Екатерине Рождественской никогда не приходится уточнять, чья она дочь. И дело здесь даже не в фамилии и отчестве. А в невероятном сходстве. Она удивительно похожа на своего отца. Как выяснилось, не только внешне, но и по характеру, и по отношению к жизни.
Увидев ее впервые, я даже подумала, что она – поздний ребенок. Оказалось, Катя была ранним и желанным ребенком. А тому, как замечательно она выглядит, остается только изумляться.
Она приехала в Тбилиси, чтобы подготовить и провести вечер, посвященный памяти Роберта Рождественского. Организатором и спонсором концерта выступило известное российское издательство «Либрика». А вот сценарий (в основной его части), подбор российских исполнителей, сценография – все это сделала Катя. И вечер получился светлым и добрым – таким, каким был сам Рождественский, таким, какова его поэзия.
– Не могу не спросить – каков ваш рецепт молодости?
– Надо двигаться. Без движения я не могу. Мой рецепт очень простой: везде – и дома, и в отеле, и в аэропорту – между лифтом и лестницей я всегда выбираю лестницу.
– Положительные эмоции имеют значение для того, как человек выглядит?
– Имеют, конечно. Но где их взять в таком количестве, чтобы они повлияли на внешний вид?
– Все вас знают как замечательного фотохудожника. Вы дизайнер, журналист, долгое время были главным редактором еженедельника «7 дней». Чем сегодня наполнена ваша жизнь?
– Сегодня я, в основном, писатель. Пишу и получаю от этого огромное удовольствие. На протяжении 20 лет я была фотографом, у меня было совершенно другое восприятие мира – через объектив. А сейчас, видимо, какие-то центры в мозгу, которые прежде спали, просыпаются, и я себя чувствую путешественником, открывающим новые земли. Это безумно интересно. В этом году я выпустила книгу «Дом на Поварской». Это рассказ о семье. О том, как мои прабабушка и прадедушка приехали из Саратова в Москву, поселились в подвале, во дворе на Поварской улице. Там родилась мама, там она выросла, туда привела папу… Это история с 20-х до 60-х годов прошлого века, история нашей «подвальной» жизни. В центре двора сидел Лев Толстой – большой черный памятник, которого я очень боялась, потому что он все время смотрел, насупившись. Я ездила на маленьком велосипеде, а он смотрел – черный, ужасный. Меня это пугало, и, наверное, поэтому я с тех пор и не люблю Толстого – слишком страшное впечатление он на меня произвел в детстве… Написав эту книгу, я решила – раз уж у меня появилась книга о первом нашем адресе, то я так и пойду дальше – по адресам, где мы жили в разные годы.
– Какой следующий?
– Кутузовский проспект, 9 – мои школьные годы. Период с 1962-го по 1969 год. Потом я напишу о Калининском, Тверской и Переделкино.
– Вашего папы нет почти четверть века. Время не лечит, правда?
– Оно даже не примиряет. Хотя… Все-таки большое видится на расстоянии. У меня с сестрой Ксенией был период затишья, когда мы ничего не делали для того, чтобы общественность вспоминала отца…
– Я читала, что в течение десяти лет после его ухода вы даже не читали его стихов.
– Не читала. Это был какой-то провал в жизни. Я не могла заставить себя съездить к нему на родину, на Алтай. Просто, наверное, мы с сестрой не были готовы к тому, что надо начинать действовать. А в последние годы мы действуем.
– Что послужило толчком?
– Ничего. Все пошло само собой. Каждый юбилей отмечали большими концертами. Я наконец-то поехала на Алтай. Попросила Зураба Церетели поставить памятник в селе Косиха, где родился папа, и Зураб Константинович откликнулся. В этом году открыт памятник в Петрозаводске – там отец учился. Его именем называют улицы, на Алтае ежегодно проходят «Рождественские чтения». Это большая работа.
– Кто это организует?
– Этим по собственному желанию занимаются на местах люди, которые любят творчество Рождественского. Я им всячески помогаю. Мы делаем большой музей на Алтае, перевезли туда очень много экспонатов.
– Что для вас ушло вместе с отцом? Чего не хватает?
