Старшее и среднее поколения хорошо помнят, как в легендарный «Кабачок 13 стульев» на советском телевидении со словами «Добрейший всем вечерочек!» входил графоман-зайцевед Пан Зюзя. Эстрадной классикой стали монологи подвыпившего интеллигента, звонящего из «тимирязисьского» вытрезвителя своей жене Люле. На знаменитых концертах ко Дню милиции регулярно выступал на злобу дня мудрый и ироничный Аптекарь, пришедший из пьесы Льва Славина «Интервенция». На радио «Юмор FM» шла передача «Говорит Одесса», переполненный зал московского Театра сатиры аплодировал доктору Бартоло из «Женитьбы Фигаро», Почтмейстеру из «Ревизора», ревнивому мужу из «Маленьких комедий большого дома»… Но всего этого могло и не быть, если бы Грузия в 1941 году не приютила мальчика-беженца Зяму Высоковского.
«Родился я на берегу Азовского моря в славном Таганроге 28 ноября. В один день с Фридрихом Энгельсом, но чуток попозжее его, в 1932 году, – вспоминал через много лет актер театра, кино и эстрады Зиновий Высоковский. – Сей факт сердце никак не согревает, но все-таки какой-то «Анти-Дюринг» в этом присутствует… Когда мне стукнуло семь лет, мой дед, знаменитый в довоенном Таганроге портной, сказал мне: «Всю свою жизнь, Зюнечка, старайся смотреть в свою тарелку и внимательно следить за тем, чтобы она была у тебя полной. И вот если ты будешь этим серьезно заниматься, то у тебя никогда не будет времени смотреть в чужую тарелку». Этому завету народный артист России и заслуженный деятель культуры Польши следовал всю свою жизнь.
Проучиться в школе мальчик успевает лишь два года – начинается Великая Отечественная война. К городу стремительно приближаются немцы, и на эвакуацию отводятся всего восемь дней. Вместе с другими выезжает и семья бухгалтера завода «Красный гидропресс» Моисея Высоковского. Кому-кому, а ей оставаться никак нельзя, уже на девятый день оккупации в Таганроге были расстреляны около двух тысяч евреев. Слово – Зиновию Высоковскому:
«Я принадлежу к поколению, детство которого оборвала война. С последним эшелоном меня вывезли из Таганрога, куда чуть ли не на следующий день вошли немцы. Мы ехали в Тбилиси, поезд бомбили и старый грузин, единственный проводник на весь состав, с улыбкой успокаивал нас. Он приговаривал: «Не плачь, бичико, ты же мужчина, а значит, охотник и не должен бояться птиц. Видишь, у них на крыльях кресты, а кто сам на себе поставил крест, песенка того спета...». Вот так я впервые услышал голос Кавказа, узнал, что такое кавказская мудрость и доброта. Я узнал ее еще лучше, когда нас, ребят самых разных национальностей, приняли в Грузии как родных».
Слова благодарности Грузии он повторяет неоднократно, во многих интервью: «Мы вошли в этот прекрасный, пахнущий мандариновыми корками город, и там нас приютили и обогрели… Кавказ принял нас всех, не спрашивая национальности. В школе нас учили наукам, а на школьном дворе седой сторож дедушка Шалва, который подкармливал нас, эвакуированных мальчишек, кукурузными лепешками, преподавал нам народную мудрость: «Дети! Слушайте и запоминайте. Вот моя рука. Кто скажет, зачем на ней пять пальцев?» И сам же отвечал: «Чтобы эта рука всегда работала за пятерых». А знаешь, Зиновий – продолжал он, – зачем между пальцами щелочки? Это чтобы деньги сквозь них сыпались. Будь щедрым: что отдал, то твое, что зажал в кулак, счастья не приносит... А теперь кто скажет, зачем между пальцами дирочки? Никто не скажет, аба, я скажу: чтобы в эти дирочки деньги пролетали… Будьте всегда щедрыми, дети, все отдавайте людям! Все, что отдал – твое, что не отдал – то пропало».
Много мудрых и простых слов услышал я от старого Шалвы. «Не та кровь дорога, что в жилах, а та, что из жил, – говорил он. – За какую землю ты жизнь готов отдать, та тебе и Родина». Был и такой совет: «Пейте, дети, молоко, чтобы сберечь здоровье и в старости пить красное вино, а не наоборот, как приходится поступать вашему старому Шалве...» Я по возможности соблюдал его рецепт и, может быть, поэтому до сих пор жив и могу употреблять кое-что покрепче молока… Девятилетним мальчиком я стал полноправным гражданином Кавказа… Дедушка Шалва учил меня сначала правильному акценту, а затем уже и грузинскому языку. Он говорил мне: «Зиновий, шен генацвале, если ты виучился говорить по-русски, то как можешь не знать по-грузински?! Смотри, как по-русски трудно виговаривается: лягушка квакаэт у прудэ. И смотри, как тонко, как изящно по-грузински: бахахи цхалши хихинебс». Добавим, что происходило все это в 21-й тбилисской средней школе на проспекте Плеханова, ныне – здание Православной школы имени Святой Нино Патриархии Грузии на проспекте Агмашенебели.
В те годы всем жилось трудно. Потому-то есть и такие воспоминания: «В Тбилиси, где проходило мое беспризорное, оборванное войной, голодное детство, мы с оравой эвакуированных мальчишек пели на базарах, воровали яблоки и айву с прилавков… Сердобольные грузины делали страшные глаза и только цокали языками… В общем, по Высоцкому: «Я вырос, как вся дворовая шпана, мы пили водку, пели песни ночью…». А еще именно в грузинской столице Зяма окончательно решает, кем он станет: «Уже закончилась война. В 1945 или в 1946 году, когда в Тбилиси приехал Райкин, родители взяли меня на концерт, и я увидел его первый раз в жизни. Помню, он пел на мотив Чаплина: «Живет он в Ленинграде, зовут его Аркадий, иль попросту Аркаша, иль Райкин наконец». Я с детства был шутом, клоуном. Но тогда интуитивно понял: это то, к чему я хочу стремиться».
После войны Высоковские возвращаются в Таганрог. В школе Зяма увлекается театром, играет в спектаклях, которые ставит учительница Юлия Григорьевна Недоречко, окончательно привившая ему любовь к сцене. А потом происходят две неожиданности. Первая: Зиновий оканчивает школу с золотой медалью. Вторая: он решает поступать в театральное училище и ехать в Москву, где у него «никого не было, ни родных, ни знакомых, вообще никого». Папа-бухгалтер страшно огорчен: «Ребенок с золотой медалью уходит в босяки. Откуда это у него? В нашей семье никогда не было ни босяков, ни шаромыжников, ни артистов...». Но его сын остается непреклонным и появляется на прослушивании в Щукинском училище. Все, что он привез с собой, – «золотая медаль, белые парусиновые брюки и стихотворение Владимира Маяковского «Вызов».
После прослушивания его отправляют к ректору училища Борису Захава: «Вы ему прочтете, и он ваш вопрос решит». Знаменитый режиссер и педагог, прослушав парня, вручает ему конверт. На обратном пути, в электричке, Зиновий поддается искушению и конверт вскрывает. Письмо лаконично: «Считаю возможным Высоковского зачислить немедленно». Надо ли говорить, в каком состоянии Зяма проводит теплую июньскую ночь на Курском вокзале перед возвращением домой? Но наступает август и в Таганрог приходит телеграмма из Главного управления учебных заведений. Она еще лаконичней: «Не считаем возможным утвердить кандидатуру».
И Зяма с отцом отправляются в Москву. Захава в недоумении: «Я сам ничего не понимаю. Я сейчас позвоню председателю Комитета по делам искусств». Звонит немедленно: «Я принял Высоковского в училище. Я сам его могу отчислить по профнепригодности с первого курса. Но сейчас я отвечаю за него. И я прошу…» Выслушав ответ, краснеет и, помрачнев, говорит: «К сожалению, я ничего не могу сделать». Со временем стало ясно, что «ларчик просто открывался»: в том самом 1952 году в Москве уже разгорается антисемитское «Дело врачей». Евреев, а тем более, иногородних отправляют подальше от столицы.
Все мечты разрушены: «Я вернулся в Таганрог, где в то время на базе сельскохозяйственного института, по личному распоряжению Сталина, был создан совершенно секретный закрытый радиотехнический институт. Как потом оказалось, там начинали «ковать кадры» для космоса. Туда был такой анкетный отбор, что даже трудно себе представить это сейчас… Но жизнь моя – анекдот… Учиться в открытом театральном мне не разрешили, а в совершенно закрытый радиотехнический взяли. И я его окончил. И год работал на космос. И понял, что чем быстрее я из него, из космоса, уйду, тем значительнее будет мой вклад в его освоение…» Кстати, секретный институт он оканчивает с «красным» дипломом, хотя большую часть времени проводит в студенческом театре эстрадных миниатюр. Играет интермедии, сам пишет их, читает юмористические рассказы. А вне стен института ведет со своим другом парный конферанс в кинотеатре «Рот-Фронт», в джаз-оркестре, перед вечерними киносеансами.
В итоге, проработав по распределению год, специалист в области автоматических систем управления в 1957-м вновь предстает перед ректором «Щуки». И слышит от Захава: «Зиновий. Я рад, что Вы пришли, я вас все это время ждал»… Поначалу в учебе мешает южный говор: «Профессор, который преподавал у нас сценическую речь, утверждал, что мой диалект неистребим. Тогда я пошел в музей МХАТ и выпросил стенограмму обсуждения репетиции чеховской пьесы «Вишневый сад» в присутствии автора. Где зафиксировано, как мой земляк великий Антон Павлович Чехов говорил: «Это жижь превосходна, это жижь великолепна…». Показал профессору. А он мне: «Чехов мог так говорить, но писал «Жижь» он по-другому… А вас, если не избавитесь от говора, будут понимать только в Таганроге».
И вскоре он произносит монологи ничуть не хуже своих однокурсников Андрея Миронова, Вениамина Смехова, Людмилы Максаковой, Александра Збруева, Александра Белявского, Ивана Бортника. «Такой был курсик», – говорил он потом. Этот звездный курс – единственный, которым руководил в своей жизни легендарный Владимир Этуш, в 1987 году написавший на программке спектакля в Государственном театре эстрады с участием Высоковского: «Зяме! Ученику, вот-вот и превосшедшему учителя. С любовью и уважением. Ваш Вл. Этуш».
Зиновий получал стипендию в 22 рубля, ходил на занятия в одном и том же пиджаке, жил по временной прописке в десятиметровой комнате с женой и дочкой Катей, родившейся за год до окончания им училища. Будущие супруги знакомятся в Ростове-на-Дону, на конкурсе самодеятельности. Подружки говорят девушке: «Какая ты дура, он бы сейчас работал на заводе, зарплату бы большую получал, а будет учиться на артиста, так бросит тебя». А они прожили вместе больше половины века. Любовь Ефимовна становится своей и в компании щукинцев. Как-то на вечере выпускников женщине, сказавшей, что не помнит ее, ответили: «А Любаня никогда здесь не училась, она поступила женой». «Это было время вечного безденежья, обязательного веселья, когда три рубля были верхом блаженства: можно было скинуться и купить водки, пельменей и созвать друзей», – говорил Высоковский.
Окончив в 1961-м училище, он сразу попадает в Московский театр миниатюр, который называют «школой клоунов» и которым руководит Владимир Поляков – сценарист легендарной «Карнавальной ночи» и автор всех программ Аркадия Райкина («что на уме у Полякова, у Райкина на языке»). Там Высоковский играет вместе с Марком Захаровым и Владимиром Высоцким: «Среди моих новых приятелей был коренастый, крепко сбитый парень с гитарой. И в 1962 году ему было 24 года, и никто не предполагал тогда, что именно он скажет от всех нас за всех нас, про всех нас так, как никто другой». Работая в этом театре, Зиновий уже ездит на гастроли в страны «соцлагеря». А с 1967 года он уже – в знаменитом Театре сатиры. На 21 год.
Увы, его талант там востребован не полностью – складываются сложные отношения с худруком Валентином Плучеком. В первую очередь из-за работы «на стороне» – с 1967 года, вместе с еще несколькими актерами театра, в обожаемом всей страной телевизионном «Кабачке 13 стульев»: «Художественное руководство Театра сатиры во главе с главным режиссером и кукловодом просто нас ненавидело, считало, что мы вносим в академическую сатиру (я до сих пор не понимаю, что это такое) некоторый привкус эстрады. Когда мы получили всесоюзную, действительно дикую популярность, то мы вроде стали самодостаточны, и он стал этого бояться». Раздражало Плучека и то, что зрители серьезных драматических спектаклей его театра визжали от восторга, увидев, пусть и в других ролях, «пана Директора» (Спартака Мишулина), «пани Монику» (Ольгу Аросеву), пана Ведущего (Михаила Державина)… Плучек не мог смириться с тем, что во многом популярным его театр сделала невиданная популярность «кабачка».
