| КАК НАМ БЫТЬ, МЕРАБ? |
|
Жизнь выдающихся людей полна парадоксов. Невольно приходят на ум пушкинские строки «Гений - парадоксов друг». Это в полной мере касается замечательного грузинского философа – «Сократа XX века» Мераба Мамардашвили. Он родился 15 сентября 1930 года в Гори - там же, где появился на свет самый кровожадный тиран двадцатого же столетия Сосо Джугашвили, известный миру под именем Иосифа Сталина. Оба - грузины, оба прожили большую часть жизни в России. Первый был пророком свободы, второй – вождем коммунистов, на совести которого десятки миллионов жизней ни в чем не повинных людей. В то время, как многие правоверные коммунисты в России по сей день молятся на Сталина, идейные противники Мамардашвили в Грузии, из-за его работы в издававшемся в Праге международном журнале «Вопросы мира и социализма», именуют философа российским агентом, забывая о знаменательных словах, сказанных им еще в период существования советской империи: «Поле, в котором мы живем, нетрадиционно и чуждо нам. Это поле русской власти, которое было создано в XVII веке и усилилось во время советской власти. Основной его идеей является то, что государство стоит выше всех и всего, человек – ничто, если он не слуга государства или государственной идеи. Все это определяет и каждодневную жизнь, и сознание, и социальные структуры… Сохраняются остатки русской традиции невозможности автономного существования социальных сил, помимо государства и власти. По такой же структуре происходит ее непосредственная, неполитическая (и этим еще более опасная) реакция на национальные проблемы. Национальная независимость – это автономный феномен, который воспринимается как опасность и враг... Русские чувствуют опасность перед чем-то, что существует само по себе, и в них возникает агрессивная обида, основным элементом которой является то, что кто-то для себя чего-то захотел. Если русский народ сам не преодолеет эту структуру, Россия затонет...»Прах Мераба Мамардашвили покоится на обычном тбилисском городском кладбище. Его не удостоили даже второго по значимости тбилисского пантеона – дидубийского. Тело философа, скоропостижно скончавшегося 25 ноября 1990 года в московском аэропорту Внуково, везли домой из тбилисского аэропорта в открытом кузове грохочущего грузовика (вспомним телегу с телом «Грибоеда» и вагон из-под устриц с телом Чехова!). Прах его грозного соотечественника Иосифа Сталина и сегодня лежит у кремлевской стены на главной площади России: даже не жалующие грузин апологеты советской империи не спешат расстаться с сиятельной могилой деспота. В то же время, единственный памятник «самому выдающемуся философу второй половины двадцатого века» был подарен его Родине иностранцем, горячим почитателем его таланта, живущим нынче в США знаменитым скульптором Эрнстом Неизвестным. Этот скромный памятник стоит в Тбилиси на неприметном пятачке, стиснутый каменной громадой домов. Скульптор создал шедевр: бюст мыслителя ассоциируется с факелом знаний, освещающим путь в будущее. Это немой укор нам, его соотечественникам - мы не прислушались к человеку, предостерегавшему народ от роковых ошибок. Пророчески описанную им картину социальных бедствий и духовного одичания философ связывал с обрывом цивилизационных нитей, самим отсутствием цивилизованных основ жизни. Мамардашвили реально олицетворял собой то, что в свое время провозгласил на одном из международных форумов покойный Зураб Жвания: «Я грузин – и, следовательно, европеец». Вот что писал философ об этом: «Илья Чавчавадзе был европейской личностью, и автономное пребывание внутри России для него имело смысл лишь как путь к воссоединению с Европой. Историческое предназначение Грузии европейское, в силу того характера, какой имело наше первохристианство. От этой судьбы не уйти – необратимо то, что грузин не может не хотеть быть свободным и независимым в государственном отношении. Мы можем погибнуть, но если мы есть, мы должны эту судьбу выполнить». Вместе с тем Мераб предупреждал: «Мы живем фантомами и идолами. Это идолократия! Если мы будем собирать новое мышление из старых представлений, тогда с точностью копии повторим все структуры тоталитарной системы, и слепые вновь поведут зрячих, сгорбленных в знак всеобщего и полного повиновения. Захотел вождя? Осторожно. Знай, это рабство». Не похоже, что мы прислушиваемся к этим словам. Что касается России, где ученый провел большую часть жизни – она также не вняла словам Мераба, сумевшего четко определить губительную сущность царской и советской империй и указавшего выход из тупика во взаимоотношениях двух единоверных народов. Вот что писал он, обращаясь к своему естественному, по его словам, союзнику – русской демократии: «Внесение или приспособление демократической идеи автономизации к Кавказу фактически является провокацией, которая призвана разжечь вражду между нациями. Внесение данной схемы разрушительно, т.