МОИ ДРУЗЬЯ
(посвящается Гугули Гиоргадзе)

Сегодня в Ваке,
проходя меж могил,
цветами дрожащими благословил
одну неприметную с виду плиту.
Цветы я оставил. И дальше иду.
Иду в Дидубе, где такие же плиты
слезами облиты, дождями прибиты.
Листвою опавшею их замело...
Потом я отправился в Сабуртало.
Темнело. Я двинулся мимо Багеби
на Цхнети. Дорога,
мерцавшая в небе,
вилась и манила меня, как стезя.
...По ней от меня уходили друзья.

ВРЕМЯ
И мерцает в ореоле крыл
Время — Михаил и Гавриил,
Две меня карающие длани.
Я хотел бы чистым быть пред вами.
Вы меня воздвигли из земли,
обрекли на радости и муки,
сделали со мною, что смогли,
и опять земле отдали в руки.
Время — это бремя всех страстей,
тех, что на роду претерпит каждый,
мучимый сомнением и жаждой,
смертью близких, черствостью детей.
И приходит время умирать.
И приходит — восставать из пепла.
Сколько зрячих было, да ослепло.
И немых, что начали орать.
Тот бежит. Тот сдерживает прыть.
Под луною ничего не ново.
Я сказать осмелюсь: Время — Слово,
должное произнесенным быть.
Буду жить, покуда хватит сил.
Буду жить, пока стихи со мною,
и мерцает за моей спиною
Время — Михаил и Гавриил.

***
Печали звон сторожевой.
Душа разорена и смята.
За помутневшею рекой
звезда мерцает виновато.
Мне вспомнился высокий дом,
где жизнь поспешная летала.
Все умерли давно. Кругом —
прошедшее, как вздох обвала.
Моя измученная плоть
омыта им, как бы волною.
Всего лиши меня, Господь,
но боль мою оставь со мною.

РЕКА
Жизнь — как белая река,
разрывает ужас ночи,
Я живу еще, пока
вижу блеск ее воочью.
Горе я испил до дна.
Но бессмертен я, покуда
цвета белого вина
мчится пенистое чудо.
Будь, судьба, добрее к ней.
Не препятствуй этой пене
ослепительных страстей,
исступленных откровений.


ПОТЕРЯЛ Я МАЛЕНЬКУЮ ДЕВОЧКУ...
Чьи она осеняет дороги,
для кого спозаранок поет?
Я хочу по примеру немногих
причаститься с ладони ее.
От земли поднимается нега.
Опьяняет и все ж не пьянит.
Только страсти
бессмертное небо
оттеняет ничтожность обид.
А она по росистому полю
все идет. И простор впереди.
И легко вылетают на волю
соловьи у нее из груди.
А владенья ее заповедны:
ни дверей, ни окон, ни перил.
Прилетит, словно возглас победный,
улетит без руля и ветрил.
Нас связали незримые нити.
С нею мы разминулись в пути.
Те, кто видел ее, помогите,
помогите ее мне найти!

БАБИЛО
Скинь с себя зеленый плат,
бабило, лоза маглари.
За рекой звучат не в лад
голоса зурны и тари.
Как сияла до утра
гроздьями муджуретули!
Лишь бы резкие ветра
эту свечку не задули.
Наблюдаю из-под век,
как — глазурью по эмали —
по стволу восходит вверх
бабило, лоза маглари.
В небо тянется лоза...
А другою быть могла ли
жизнь моя, моя слеза,
бабило, лоза маглари.

ГЛУХАРЬ
1
Мы в Сибири.
Что верно, то верно.
В дикий холод врезаемся мы.
Бесконечно простерлось, безмерно
серебристое тело зимы.
Напеваем мотивчик известный.
И отчаянье нас не берет.
Мы впечатаны в холод отвесный
и уже превращаемся в лед.
Отнимаются руки и ноги.
Примерзает к подошве стопа.
Вдруг заметил: у края дороги
собралась небольшая толпа.
Молодые веселые лица.
Голоса: «Продаем! Продаем!»
И увидел я чучело птицы.
Эта птица звалась глухарем.

2
Это тихая птица лесная.
Оглушенный любовью глухарь.
Одиночества нота сквозная.
И тайги потаенный словарь.
Продается заглохшее горло.
За тридцатку берите с собой,
увозите в задымленный город
этих перьев цветных разнобой.
Эта птица окраской и пеньем
украшала лесной окоем.
Но убили ее тем не менье.
Эта птица звалась глухарем.
От любви прорезается голос.
И любовь, словно боль не стерпя,
ты поешь на проталинах голых.
И тогда убивают тебя.
Ничего я другого не слышу,
кроме ноты, звучащей во мне.
А она все сильнее, все выше.
Я сейчас беззащитен вдвойне.
Над страною разносится пенье.
Это музыка, а не броня.
О, хотя бы в момент откровенья
не убий ни его, ни меня.

Переводы Наталии Соколовской


Вместе с любимой Грузией, с семьей и близкими скорбим об уходе из жизни нашего незабвенного друга – большого поэта, доброго, благородного человека, который внес свой бесценный вклад в историю грузинской культуры. Скорбим вместе со всеми и с дорогой Ирмой. Память о Джансуге Чарквиани навсегда останется в наших сердцах.
С уважением,
Анаида БЕСТАВАШВИЛИ

Как печально, что ушел Джансуг Чарквиани. Он был для меня образцом грузинского поэта, мудрого, верного в дружбе, глубокого и трогательного в стихах и в повседневной жизни. Он был одним из последних представителей замечательной грузинской поэзии, которую мне посчастливилось переводить. Горько... Будем всегда помнить его.
Юрий РЯШЕНЦЕВ