Вот и остались в истории этого театра лишь несколько блистательных, но неглавных ролей, сыгранных Высоковским. Не увидел массовый зритель и двухсерийный телевизионный фильм «Швейк во Второй мировой войне», снятый Марком Захаровым по Бертольду Брехту в 1969-м. Высоковский играл в нем главную роль, Анатолий Папанов – Гитлера, участвовали также Мишулин, Державин, Георгий Менглет, Роман Ткачук и другие звезды Театра сатиры. Но уж слишком напрашивались аналогии с советской действительностью... Впрочем, о телевидении разговор пойдет ниже. А здесь надо добавить, что актера-шута очень ценил кумир всей его жизни Аркадий Райкин:
«Как-то в 1976 году мы с Аркадием Исааковичем были на одном полузакрытом правительственном концерте. Возвращаемся мы с Аркадием Исааковичем в одной машине, и он мне говорит: «Чего вы торчите в этом Театре сатиры? Идите ко мне». Я сказал: «Аркадий Исаакович, когда я смотрю ваши спектакли, то если вы хоть на минуту уходите со сцены, мне сразу становится скучно. А если я буду на сцене с вами, и вы уйдете, то мне будет скучно от самого себя». Была большая пауза. И Райкин говорит: «Уходить я не собираюсь». Когда мы прощались, я сказал: «Аркадий Исаакович, я прошу вас, подарите мне свою фотографию с подписью». Он сказал: «Хорошо». Через неделю звонит его первый артист Владимир Ляховицкий: «У меня для тебя небывалый подарок, такого еще никто не видел и не читал». И через полчаса я получаю от него конверт, а там фотография Райкина и подписано: «Зямочке, моему собрату, с симпатией. 17 октября 1976 года». Тогда я понял, что коронован».
Коронован он был и народом. Его шутки в образе «зайцеведа» и «зайцелюба» пана Зюзи повторяла вся страна. Это был один из самых любимых зрителями персонажей «Кабачка 13 стульев», тексты для него писал сам актер, придумавший ему и имя. В детстве у него были друзья-ассирийцы, он запомнил, что на их языке «зузи» означает «деньги» и добавлял: «Ну, а «зюзя» российскому человеку говорит о многом». Так и стали говорить в народе: «Напиться в пана Зюзю… В юмористической передаче, шедшей с 1966-го по 1980-й годы, всех восхищали невиданные для советского телевидения шутки на остросоциальные темы. Использовались миниатюры и имена из польских юмористических журналов, звучали фонограммы песен зарубежных звезд. В часы трансляции «кабачка» пустели улицы – люди спешили приобщиться к веселой и красивой «не нашей жизни», где, к тому же о многих актуальных проблемах говорили в открытую.
Свои первые звания – заслуженных деятелей польской культуры артисты «кабачка» получили в посольстве Польской Народной Республики. Вручая знаки отличия, министр культуры Польши сказал фразу, объясняющую очень многое: «Нас часто спрашивают, не обижаемся ли мы, что в СССР по телевидению идет передача, в которой паны и пани выглядят немножко балдами? Мы не обижаемся. Потому что понимаем: если по вашему Центральному телевидению скажут: «Товарищ Директор – дурак», то это как-то неудобно. А когда звучит «пан Директор», то это вроде не у вас. Но всем понятно, о чем речь».
Все это не могло не раздражать идеологов в партийном руководстве страны, главу Центрального телевидения Сергея Лапина. За 15 лет выходит 133 выпуска этой передачи, а в 1981-м ее закрывают. Ходят слухи, что из-за массовых антисоциалистических выступлений в Польше. Но на Новогоднем приеме в Кремле к Лапину подходит «лично дорогой Леонид Ильич Брежнев»: «Слушай, тут супруга меня спрашивает, когда будет «кабачок»?» И передача возобновляется. Правда, ненадолго.
Через шесть лет, в 1987-м, Зиновий Моисеевич покидает театр. Плучек после смерти на сцене Андрея Миронова не прекращает гастроли в Риге, а они совпадают с сольными выступлениями Высоковского, которые идут с полным аншлагом. Да и вообще, работать с руководством театра он уже не может, и уходит «на вольные хлеба». Маска пана Зюзи, казалось бы, приросла к нему, но он выходит из этого образа циклом «звонков из вытрезвителя» жене Люльку. Словечки из этих монологов цитирует вся страна: «мацацикл», «к стенке прислонютый», «бледный мент», «цулую». А знаменитый юморист Акадий Арканов пишет такую эпиграмму: «Какая песня без баяна?/ Какой ботинок без шнурка?/ Какая Марья без Ивана?/ Какой пан Зюзя без Люлька?»
Высоковский ставит спектакли в Театре эстрады, ведет радиопередачу «Говорит Одесса» и юмористические колонки в газетах «Новый свет» (США), «Московский комсомолец», «Русский израильтянин». В них немало анекдотов, соченных им самим, на это он – большой мастер. Достаточно вспомнить пару анекдотов середины 60-х годов, когда космонавты с орбиты обязательно докладывали руководству СССР, что полет проходит нормально и чувствуют они себя прекрасно. Высоковский «выводит» на орбиту… Рабиновича. И тот сообщает партии и правительству: «Впервые в жизни чувствую себя нормально». А в другом «космическом» анекдоте был такой доклад: «Все системы корабля работают нормально... ботают нормально... ботают нормально».
