Режиссер документального кино и театра, бывший журналист «Эхо Москвы» Алла Максимова приехала в Грузию летом 2015-го года и с тех пор снимает и записывает здесь разговоры с людьми. Она не называет эти встречи «случайными», так же как и своих героев, хотя со многими видится в первый и последний раз. Некоторые из разговоров стали частью документального спектакля А.Максимовой «А еще мы строим гараж» (премьера состоялась в Красноярском ТЮЗе в сентябре 2015 г.). Большинство публикуется впервые. Документальные записи разговоров (с сохранением особенностей речи говорящих) чередуются с записями режиссерского дневника автора.

***
(Тбилиси)
Меня давно тянул как магнит один дом. В нем ни одного целого окна, кроме вон того, на фото. Дом давно расселен, весь разобран, разодран. Нет электричества, нет, конечно, воды. Он страшно зияет по ночам, я ходила там ночью, он вообще страшный. Рядом свалка и шиномонтаж. Окраина окраины Тбилиси. Не знаю, почему его не снесли, но вот он стоит, короче. Однажды увидела внутри свет. Не электрический, а то ли свечной, то ли какой еще. Женщина в одном из окон выбивала пыль из ковра. В другом окне – все без стекол – играли дети. В общем, там жизнь. Висит белье, даже стоит машина. Но дома нет. Нет адреса, дома нет на карте. Я боялась туда идти, но пошла. Ну и что? Ходят гуси. Мужик на крыльце курит. А на стене, перевыцветшей-выцветшей, видите? «Наша цель – коммунизм!». И замазано сверху тремя слоями. Цель «наша» – чья? Кто были «они»? Где сейчас? У цели? И какие цели у тех, кто зимует сейчас в этом доме-недоме без воды и света, такие же? Вот бы посадить вместе «тех» и этих, дать друг с другом поговорить. Хожу, смотрю в голове воображаемый док.спектакль. В доме без адреса люди пережидают у костров зиму 2015-2016.


ТАРИЭЛ
диспетчерская железной дороги, ночь

– Я без зубов. Без зубов, говорю! Где зубы? Собачка их жует, играется (смеется). Шутка. Я целый день их таскал-таскал и, это самое… сюда пришел и не стал надевать. Да здравствует свобода, свобода Юрию Деточкину!
В метро я работаю, а здесь отдыхаю. В метро эскалаторы, движение, мы иногда останавливаем их, выходим, включаем, в общем, там все не так, как здесь. Там иной раз приходится всю ночь вкалывать, если что-то испортилось, в 12 [ночи] закрываемся и до 6 утра. Как нет? И днем есть смены, я сегодня оттуда только. 12 часов работаем: я сегодня там днем был, а сегодня здесь ночью. А завтра я в ночь туда заступаю. Ты не поймешь так, я тебе сейчас нарисую (рисует). Понедельник: метро с 8 до 20. Понедельник: железная дорога, с 20:00 до 8 утра. Вторник: отдых до 20 часов. Потом метро с 20 до 8. Среда – отдых. Четверг, с 8 до 20 – железная дорога. Пятница, с 8 до 20 метро. Пятница: железная дорога с 20 до 8 утра субботы. Суббота, с 20 до 8 утра воскресенья метро.
Вот и все, вот мой график. Д – это день, Н – ночь, а бублики – это отдыхи. Выходит, у меня в недельку один выходной всего – чтобы отдыхать сутки. И любовью некогда заниматься. Записала?
У тебя фигурка какая хорошая, честное слово! Комплимент тебе. Ну что, включить, наверное, печку уже, не холодно? Нет? Тогда налью тебе винца. А какой аромат, понюхай.
После смерти сына, после 2008-го то есть, у нас с женой больше ничего не было. Она отказывалась, и после уже… я не стараюсь. Как-то была у меня женщина, сейчас уже говорю начистоту, мужик без женщины ведь тоже неправильно. Ну и до 2008-го я участковым работал, у меня было столько возможностей! Была у меня… встречался я с женщиной, она была разведенная. Потом уехала из Грузии, на заработки. В данный момент сейчас у меня пока – пока! – никого нет. Вот сейчас уже второй месяц как уехала. А так встречались, нормально. Это ты тоже записываешь, что ли? Компроматы? Козел, сигналить надо (проезжающему поезду).
Я бы не сказал, что это была «женская ласка», но в общем была женщина. