ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ТИНАТИН ДЖАВАХИШВИЛИ |
Тинатин Джавахишвили – человек трудной судьбы, одна из многих, кто вопреки своей интеллигентности, образованности, прекрасным качествам тонкой натуры, уму и знаниям была вырвана злой людской и политической волей из привычной жизненной среды. Несколько лет она была отлучена от семьи и родины, прошла лагерный ад. Ее личная судьба круто изменила все мечты и надежды. Но она не сломалась. Тинатин Джавахишвили стала замечательным переводчиком, членом Союза писателей Грузии.
Тинатин Давидовну, а для меня – ее младшего друга «тетю Тину», я в последний раз навестила в больнице. Ранняя весна 1976 года – стоял месяц март. Она приласкала букетики полевых фиалок, поставила их на столик у изголовья, затем просмотрела корректуру и сказала: «Наверное, умираю, раз вы ускорили выпуск книги». К сожалению, ее предсказание сбылось: она не увидела книгу воспоминаний, которая выходила в издательстве «Сабчота Сакартвело» в моей редактуре. * * * О своей жизни она рассказала в книге воспоминаний «Из прошлого», которая была издана дважды (1969 и 1976). Хотя эти воспоминания фрагментарны и полностью не отображают ее сложный и полный волнений жизненный путь. В течение этих пятидесяти лет – с 1912 по 1962 год, до возвращения в Тбилиси, что только она не перенесла: беззаботное детство в семье дедушки и бабушки, а затем над семьей нависли черные тучи: одно несчастье сменялось другим – самоубийство отца по политическим мотивам, забота о младших братьях и сестрах, оставшихся без кормильца, бедность, безработица, свирепые дни революции, смерть матери, затем жизнь в России и тяжелейшие дни Второй мировой войны. Но самым страшным кошмаром в ее биографии был Дальний Восток – пребывание в Гулаге и взамен на свободу насильственное замужество с человеком, с которым ничего не связывало и с которым она провела двенадцать лет своей жизни. * * * Фрагмент из воспоминаний: «В 1932 году судьба привела меня в Москву. Каждый вечер я проводила в Художественном театре. Думаю, что никто так внимательно не смотрел репертуар за 1932-1934 годы. Пьеса Горького «На дне» последняя постановка с участием Станиславского. Играла вся труппа. …Незабываемыми были «Дни Турбиных» Булгакова, играли Хмелев, Ершов, Топорков, Прудкин, Яшин, Комиссаров, Тарасова (Еланская) и как играли… Игра этих великих корифеев сцены навсегда останется в памяти тех, кто хоть раз их видел. …Кто знал, что самый драматический период моей жизни, который на долгое время отдалил меня от родины и вел незнакомыми путями, будет связан именно с Художественным театром. Один актер Художественного театра стал предметом моего увлечения. Оно, можно сказать, было платоническим, я никому о нем не рассказывала, но так как мы были лично знакомы, актер чувствовал мое состояние. Да и трудно было не понять. Я часто ходила в театре в ту комнату, где актер готовился к ролям. Мы беседовали. Я не пропускала ни одного спектакля с его участием. Супруга актера была актрисой и работала там же, она начала открыто ревновать… У нее были право и причины для этого. Я боролась со своими чувствами. Испугалась сделать неверный шаг. Решила вернуться в Грузию, и если смогла бы, все предала бы забвению. Начала готовиться. Однажды я сложила багаж и шла покупать билет, когда в дверь постучал почтальон. Я получила открытку. Жена актера приглашала к себе… Я невольно удивилась, задумалась. Что она хотела? Неужели начала бы открыто говорить о том, что было похоронено в сердцах обеих? Я долго думала. В конце решила, что назад отступать ни в коем случае нельзя. Это было бы трусостью, и я стала бы презирать саму себя. В действительности же это мое решение было самой большой ошибкой, которую я совершила за всю свою жизнь. Сейчас уже поздно локти кусать, но не могу не сказать об этом. Добрая женщина, у которой я снимала угол и кому я все заранее рассказала, не советовала мне идти. – Не идите, люди злые, вы же не знаете, почему она вас приглашает? – сказала она. Я все равно пошла. Что бы ни случилось, все равно лучше, чем показывать свою трусость. Женщина дома была одна. Встретила довольно тепло. Угостила. О чем только не говорили, но главного вопроса не касались. Как будто эта тема была под запретом. Перед уходом женщина поцеловала меня. Сказала прощаясь: – Без нас не уезжайте в Тбилиси, обязательно сообщите, когда соберетесь. Я и сказала… И тут случилось совершенно непредвиденное: за несколько минут до выхода из дома перед подъездом остановилась машина «черный ворон», меня арестовали (черным шрифтом восстановлены места вырезанные цензурой – Л.