| ГРУЗИНСКОЕ ВИНО |
 Что ты не весел, загрустилДруг мой, товарищ, Автандил? Если приятель к тебе пришел, Цоликаури ставь на стол! Стройная мулатка цвета шоколада по кромке моря удаляется все дальше. Небольшая, изящная эбеновая статуэтка. Бедра ее, как мускатный орех, упругий живот подобен дайре, в который бьют кончиками пальцев, высекая из него искры страсти и томления. Черные пряди волос напоминают выгоревшую на солнце виноградную лозу. Она, не оборачиваясь, небрежно и устало, пальцем откидывая упрямый локон, словно пишет по-грузински, завивая слова в локоны, словно ничего еще не решено… Это – Грузия! Грузия – остров одиночества, блеска и нищеты, и, конечно, любви… Это острое чувство сердечной недостаточности пронзает тебя сразу, как только горы свели над твоей головой ладони, благословляя, словно блудного сына, который шел, сам не зная куда. А вернулся в Грузию, в Тбилиси, Тифлис, Тбилисо! Тифлис – это миф, высеченный в камне. Каменистая, как и большинство горных речушек в Грузии, непокорная и своенравная Кура, шепчущая где-то у подножья скал слова поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». А горное эхо вторит ему словами поэмы Важа Пшавела «Гость и хозяин». И если ты уже гость и расположился в одном из ресторанчиков в старом Тбилиси, то воздай хвалу этому городу: Какой лазурный небосвод Сияет только над тобой - Тбилиси мой любимый и родной! И Нарикала здесь стоит, Как память прошлых тяжких бед, Твою главу венчая сединой... Тбилиси - это стихи, высеченные в камне, запутавшиеся в бурных волнах и брызгах ущелья, заплутавшие в узких улочках и кварталах старого города. Имеющий уши, да услышит…как натянута тетива лука и как плачет на закате тихими всплесками ветра зурна над головой поверженного в прах перед ее древней красотой гяура! Но нет мочи сопротивляться красе твоей, Тбилисо! А лучше плыть по воле волн в узкой лодке теплого вечера, погружаясь в сочные и пряные ароматы, утопая в застолье и пьянея от парчового вкуса хванчкары. А сердце давно больно этой мечтой, отравленной о всяком другом, кроме этой божественной лозе, вине, о хванчкара! Это звучит приблизительно, как хвала Всевышнему. Но ведь есть еще киндзмараули. Или в переводе на общеупотребительный – стройный стан невысокой поджарой, как запеченная в печке хлебная корочка, аджарки, она спешит, как речка горная, маленькими шажками куда-то прочь. И легок ее шаг, но как тяжел жадный взгляд, провожающий ее тень. О этот взгляд, словно вор, крадущий сокровище, которое принадлежит не тебе, гяур! Темная ночь и сладостная истома – вот что такое киндзмараули! Алазанская долина – божественная виноградная лоза, прядущая шелковую нить веков, парка, в руках у которой нить судьбы. И прохладно под ее сенью и светла печаль разлуки с ней. Потому что жизнь вне Алазанской долины – не жизнь! Ахашени – ах, маленькая деревенька в ущелье Верхней Аджарии, убежавшая от шумного и суетливого Батума с его щербатой, словно улыбка старика, портовой набережной, с надломленными, словно судьба, кранами, тучными, точно раздутый от увеличительного стекла, кактус, пальмами, и старыми кварталами, где по преданию побывал Есенин и написал: «Шаганэ, ты моя, Шаганэ!» А может и не побывал, и не писал, а если и был, то в Баку, но, глядя сквозь магический кристалл бокала ахашени – это уже и не важно. Самое главное, что ты вкушаешь терпкую влагу этого горного воздуха, совсем пропал в маленьком дворике скромной сакли, и тамада, поднимающий рог в твою честь, читает огненные строки поэмы Важа Пшавела «Гость и хозяин». Сначала на грузинском, а потом в переводе Николая Заболоцкого: Глядит кистинское селенье Гнездом орлиным с вышины, И вид его нам тешит зренье, Как грудь красавицы-жены. Ну вот и славно. Пока ты гость, тебе рады, когда – не гость, то уже, как минимум, кровник. Но лучше все же быть в гостях!  