МОИ ДРУЗЬЯ (посвящается Гугули Гиоргадзе)
Сегодня в Ваке, проходя меж могил, цветами дрожащими благословил одну неприметную с виду плиту. Цветы я оставил. И дальше иду. Иду в Дидубе, где такие же плиты слезами облиты, дождями прибиты. Листвою опавшею их замело... Потом я отправился в Сабуртало. Темнело. Я двинулся мимо Багеби на Цхнети. Дорога, мерцавшая в небе, вилась и манила меня, как стезя. ...По ней от меня уходили друзья.
ВРЕМЯ И мерцает в ореоле крыл Время — Михаил и Гавриил, Две меня карающие длани. Я хотел бы чистым быть пред вами. Вы меня воздвигли из земли, обрекли на радости и муки, сделали со мною, что смогли, и опять земле отдали в руки. Время — это бремя всех страстей, тех, что на роду претерпит каждый, мучимый сомнением и жаждой, смертью близких, черствостью детей. И приходит время умирать. И приходит — восставать из пепла. Сколько зрячих было, да ослепло. И немых, что начали орать. Тот бежит. Тот сдерживает прыть. Под луною ничего не ново. Я сказать осмелюсь: Время — Слово, должное произнесенным быть. Буду жить, покуда хватит сил. Буду жить, пока стихи со мною, и мерцает за моей спиною Время — Михаил и Гавриил.
*** Печали звон сторожевой. Душа разорена и смята. За помутневшею рекой звезда мерцает виновато. Мне вспомнился высокий дом, где жизнь поспешная летала. Все умерли давно. Кругом — прошедшее, как вздох обвала. Моя измученная плоть омыта им, как бы волною. Всего лиши меня, Господь, но боль мою оставь со мною.
РЕКА Жизнь — как белая река, разрывает ужас ночи, Я живу еще, пока вижу блеск ее воочью. Горе я испил до дна. Но бессмертен я, покуда цвета белого вина мчится пенистое чудо. Будь, судьба, добрее к ней. Не препятствуй этой пене ослепительных страстей, исступленных откровений.
ПОТЕРЯЛ Я МАЛЕНЬКУЮ ДЕВОЧКУ... Чьи она осеняет дороги, для кого спозаранок поет? Я хочу по примеру немногих причаститься с ладони ее. От земли поднимается нега. Опьяняет и все ж не пьянит. Только страсти бессмертное небо оттеняет ничтожность обид. А она по росистому полю все идет. И простор впереди. И легко вылетают на волю соловьи у нее из груди. А владенья ее заповедны: ни дверей, ни окон, ни перил. Прилетит, словно возглас победный, улетит без руля и ветрил. Нас связали незримые нити. С нею мы разминулись в пути. Те, кто видел ее, помогите, помогите ее мне найти!
БАБИЛО Скинь с себя зеленый плат, бабило, лоза маглари. За рекой звучат не в лад голоса зурны и тари. Как сияла до утра гроздьями муджуретули! Лишь бы резкие ветра эту свечку не задули. Наблюдаю из-под век, как — глазурью по эмали — по стволу восходит вверх бабило, лоза маглари. В небо тянется лоза... А другою быть могла ли жизнь моя, моя слеза, бабило, лоза маглари.
ГЛУХАРЬ 1 Мы в Сибири. Что верно, то верно. В дикий холод врезаемся мы. Бесконечно простерлось, безмерно серебристое тело зимы. Напеваем мотивчик известный. И отчаянье нас не берет. Мы впечатаны в холод отвесный и уже превращаемся в лед. Отнимаются руки и ноги. Примерзает к подошве стопа. Вдруг заметил: у края дороги собралась небольшая толпа. Молодые веселые лица. Голоса: «Продаем! Продаем!» И увидел я чучело птицы. Эта птица звалась глухарем.
2 Это тихая птица лесная. Оглушенный любовью глухарь. Одиночества нота сквозная. И тайги потаенный словарь. Продается заглохшее горло. За тридцатку берите с собой, увозите в задымленный город этих перьев цветных разнобой. Эта птица окраской и пеньем украшала лесной окоем. Но убили ее тем не менье. Эта птица звалась глухарем. От любви прорезается голос. И любовь, словно боль не стерпя, ты поешь на проталинах голых. И тогда убивают тебя. Ничего я другого не слышу, кроме ноты, звучащей во мне. А она все сильнее, все выше. Я сейчас беззащитен вдвойне. Над страною разносится пенье. Это музыка, а не броня. О, хотя бы в момент откровенья не убий ни его, ни меня.
Переводы Наталии Соколовской
Вместе с любимой Грузией, с семьей и близкими скорбим об уходе из жизни нашего незабвенного друга – большого поэта, доброго, благородного человека, который внес свой бесценный вклад в историю грузинской культуры. Скорбим вместе со всеми и с дорогой Ирмой. Память о Джансуге Чарквиани навсегда останется в наших сердцах. С уважением, Анаида БЕСТАВАШВИЛИ
Как печально, что ушел Джансуг Чарквиани. Он был для меня образцом грузинского поэта, мудрого, верного в дружбе, глубокого и трогательного в стихах и в повседневной жизни. Он был одним из последних представителей замечательной грузинской поэзии, которую мне посчастливилось переводить. Горько... Будем всегда помнить его. Юрий РЯШЕНЦЕВ
|