Н.). Всю жизнь буду помнить расследование, которое велось «по моему делу». Следователь спрашивал актрису: – Как вы думаете, эта женщина, ваша гостья, нормальная? – Я не замечала ее ненормальности! – бесстыдно отвечала она. – Тогда как случилось, что она пришла к вам в гости и в первые же минуты абсолютно незнакомому человеку начала непристойно отзываться о правительстве? Говорю же: я не верю в то, что вы утверждаете, но, как вам известно, сейчас другая ситуация, что… – Она не уйдет отсюда. * * * Каждая страна привлекает внимание гостей своей характерной и неповторимой красотой. Таким краем оказался и далекий север. Нас, 147 женщин, пароходом отправили по реке Двине. Берега Двины – лесистые склоны и холмистые. На склонах выстроены деревни. В центре каждой деревни стоит деревянная церковь. Здесь в основном живут потомки старых каторжан. Мы приехали в начале весны. В лагере можно было встретить людей любого возраста, вероисповедания и характера. Сюда были высланы достойные и недостойные, у всех и у каждого была своя тайна, у всех была своя частная жизнь. Странно, но зэки полюбили меня, а когда они кого-то выделяют, то обожествляют и тогда немного легче справляться с трудностями. Мне выпало такое счастье. * * * Прошло пять месяцев моего пребывания там. В течение этого времени родственники не связывались со мной. Писем ни от кого не получала. Сначала я переживала, потом постепенно привыкла и перестала об этом думать. На нашей работе был у нас начальник. Днем и ночью вокруг меня крутился. Искренне старался чем-то облегчить мое безнадежное положение. Однажды вызвал одну меня и раскрыл сердечную тайну. Предложил выйти за него замуж. Если бы я и любила его, это все равно было бы невозможно. Кто бы дал разрешение выйти замуж и связать свою судьбу с заключенной! Я не посмела дать ему прямой отказ, но объяснила невозможностью воссоединения с заключенной, надеясь избежать отношений. Моя попытка не удалась. Начальник знал местные правила намного лучше меня, он заранее все продумал и просчитал. Поймал меня на слове. Отступать было некуда. Вот так неожиданно без любви, даже без простого желания я оказалась рядом с незнакомым человеком, которого не знала и никогда не подумала бы, что могла стать спутником его жизни. Через два месяца меня освободили. Конечно же, это произошло не без его помощи. Мы расписались в загсе и стали жить вместе». * * * Предсказание шамана во время северного сияния: «Разведешься с мужем и больше замуж не выйдешь, много несчастий еще будет, сияние указывает на это. Это такая правда, как то, что я сейчас разговариваю с тобой. Над твоей головой блестит что-то большое, старость будет хорошей, обеспеченной, но (он поднял указательный палец и покрутил им – Т. Дж.) будешь, как перст, одинокой». * * * Из-за мужа, работы и войны, которая настигла их в России, им приходилось жить в разных городах и селах. Она проникалась пониманием нового окружения и условий жизни, создавала прекрасные поэтические строки, которые отображали восхитительные пейзажи, выполненные словно художником. Но это было криком ее души. * * * «Тихий Дон! Годы, проведенные на твоих берегах, напоминают о многих счастливых и горьких днях, некоторые из них остались во мне горькой болью. На твоих склонах раскинуты леса высоких вязов и ив. Среди них шумят кусты белой ивы. Твое половодье похоже на донщину в руках врага, течешь полноводный и бушующими волнами своими покрываешь ивы, кусты и вязы. Они остаются под водой, но все равно стоят гордо, не склоняются. Когда вода спадает, деревья постепенно появляются из воды, берега вновь окаймляются шелестящими лесами. Вдали, куда достигает взор, зеленеет ковер зерновых!» Вспоминает Тинатин Джавахишвили и читатель чувствует, что природа и окружающий мир и дни, проведенные на берегах Дона в поисках покоя, навеяли желание перевести эпопею «Тихий Дон» Михаила Шолохова на родной язык, хотя надежды на издание не было совсем, тогда это было лишь мечтой. «На берегах Дона весна бывает холодной. Настоящая весна чувствуется только в мае. В апреле, когда Дон начинает вырываться из-под льда, вода выплескивается на берега и со страшной силой сметает все. Ветерок несет запах влажного мха. Часто смотрела на Дон и