану Баба и остался жив, тем самым сохранил рукопись, и, как теперь знаем из того же «парижского» письма Ханыкова, смог передать рукопись консулу Аничкову. А сам сейид Хуссейн Езди погиб уже в 1852 году, он был зарублен в Тегеране, как об этом сообщали персидские газеты.
Ученый-востоковед Николай Владимирович Ханыков не только приобрел Писание Баба «Китаб уль-Асма», но и исследовал его, обращаясь за помощью по некоторым вопросам к «мулле Джафару» – арабисту Санкт-Петербургского университета. Важно упомянуть, М.С. Воронцов поручал генеральному консулу в Тавризе в случае обнаружения рукописей присылать оригиналы или список, по которому можно будет просить снять копии некоторых из них. Не только штабные дела тогда волновали наместника царя на Кавказе.
Рисунок «Казнь Баба» публиковали в энциклопедиях, а теперь он появляется и в Интернете. Уведомляю, это совершенно другой рисунок, не тот, о котором мы рассказываем. Специалисты говорят, что тот рисунок не обязательно фальшивка, он мог быть сделан по памяти наложением фигуры казненного на известное фото казармы. Но оказывается, у этих публикуемых копий есть первоисточник и «хранится он в Адрианополе», как об этом сообщает Атрпет, автор книги «Бабиты и бахаиты», изданной в Тифлисе в 1910 году. Заметьте, в этом городе долго не угасал интерес к новому духовному движению. Один интернетовский рисунок подписан фамилией «Ханыков». Можно, конечно, предположить, что Николай Владимирович действительно рисовал по памяти, пытаясь восстановить события. Но он же знал доподлинно, что казнили тогда сразу двоих. Потому такая версия об авторстве отпадает.
Но все-таки что-то тянуло Ханыкова к Бабу.
Конечно, Ханыков был особенным человеком. Одаренным. Удивительной любознательности и с талантами обширными. Его умную голову ценили товарищи по лицею. В отделе рукописей Национальной библиотеки России хранится большая папка писем министра образования А.В. Головнина, адресованных Ханыкову. Среди многих друзей выделил именно его, чтобы поделиться своими мыслями о состоянии России.
Ханыков любил Персию, стремился изучать историю этой страны, он долго добивался поездки туда. А, совершив ее, потратил остаток жизни не на карьеру, а чтобы обобщить полученные сведения, написать и издать книгу о любимой стране.
Но позвольте сообщить еще кое-что. Он почти полный ровесник Баба, двухсотлетие которого в эти дни отмечают бахаи Земли. Они родились в один год и в один месяц… И это, вероятно, тоже что-то да значит. И опять же это только повод поглубже окунуться в эту взаимосвязь.
И еще… очень печальное.
Н.В. Ханыкова не стало 3 ноября 1878 года. Не дожил и до шестидесяти. Его, к тому времени почти нищего, похоронил друг Иван Сергеевич Тургенев на кладбище в Рамбуйе под Парижем. Однако через год друзья все же нашли возможность, чтобы поставить на могиле замечательного российского востоковеда памятник работы М.М. Антокольского.


Ольга МЕХТИ