Он много гастролирует. «Куда мы только не ездили на гастроли – и за границу, и по стране, у нас было по 40 предложений в день. А сколько мы в круизы ездили с одной только внучкой Сонечкой – раз 20, по-моему. Концерты Зиновия везде проходили блистательно», – делится его жена. А вот с кинематографом ему не повезло, хотя еще в 1964-м он блистательно дебютировал небольшой ролью фронтового журналиста Мишки Файнштейна в знаменитом фильме «Живые и мертвые». Через год – уже одна из главных ролей – Гриша Костанецкий в картине «Друзья и годы». А о дальнейшем он говорил так: «Но кино закончилось, когда я впервые произнес в «кабачке» слова: «Добрейший всем вечерочек». И остался в кино лишь с десяток его эпизодических ролей.
Он часто вспоминает Владимира Высоцкого, с которым дружил и которому даже составил компанию в выступлениях перед участниками черноморского круиза на лайнере «Шота Руставели». Однажды в большой компании он заявил: «Володь, знаешь, тебя надо читать! Ты ведь гитарой забиваешь слова». И начал декламировать стихи Высоцкого. Тот, помолчав, сказал Марине Влади: «Меня читать может только Зяма!» А через четверть века после смерти своего друга Высоковский выпускает аудиокнигу «Мой Высоцкий», над которой работал почти год – «для себя, для людей, для Высоцкого».
А когда в 1987 году Высоцкому посмертно готовили Государственную премию СССР, его близким людям задали два вопроса: «Как вы относитесь к присуждению этой премии?» и «Как вы думаете, что бы он бы делал, если бы он ожил?» Ответ Высоковского на первый вопрос: «Пойдите на Ваганьковское кладбище, извинитесь перед людьми, раздвиньте цветы на могиле, благо, они и зимой, и летом, и весной там лежат, и туда в землю спросите у него, нужна ему сейчас Государственная премия? И послушайте внимательно». Отвечая на второй вопрос, он сразу предупреждает, что его не напечатают: «Если бы Бог на один день воскресил Владимира Семеновича, то к утру следующего дня была бы готова песня, которую бы назавтра распевал бы весь народ российский, а к вечеру этого же дня его бы с удовольствием похоронили и демократы, и консерваторы, и коммунисты, и артисты, и все, кто угодно, и закопали бы опять». Не напечатали.
Это – еще одно проявление того, как он всегда остро чувствовал «злобу дня». В 1993 году он участвует в попытке возродить «Кабачок 13 стульев», пишет три сценария. Но передаче дают новое название «На Тверской» и постоянно прерывают рекламой: «Нас всех утопили тогда в соке «Вимм-Билль-Данн». Мы отказались работать с новыми требованиями, мы ведь тоже не на помойке сделаны, пусть уж лучше нас будут помнить прежними, когда мы были в собственном соку. А жаль». Ведь он уже видел героев «кабачка» в свете новых реалий. Пана Директора с орденскими колодками, работающего швейцаром, сыновей пана Спортсмена, ставших рэкетирами, пана Гималайского в шоу-бизнесе, пана Зюзю – автора «мыльного» сериала «Зайцы тоже скачут!». А еще – рожденных новыми временами пана Бомжа, пана Спонсора, пана Пенсионера, пана Политика, пана Олигарха, панночек из массажного кабинета «Венера»…
У него было много планов, он даже возвращается в Театр сатиры. Но в 2009 году умирает от хронической почечной недостаточности. А до этого повторяет в своих интервью: «И когда сегодня я думаю о Родине, я вижу перед собой маленькую, всю в акациях улицу Октябрьскую в Таганроге, двор с тополем, калитку, обвитую диким виноградом на улице Камо в Тбилиси, фуникулер на горе Мтацминда и оттуда, с горы Солнца, всю огромную с востока на запад и с севера на юг Страну... Страну моего спасенного детства и нашей с вами спасенной жизни... И сегодня, когда этой страны уже нет, когда на ее огромном прекрасном теле то здесь, то там появляются так называемые «горячие точки», в которых ручьями льется человеческая кровь, мне хочется криком кричать словами Владимира Высоцкого:

Проложите, проложите вы тоннель по дну реки
И к друг другу приходите на вино и шашлыки.
Захвачу с собой гитару, подтяну на ней колки,
Но сначала затупите ваши острые клыки».

Актуальней не скажешь и сегодня.



Владимир Головин