думала, Дон, неужто эпопея, переведенная мною на грузинский, когда-нибудь будет издана?! Я сидела у окна и смотрела на слякотный дождь, перерастающий в ливень. Дождь, идущий с Азовского моря, льет без остановки! Пестренькая пичуга приблизилась к окну, присела на раму, взъерошилась и устроилась поудобней. Сбитая с толку она долго сидела. Несчастную птичку я сравнила с собой: Ты о чем распелась, птичка, Утром беззаботным? О весне ли размечталась В городе холодном? Тучи вмиг покрыли небо. Вот и дождь закапал. А потом как хлынет ливень! Зябко, зябко, зябко! Ветер мчится ураганом, Бурею жестокой. Ты не пой так рано, птичка. До весны – далеко». Из дневника: «Что же я помню хорошего, счастливого? Работа с литературой, переводы моих любимых книг… Это давало смысл моей жизни, это воодушевляло, это наполняло вдохновением. Жила в капкане, связанная с человеком, которого не любила. Только воспоминания воодушевляли меня, то, что раз и навеки запечатлено, так и остается в памяти». * * * Оторванная от родины, отверженная родственниками, оставшаяся без любви и исполнившая долг вынужденного замужества, постоянно мечтала вернуться в Грузию, но к кому? Супруг был против развода, отработав в тюрьме, он хорошо знал, что никто не встретит с распростертыми объятиями человека после ссылки, он даже к переводческой деятельности относился подозрительно, но на этот раз он ошибся. Родственники не обрадовались ей, только тетя (сестра отца) приютила ее, писательский круг тепло встретил переводчика. Нико Кецховели и Сико Пашалишвили советовали молодой переводчице попытать счастья, и она отнесла образец своего последнего перевода в издательство, которое в то время называлось «Сахелгами» и руководил им Нико Кикнадзе. Директор передал перевод на рецензию Константину Лорткипанидзе. Я была хорошо знакома с батони Константином, была редактором некоторых его книг, и в те годы мы плодотворно сотрудничали, когда он был директором издательства «Накадули», затем редактором журнала «Гантиади». Он был бескомпромиссным писателем, требовательным как к себе, так и к другим. Любил бороться со словом – он возвращался к написанному при каждом последующем издании, критически пересматривал и перечитывал. * * * Из воспоминаний Константина Лорткипанидзе: «Не помню год (декабрь 1946 года – Л.Н.), но тогда Нико Кикнадзе руководил «Сахелгами». Однажды он позвал меня в свой кабинет, передал довольно большую папку и сказал: – Здесь три разных перевода «Тихого Дона» Шолохова. Фамилия и имя ни одного переводчика не написана. Будь другом, возьми и проверь, который лучше, выбор за тобой! Может, те два перевода и были отшлифованы, орфографически более изящны и правильны, но у первого перевода была такая богатая народная лексика, спокойная и живая, принесенная из крестьянского очага, гумна, с земли, очищенной от леса для вспашки у речных берегов, что сердце тут же сказало – этот язык, если вспомнить слова Анатоля Франса, родился в зелени пшеничных полей, как рождается в зелени песня жаворонка». Рецензент, проникнутый симпатией к незнакомому переводчику, объективно оценил перевод и очарованный полнокровным грузинским, сам взялся редактировать книгу. Тинатин Джавахишвили 18 лет работала над этим переводом и каждое издание становилось совершеннее. А Нико Кецховели до выхода книги отправился на берега Дона и оттуда привез гербарий, чтобы найти ему соответствия в грузинском. * * * Добродетель и достоинство Тинатин Джавахишвили заключаются в том, что благодаря большой работе и любви она, чтобы не потерять колорит оригинала в переводе, смогла соответствующими идиомами перевести на грузинский много специфических, характерных и трудно передаваемых понятий и словосочетаний описаний… Тинатин Джавахишвили довольно поздно вошла в грузинскую литературу, но свое слово сказала, сказала красиво и талантливо». Эти строки, посвященные памяти Тинатин Джавахишвили, процитированы из некролога правления Союза писателей. * * * Когда прошел 70-летний юбилей Михаила Шолохова, я назвала «подарком для читателей» выход 3 и 4 томов «Тихого Дона», в газете «Комунисти» напечатала письмо – «Бессмертная эпопея – «Тихий Дон» Михаила Шолохова по-грузински». Кто бы напечатал в газете Центрального комитета мое письмо, если бы не авторитет переводчика, в то время редактором газеты был Давид Мчедлишвили… * * * Однажды попался в руки журнал «Советский экран», там было напечатано письмо киноведа Юрия Ханютина «Последний фильм Ивана Пырьева», посвященный кинопремьере «Братьев Карамазовых». Мысль, будто бы при экранизации полностью не передают замысел писателя, думаю, по отношению к Достоевскому было бы неправильным, если мы учтем тандем талантливейших актеров – Михаила Ульянова, Кирилла Лаврова, Сергея Мягкова, Марка Прудкина и Лионеллы Пырьевой, сделавших фильм киношедевром. Рецензент фильма отмечал пик профессионализма режиссера: «Он умер счастливо, как только может мечтать художник – в разгар дела на вершине пути». Странный взгляд вдруг задержала на фото Марка Прудкина. «У него были зеленые глаза», – вырвалось у нее так, точно видела его на сцене в роли обаятельного Алексея Вронского, а не дряхлого развратника Федора Карамазова. (Пусть простит меня дух «тети Тины», но я из-за той сильной боли, которую она пережила, обнародовала имя. – Л.Н.) «Все тайное станет явным, все скрытое выйдет наружу» (Евангелие от Матфея, Х, 26). Тайна, которая была несчастьем на протяжении многих лет, раскрылась. Нарушилось забвение. Трудно ей было вспоминать последнюю встречу с актером. Она написала воспоминания, но не раскрыла имени, из-за кого разбились ее жизнь и мечты. Во втором издании в книгу добавила тридцать печатных страниц и эпиграфом привела стихотворение Семена Надсона: «Порой мне кажется, Что жизнь еще не начиналась, Что пережитое какой-то смутный сон, Что впереди все светлое осталось». * * * Фрагмент из воспоминаний: «Был 1966 год. Несколько дней я была в Москве. За день до отъезда пригласили в семью знакомого актера. Занятая сборами в дорогу, все-таки решила несколько минут провести с ними. Когда я нахожусь в Москве, то всегда вспоминаю день, связанный с этим городом, перевернувший всю мою жизнь... Так было и сейчас. Войдя в гостиную, увидела накрытый стол. Хозяйка предложила просмотреть новые журналы, ожидая гостей, а сама, услышав звонок, направилась к входной двери. – Пришла, – услышала я ее голос. Почему-то я заволновалась. Почувствовала, что разговор коснется меня. Хозяйка дома ввела в комнату мужчину, видеть которого я бы никогда не хотела. – Вы ведь знакомы? – спросила она. Очень растерянный, он стоял у двери. Я была не меньше растерянная, собрала все силы и сказала: – Знакомы, конечно же знакомы. Хозяйка дома оставила нас. Он подошел и присел на край кресла. Мы посмотрели друг на друга. – Тинатин, вы совсем не изменились, – сказал он. Я страшно разволновалась и ответила: – А вы очень постарели. Наступила тишина, я очень волновалась. Он опустил голову, сложил руки на коленях и сказал: – Я хотел встретиться только потому, чтобы сказать, что не участвовал в том грязном деле. – Сейчас не стоит об этом говорить, – ответила я, – это прошлое, невозвратимое прошлое. Опять наступила тишина. Внезапно, как будто желая меня ранить, он с какой-то иронией сказал: – Да, но с вами же ничего не случилось во время ссылки? Вы стали известной переводчицей. Я не успела ответить, в комнату вошли гости. Нас пригласили к столу. Посадили напротив друг друга. Тамада провозгласил гостям тост за меня грузинским вином, привезенным мною. Тост выпили все. Только он не прикоснулся к вину. На замечание тамады не обратил внимание. Гости не могли понять причину такого поведения и удивленно смотрели то на него, то на меня. Я попрощалась, извинилась за ранний уход, объяснив, тороплюсь, потому что завтра улетаю в Тбилиси. Иронично оглядела его и ушла. Вот такой была наша встреча после долгой разлуки. Наверное, и он вспомнил, как 31 год назад, перед поездкой в Тбилиси, растоптала меня его жена». * * * Тело Тинатин Джавахишвили в Сабурталинский пантеон провожала немногочисленная процессия представителей Союза писателей и общественных деятелей. Женщина, испытавшая горечь трудной жизни, уходила в последний путь и уносила с собой тяжелую душевную боль: «– Да, но с вами же ничего не случилось во время ссылки? Вы стали известной переводчицей». Мартовское солнце слабыми лучами ласкало поседевшие в Гулаге волосы… Послесловие: За несколько дней до смерти, когда она наслаждалась полевыми фиалками, сказала: «Очень люблю полевые цветы, они посланники весны. К несчастью, один мой друг покончил с собой из-за безответной любви. На его могиле было много мимозы и нарциссов, и после этого я не выношу эти желтые цветы». Было странно, что могилу украшали цветы, которые не любила тетя Тина. Тогда тоже стоял март… Лейла Наниташвили Перевод Елены Галашевской |