к. уже существует другая схема – самостийная схема специфического кавказского мира. Мы знаем, как жить вместе, как общаться друг с другом. Иногда мы ошибаемся, конечно, раз мы люди, но это не мешает существованию общего правила жизни. Именно это должны понять русские демократы. Нельзя в уже сформированный мир внедрять абсолютно чужую идею» О роли северного соседа в грузино-абхазском конфликте Мамардашвили говорил так: «Русификация традиционного кавказского населения Грузии происходит через абхазов. Русификация не означает, что абхазы приобщаются к великой русской культуре. Они приобщаются к культуре тех лиц, которых еще Салтыков-Щедрин называл «господами ташкентцами».Это пена всея Руси» По Мамардашвили, создание в двадцатых годах прошлого столетия самопровозглашенной Абхазской республики не было результатом грузино-абхазского конфликта. Это был эпизод социально-классового десанта большевиков против Грузинской республики с целью создания в Закавказье плацдарма размежевания и вражды. Слово «Абхазия», – писал Мераб Мамардашвили, – является синонимом слова «Грузия». Это синоним в рамках той символики, в которой нация помнит свое происхождение, помнит условия, когда возникала государственность, когда тот, кто называл себя абхазом, был одним из участников создания грузинской государственности, причем грузиноязычным. Политически активная часть абхазского этноса участвовала в создании грузинской государственности и грузинской культуры. Поэтому сказать, что Абхазия может выйти из Грузии – значит сказать, что Грузия может выйти из самой себя». Философствование Мамардашвили принято называть «сократическим» - он, как и Сократ, не оставил после себя, за небольшим исключением, письменного наследия. Между тем, в свете происходящих ныне в мире едва ли не апокалиптических событий, собранные по крупицам его высказывания, записи лекций и интервью нуждаются в новом, поистине современном осмыслении. В частности, это касается понятия свободы и независимости. По-грузински свобода –»тависуплеба» в переводе означает «принадлежать себе» , т.е. быть независимым: для грузин эти два понятия едины и неразделимы. На это обратил особое внимание великий грузинский общественный деятель и писатель Илья Чавчавадзе. Вот что писал Мераб: «Я использую слово «независимость» в простом значении, которое не имеет ничего общего с экономической или культурной автаркией, т.е. с тем, чтобы отмежеваться ото всего и быть отдельно. Разумеется, Грузия не будет независимой в том смысле, что ей не понадобится ничего чужого: ей понадобятся и нефть, и многое другое. Независимость подразумевает такую свободу, когда ты сам распоряжаешься собой, сам управляешь своей деятельностью таким образом, как ты понимаешь ее смысл и как, с твоей точки зрения , этого требует дело.» Идею индивидуализма и независимости человека философ называл возрожденческой. Он был одним из немногих в советской империи, кого можно было бы назвать «современным мыслителем» в европейском, западном смысле. Мамардашвили видел такое мышление в прозе трех великих XX века – Джойса, Кафки и Пруста. По свидетельству жившего в Лондоне близкого друга и соавтора Мераба, профессора Александра Пятигорского, Пруст был ближе ему как «южанин южанину». Именно за такую независимость боролись и отдали свои жизни Звиад Гамсахурдиа, Мераб Костава, Гия Чантурия, Зураб Чавчавадзе. В славную когорту грузинских диссидентов и правозащитников входил и трагически погибший недавно бывший журналист радио «Свобода» Тенгиз Гудава. Здесь нельзя не упомянуть об отрицательной реакции сторонников первого президента Грузии на высказывание Мамардашвили о том, что Истину он ставит выше своей Родины. Не вдаваясь в многословную дискуссию, можно достаточно просто ответить на поставленные его оппонентами вопросы: дело в том, что для Мераба, как и для любого настоящего философа, Истина есть синоним Бога - и этим, пожалуй, все сказано. Нужно отметить, что никто всерьез так и не проанализировал столкновение идей Гамсахурдиа и Мамардашвили. А стоило бы! Почти с уверенностью можно сказать, что будь сейчас живы оба оппонента, они нашли бы важные точки соприкосновения - ведь и один, и второй боролись за независимость Грузии. Оба понимали эту независимость не столько как экономическую или культурную автаркию (самообеспеченность), а