Публикуемые в этой книге сочинения попали ко мне в руки вместе со старой дачей, которую я купил по случаю. Дача – это символ неюного возраста и упорядоченного образа жизни. Приезжаешь к человеку на дачу и очень многое о нем узнаешь, в том числе то, что он о себе не рассказывал и не хотел рассказывать, а, возможно, это «многое» включает в себя и то, в чем сам себе хозяин подмосковного счастья не признавался и о чем даже не подозревал. У многих в России дача превратилась в культ.
В общем, я тоже пал, поддался всюду торжествующей буржуазности и время от времени интересовался у знакомых, не продают ли они загородную собственность; дошла очередь и до Интернета. И вот случайное объявление в сети привело меня на старую дачу в дальнем Подмосковье. На калитке и воротах висели замки, но на гудки моей машины и мой несмелый зов вышла хозяйка. Сквозь усталость проглядывали черты необыкновенной красоты.
В руке у нее была связка вычурных, неправдоподобно массивных ключей, но они не потребовались, замок на калитке, своим видом и возрастом достойный пребывания в провинциальном музее, оказался открытым.
Копна каштановых волос со змейкой седины над матовым лбом – особенно украшала Незнакомку. Имя я не решился спросить.
Она обратилась ко мне, словно я не покупатель, а гость – предложила осмотреть сад, а потом уже дом.
Дорожка то пропадала в клевере, то проступала переливами тщательно уложенных один к одному камней. Помимо гранита, песчаника, желтоватого с красными прожилками местного дичка встречалась явно отшлифованная морем, причудливых цветов галька. Судя по ее разнообразию, это был не признак богатства (не по спецзаказу самосвалом), а чудачества любителя (неужели любительницы?), из путешествий привозившего понравившиеся камешки с пляжей далеких морей.
На запущенных цветниках соседствовали валуны, полевые ромашки, земляничник, розы, кусты рододендрона, анютины глазки и фиалки.
За раскидистыми яблонями скрывались густые заросли облепихи, а небольшая аллея кедровых сосен вела к маленькому двухэтажному срубу, густо увитому плющом.
Еще не осмотрев дом, я решил, что выложу последние, но куплю эту чудную дачу.
Осмотр затянулся, смеркалось…
Я поглядывал на Незнакомку с почтительным изумлением.
Она двигалась легко и бесшумно.
Сумерки меняли облик дома. Тени расширяли объемы.

Я со страхом подумал – неужели сейчас начнет зажигать свечи. Они были очень уместны и очень небезопасны. Но свечей не было ни на первом, ни на втором этаже. Незнакомка включала лампы, светившие с боку, снизу и только в просторной каминной сверху.
– Поздно. Оставайтесь, я вас угощу чаем.
Я подыскивал правильные слова, она, не дожидаясь ответа, продолжила.
– Я вас уложу на втором этаже, на палубе, – и с простой естественной интонацией добавила, – простите это мне стало неинтересно, поэтому, пожалуйста, на второй этаж. Там спокойнее.
Я зашелся в кашле, получил граненый стакан студеной воды и фарфоровую чашку цветочного чая и ушел на второй этаж.
Свет не выключал и долго смотрел на позолоченного Будду. Ночь еще не полностью вступила в свои права, и электрическое однообразие подправляли последние отблески уходившего дня. Лицо Будды менялось, проступали то мужская, то женская сущность, глубинная бесстрастность вдруг отступала, и он начинал пристально всматриваться в меня.
Напротив него стояла на полу терракотовая, почти в пояс вышиной скульптура мадонны с младенцем. Раскосые глаза, продолговатые, беззащитно обнаженные головы обоих… Последний луч заглянул в деревянную залу (причудливое пространство со стропилами-колоннами нельзя было назвать комнатой), взгляд Будды перешел на глиняный лик мадонны. Луч скользнул по ее лицу, перед тем как тень укрыла фигуру, я ощутил, что матушка с младенцем изучающее смотрят на меня.
«Высокое искусство», – пытался я успокоить самого себя.
– Вам не страшно? – вдруг раздался голос Незнакомки, она стояла в проеме лестницы в ярко красном, восточного типа одеянии. Будда и мадонна сразу же успокоились и приняли нормальный, неживой вид. – В доме нельзя курить, а пить, пожалуйста. В руках у нее был стеклянный поднос с двумя рюмками на неправдоподобно высоких ножках и красного цвета графин. – Местная наливка… черноплодка, не помню, на чем…
Я приподнялся на локтях…
– Не вставайте, римляне пили лежа.
На ее тонкой смуглой руке качнулась голова змеи с открытой пастью и жалом. Раньше этого браслета не было. Браслет был золотой и очень тонкой работы, жутковатый в своей опасной и пронзительной экспрессии он приковал бы внимание на дипломатическом приеме или званом ужине, но ночью на уединенной старой даче…
Вместе с Незнакомкой на второй этаж поднялся тонкий, чуть ощутимый аромат, напомнивший мне Шанель мадемуазель Коко.
Я выпил густую, пряную настойку, она символически пригубила, не испив ни глотка.
– Вы не пьете? – спросил я и инстинктивно протянул руку…
Она повела взглядом в сторону портрета, стоявшего на полу.
– Это мой муж, – сказала она, будто представила еще одного запоздавшего участника вечерней встречи.
Портретный мужчина был без возраста и национальности, но явно с характером. Офицер спецназа, гангстер, именно гангстер, а не бандит, или капитан дальнего плавания?
Пока я рассматривал портрет слишком пристально, Незнакомка бесшумно поднялась и спустилась вниз.
Теперь я почувствовал себя уже совсем окруженным и пронизанным настороженным вниманием. Так это же сверхчувствительные сканеры – мелькнула странная мысль в моей совсем не технологической голове.