Тебе рады, как родному, даже несмотря на или даже вопреки тому, что творилось в августе 2008 года. Строки грузинского гения не врут: любовь к гостю отменяет даже кровную месть. Но хозяин тут – неточное слово. Не хозяин, а скорее – покровитель, брат. И даже больше, чем брат. Ведь в поэме Пшавела мятежный кистин отказался мстить своему кровнику, убийце брата, потому что он – его гость! Ты закусываешь домашнее солнечное цоликаури или мукузани свежей, только что выловленной в мелководной речушке, в которой смешались два потока, как в жизни, черное и белое, низкое и высокое, форелью. Ее зажарили на углях или на печке, что топится кизяком, и ты забываешь обо всем на свете. Обо всем, кроме своего гулко бьющегося сердца. Но немеет язык и предательски наворачивается слеза… Саперави – наверное, сбежавшая цитата из легенды о Сурамской крепости. Такое оно темное, почти рубинового оттенка и древнее, как эти легендарные стены, у которых Сергей Параджанов, тбилисский армянин, снял свой фильм «Легенда о Сурамской крепости». Небольшая деревенька – Сурами в Хашурском районе, приютившаяся у южного подножия Лихского хребта. Она делит Грузию на Западную и Восточную, как на две половинки граната. А цвет его рубиновый: Гамарджоба, генацвале! На столе большой, как горный утес, нависший надо тобой, над твоей судьбой, кувшин кахетинского. Искристая влага льется горным потоком, играет на солнце и пламенеет в груди. Все мы, русские, немного грузины! Особливо в Тбилиси, в маленьком ресторане с горячим, словно скала, прожаренная на солнце, харчо, дымящемся, словно туман над холмами Грузии, шашлыком, тающим во рту хачапури. Или в маленьком селе Верхней Аджарии… А потом вечереет. И поток маленьких переулков, словно ручейки, стекающие в ущелье, ведут тебя неведомо куда. Туда, где ночные тени, смешиваясь с еще не отпылавшим закатом, приобретают очертания призраков Пиросмани. Пригубим заодно уж и Пиросмани. Его грузины в черных, как ночь, шароварах, фуражках или в каракулевых папахах в кабачке пьют из кувшинов вечность. Словно святая троица, осеняющая троеперстием царицу Тамару. Такая вот тайная вечеря по-грузински. Застолье – священное действо. Это – не еда, а молитва, когда нельзя никуда спешить. А надо сидеть, наслаждаться сумерками, целовать глиняный бокал, преломляя лаваш с друзьями, которых политика почему-то превратила во врагов, и беседовать о том, что два православных народа должны жить в мире, как братья.  Может быть, все это немного высокопарно и пафосно. Но Грузия – страна горная. Здесь все возвышенно и возможно преувеличенно. Но разве согласно Пушкину не в возвышенном обретает сердце пищу? Разве человек, пьющий вино, хуже того, у кого в руках кинжал?Я пью кровь Господа моего. И преломляю хлеб с теми, кто мне подарил кров. И вспоминаю советскую еще армию и моего подопечного Хвичу из Рустави. Хвича с большим и гордым профилем, его и его соотечественников в Москве называли чуреком или чебуреком. Они все носили огромные кепки аэродром А этот чурек с чебуреком, он и еще армянин, вступились за меня, когда русские старики хотели меня побить за то, что я, замкомвзвода, не давал им в обиду молодых. Разве я теперь, сто лет спустя, могу предать Хвичу или старика, учителя русского языка и литературы из деревушки, что в Верхней Аджарии. Старый учитель забывает русский язык, потому что государство, в котором он жил и умрет, решило вычеркнуть русский алфавит из его жизни. Политика – это безумие. Так что быть в гостях, пить вино и любоваться стройным станом удаляющейся от тебя по кромке моря вдаль грузинки. А не то, ведь так, оказывается, просто из гостя превратиться в кровника… Игорь МИХАЙЛОВ (Россия) Правда, она была еле заметна, но "Поинт бланк скачать читы"шла прямо и, по-видимому, вела к водопою к какому-нибудь "Игра тайны рейха"ручью, болотцу "Игры на годовщину свадьбы"или роднику. Но вскоре я обнаружил, что сделать это не так-то "Программа для драйверов скачать бесплатно"просто. Итак, было решено, что на розыски "Игра в одноклассниках аватария играть"надо отправиться одним сильным отрядом. С этими словами старый охотник выбежал из хижины. |