как свободу распоряжаться собой (как уже было сказано, грузинское слово «тависуплеба» именно так и переводится) . В последние годы жизни Мераб внимательно следил за происходившим на его родине и на всем постсоветском пространстве. Он успел нас предупредить: «Из любого экономического и финансового кризиса находится выход. Антропологический кризис означает катастрофу». Напоследок нельзя не сказать о грузинской национальной идее, которая занимала важное место в творчестве Мамардашвили. По справедливому замечанию, высказанному Мерабом и его другом, замечательным философом Александром Пятигорским, символ (а именно им является национальная идея) – это вещь сама по себе, обладающая, кроме того, признаками другой вещи. Оба друга-философа отмечали свое несогласие с каноническим определением символа в семиотике, в котором речь шла лишь о вторичных признаках, а не о самой вещи. Для подтверждения справедливости такого подхода, наверное, достаточно сказать, что по сей день не существует четкого определения самого понятия «национальная идея». Все предлагаемые ныне варианты лишь усугубляют путаницу в головах людей: смешаны друг с другом цели и средства, само слово «национальная» содержит в себе разные интерпретации: здесь и этнос, и национальность, и нация. Может быть, более оправданно говорить о национальном самосознании? Но и это, судя по всему, не выход из положения. Так называемая «национальная идея» обычно выражена в вербальной форме: скажем, в сегодняшней Грузии - это предложенная в начале прошлого века Ильей Чавчавадзе формула «язык, отечество, вера» За прошедшее с тех давних пор большое время, несмотря на идущие в мире (нравятся нам или нет) глобализационные процессы, никто в Грузии не предложил взамен ничего нового. Предлагаются различные варианты: самобытность, многовекторная безопасность, свободная промышленность, грузинский коллайдер и т.д. Возникает вполне естественный вопрос: может быть, национальную идею лучше излагать не в вербальной, а в какой-то иной – скажем, в аудио или визуальной, либо вовсе аудио-визуальной форме? И вот здесь особый смысл приобретает высказывание Мамардашвили: «Когда я слушаю грузинскую традиционную народную или ритуальную песню, это есть простирание во вне моего духа, моего внутреннего мира, меня всего как грузина. Это чувственный образ моей души». В жизни, в человеческом общении Мераб был необычайно артистичен и легок – ничего от традиционного образа сухаря – философа. Он собственным существом утверждал характеристику, данную им грузинскому характеру: «Я бы назвал это талантом жизни, или талантом незаконной радости… Это особого рода трагизм, который содержит в себе абсолютный формальный запрет отягощать других, окружающих, своей трагедией…Звенящая нота радости, как вызов судьбе и беде. Перед другими ты должен представать легким, осененным этой вот незаконной радостью. Существует один такой опыт: грузинский». На своих лекциях Мамардашвили, с его неповторимой интонацией и богатым обертонами голосом, подобно сиренам из древнегреческих мифов, постепенно, исподволь завораживал слушателей, завлекая их в неизведанные дебри сознания. Нечто подобное происходило в свое время на концертах великого пианиста Владимира Софроницкого. Может быть, единственный раз в жизни Мераба с его уст сорвались слова: «Какая тяжелая страна, какая тяжелая страна… Но ведь душа бессмертна!» Это случилось перед роковой поездкой в московском аэропорту Внуково, откуда он собирался лететь в Тбилиси и где принял свою поистине мученическую смерть. Через несколько лет после кончины Мераба Мамардашвили я делал передачу о нем для радио «Свобода». Много интересного о своем коллеге и друге рассказал мне ныне покойный тогдашний директор грузинского Института философии академик Нико Чавчавадзе. В конце монолога, который я не решался прерывать, он вдруг, обращаясь куда-то в пространство, с горечью произнес: «Где ты, Мераб, и как нам быть ?» Лишь значительно позже, спустя определенное время, я вспомнил удивительно точное высказывание Мамардашвили: «Нашей исторической задачей, обязанностью является то, чтобы власть вышла на агору и предстала в истинном своем обличье». Юрий ВАЧНАДЗЕ Ныне в этом нет ничего удивительного. А "Скачать мультик про барби"Швейк, не "Скачать уин и пароль для аськи"вставая, все сидел да сидел у телефона. Но "Игры на двоих остров бобра"на суровых лицах он не видит снисхождения. Можно было подумать, что Фелим, "Обои для рабочего стола скачать лучшие обои"воспользовавшись удобным случаем, спасает свою жизнь и "Скачать все серии смешариков"уже больше не заботится о хозяине. |