– Осталось чувство, что недоспросила, недоговорила, недообнимала… Я не сразу осознала это. Только со временем начала понимать, кого потеряла, кого лишилась. Вернуться бы в те года… А ведь мы реально продлили папе жизнь на пять лет. В Москве ему поставили неправильный диагноз. Мы нашли клинику за границей, чтобы сделать операцию. В то время, в конце 80-х, выехать за рубеж было почти невозможно. Я дошла до Горбачева и попросила, чтобы нам отдали деньги, которые отец заработал за рубежом – они лежали во Внешэкономбанке. У отца, как и у всех людей такого уровня, деньги были. Но они были государственные. Их нельзя было взять. Я отвезла его в Париж, ему сделали две операции, поставили на ноги. И в течение пяти лет он писал гениальные стихи.
– Что послужило причиной ухода?
– Шесть инфарктов в течение трех часов. Сердце не выдержало… Я помню, ему стало плохо на даче. Сильно упало давление – 80 на 40. Приехала врач-реаниматолог, которая, как потом выяснилось, оказалась внучкой Брежнева. Папу отвезли в Склифосовского. Мы сидели под дверью реанимации, молились, ждали.
– Надежда оставалась?
– Пожалуй, уже нет… Он очень истощился, ослаб… Но мне казалось, что я его не отпускаю. И врач потом подтвердил, что у папы было шесть остановок сердца, и все пять раз удавалось его завести, как будто кто-то удерживал человека на этом свете…
– Катя, вы папина или мамина дочка?
– В большей степени – папина. Какая-то неземная связь у нас с ним была. С детства по отношению к отцу я испытывала обожание и чувство абсолютной защищенности. Папа был ангел, который загораживал меня от всего плохого.
– Как он вас воспитывал?
– Своим примером. Никогда не повышал голос. Никогда не читал нотаций.
– У вас трое сыновей. Как вы сами считаете, что играет главную роль в формировании человека – воспитание или гены?
– Каким родился, таким и вырос. Хромосомная зависимость.
– А вы как воспитываете?
– Пуповину не могу перерезать, ножницы тупые. Мне всегда надо знать, кто где находится, кто что съел… Хотя мои сыновья уже взрослые – 32 года, 29 и 17 лет. А я продолжаю держать их на поводке. Ненавижу себя за это. А что я могу поделать? У меня мама такая же была. Тоже гены, никуда не денешься.
– Какое отношение было у Роберта Ивановича к Грузии?
– У него здесь было много друзей. Он часто приезжал в Грузию без всякого официального повода. Дружил с Ираклием Абашидзе. Обожал Нани Брегвадзе до такой степени, что мама ревновала. Нани была для отца ангельским видением. Когда ее показывали по телевизору, он всех просил не шуметь, смотрел и наслаждался. Буба Кикабидзе приходил к нам в гости на Тверскую (в те времена – улица Горького). Помню, как папа расстроился, как волновался, когда у Бубы возникли проблемы со здоровьем… Знаете, я никогда не знала, кто какой национальности. Даже не задумывалась об этом. Я воспитана так, что для меня совсем неважно, кто передо мной – еврей, грузин или киргиз. Приходили дядя Чингиз, дядя Муслим – какая разница, какой национальности и религии они были! Вкусно накормить – вот это было для меня важно. Вообще, я категорически против разделения людей на какие-то паспортные данные.
– Вообще-то, есть только две национальности…
– Вот именно – хороший человек и плохой человек. А уж судить по одному-двум людям о целом народе – это идиотизм.
– В Театре Грибоедова с огромным успехом прошел вечер памяти Роберта Рождественского. Расскажите, как возникла идея концерта, как шла работа и довольны ли вы результатом?
– Я очень довольна, хотя перед началом концерта от волнения была в предобморочном состоянии. Напряжение было очень большим. Инициатором проекта выступило издательство «Либрика» и ее генеральный директор Вадим Панюта. Я ему очень благодарна, без него ничего и не было бы. В наше время меценаты – это вещь раритетная, музейная, на улице их просто так не встретишь. В январе Вадим пригласил нас в Тбилиси на концерт памяти Высоцкого в театре Грибоедова, и мы решили, что вечер Рождественского – это тоже интересно. Тем более что есть что показать, что вспомнить. И мы стали готовиться, собирать людей. В написании сценария мне очень помогла режиссер-документалист Ольга Жгенти.