***
Дачу я купил и внимательнейшим образом изучил уже без сопровождения загадочной Незнакомки.
Спустя месяца два, прогуливаясь в окрестностях Можайска вблизи Лужецкого монастыря, я увидел молодого мужчину в ковбойской одежде, а с ним женщин в длинных клетчатых юбках с передниками. Троица будто сбежала со съемок американского фильма про ковбоев… Вдруг поднялся ветер, и копна каштановых волос буйным нимбом охватила голову одной из незнакомок. Я тут же ускорил шаг и последовал за молодыми людьми… Преследование привело меня на ферму, где сидели ирокезы со славянскими лицами, курили трубки мира и не трогали скальпы прохаживавшихся рядом ковбоев и их подруг. Но в этом экзотическом обществе моей Незнакомки не было. А шатенка с копной оказалась миловидной девушкой, сбежавшей на week-end от офисной рутины.

И все-таки я ее встретил. Она стояла посреди зала на выставке. Что проходила на Винзаводе и рассматривала картину «Гонец» Натальи Нестеровой…
– Извините, – без приветствия обратился я к незнакомке. – Я на даче обнаружил рукописи, одну про события Х века я успел прочитать. Что это за рукописи ? Наверное, они очень ценные, и я должен вам их отдать.
Незнакомка небрежно-кокетливо махнула рукой: – Делайте с ними, что хотите.
Потом мило улыбнулась и уже немного грустно продолжила: «Работа экспедиции завершена. Я возвращаюсь. Контакт признан временно..., – вздохнула, – временно… на сто, двести, тысячу лет… не знаю, в общем, признан нецелесообразным. А вы спрашивали про рукописи? Мы сканировали сознание людей. Получили огромный массив информации, мы знаем, как ее обрабатывать и изучать. Но мой муж был влюблен в вашу планету, он потерял бесстрастность и объективность, поэтому его отозвали… Он хотел суть обнаруженного нами передать вам, землянам, искал форму. Рукописи – это следы его поиска…»
Потерянный от столь нетривиального ответа, я пробормотал:
– Я должен поговорить с ним. Подождите, там написано о временах князя Владимира, да собственно и о нем самом. Много.
– Ну и что. Вы про Вечного жида слышали. Мой муж – он и есть настоящий Вечный жид.
Я совсем потерялся. Незнакомка говорила с доброжелательной улыбкой, без позы и аффектации, по-домашнему.
– А поговорить с ним не получится. Он улетел, ему сказали, и он улетел. Домой.
Помолчала и грустно добавила:
– А я осталась. Мне сказали, что надо еще поработать. Вот и работаю. Вам нравится?.. – она обернулась к картине. – Но и мне осталось недолго. А жаль…
Мы здесь слишком оземлянились. Конечно, вы очень агрессивны и глубинно иррациональны. У вас иное представление о наслаждении жизнью… Но у вас есть шанс. И маленькие дети – настоящие ангелочки. В последнее время я работаю детским врачом. И вчера на приеме у меня был мальчик четырех лет. У него нарывал большой палец на руке. Надо было сделать надрез, почистить и продезинфицировать. Я ему побрызгала пальчик и говорю: – Будет не больно! Когда все закончилось, я наложила повязку, а он мне говорит так серьезно: «Было больно. В следующий раз будешь обманывать, я пожалуюсь в полицию». Да-да, у вас есть шанс.
– Так что делать с рукописями? – тупо повторял я свой вопрос.
– Наверное, пусть их прочтет этот мальчик. Я хочу, чтобы вы чувствовали и знали, что вы не одиноки.., не совсем одиноки в этом, в этом… страшном космосе.
Еще раз приветливо махнула рукой и нас разъединила сплоченная группа китайских экскурсантов. Среди одинаково правильных лиц вдруг мелькнуло знакомое мне лицо Будды, а за ним косо и быстро взглянула на меня соседствовавшая с ним матушка со взрослым младенцем. «Охранники-хранители?» – я спросил сам себя. На секунду остановился…
Незнакомка исчезла.
Никогда не интересовался ни астрономией, ни космическими путешествиями. А с того выставочного дня будто заболел. Даже созвездия научился различать на ночном небе.
Как-то разглядев неяркие звезды созвездия. Волосы Вероники, вспомнил ее имя. Вероника, наверное, уже улетевшая Домой.


Евгений Кожокин