– Она нашла уникальные архивные материалы – кинохронику, публикации, которых, как я знаю, нет в вашем семейном архиве.
– Да, грузинских архивных материалов у меня не было. И первые же кадры хроники, которые показали на вечере – как отец выходит из самолета в тбилисском аэропорту, спускается по трапу, его встречают грузинские друзья – очень тронули сердце и сразу же задали тон всему вечеру.
– Концерт прошел, а отзывы идут и идут – люди благодарят, делятся своим восторгом, ощущением праздника.
– Наверное, все дело в том, что этот концерт делала семья Рождественского. Очень по-домашнему, может быть, старомодно. Я не люблю наворотов. Я делаю так, как понравилось бы отцу. Поэтому я поставила на сцене кабинет, посадила за пишущую машинку «молодого отца»… Эти детали возвращают нас туда, откуда все мы родом. Я посадила за столик двух ведущих, которые приглашали на сцену не участников, не исполнителей, а гостей. Все они приходили в гости к Роберту Рождественскому, к его поэзии... Я очень благодарна «Либрике» за сборник стихов отца, который мы дарили зрителям. Это не брошюрка с перечнем песен, а прекрасная полноценная книга. Знаете, вчера я тоже получила своеобразный отзыв о нашем вечере. Ко мне подошла женщина и сказала: «Огромное вам спасибо за концерт, мы на нем потеряли нашу маму». Я была ошарашена: «В каком смысле?» Они объяснили: у мамы был день рождения, и она попросила подарок – билет на концерт памяти Рождественского. Ей купили билет, и она отправилась в театр. Концерты в Тбилиси обычно идут час-полтора. А тут… Девять часов вечера, десять – мамы нет. Домашние побежали к театру и выяснили, что концерт еще не закончился. В половине одиннадцатого мама появилась. Она была в полном восторге и сказала, что это был ее лучший день рождения.
– В 1982 году Рождественский составил и пробил первый сборник стихов Высоцкого «Нерв».
– Да. А еще он был председателем Наследия Мандельштама, именно он отстоял дом Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке, который хотели снести…
– Я знаю об этом. А какие отношения были у него с Высоцким?
– Не могу сказать, что они были большими друзьями. Они встречались, общались. Слово «друг» для папы значило очень много.
– Роберт Иванович ценил его при жизни?
– Конечно! Он не стал бы делать книжку, если бы не считал Высоцкого поэтом. Папа абсолютно не был конъюнктурным. Помню, однажды в Юрмале мы все лето провели с Высоцким. Там снимали «Арапа Петра Великого». Тогда у них с отцом было очень много встреч и разговоров. Сложилась огромная общая семья, которая перетекала из кафе в ресторан, из бара на съемочную площадку, потом в Дом творчества писателей…
– Каким вам запомнился Высоцкий?
– Я девчонкой была… Помню, меня взяли в гости, был накрыт большой стол, он сидел рядом с Мариной Влади. Высоцкий взял с собой гитару, потому что знал, что его обязательно попросят спеть. И мне было непонятно, кого он любит больше – Марину или гитару? Он и женщине своей с пиететом стульчик пододвигал, и гитару так же осторожно пристраивал на стул. Я помню его аккуратные, нежные движения… Он пел в тот вечер очень много. Потом они с папой вышли на крыльцо и услышали, как один прохожий сказал другому: «Слышал? Как здорово под Высоцкого поет!».
– А что вы читаете сегодня?
– Я читаю очень избирательно. Когда есть свободное время, пишу. Рисую, делаю авторские коллекции платков. У меня есть безумная мечта, и я везде о ней рассказываю, чтобы она материализовалась – я очень хочу снять фильм.
– По своей книге?
– Да. Это мой план на будущее. Сниму картину, а потом еще какую-нибудь новую профессию себе выберу. Я умею это делать.
Нина ШАДУРИ
|
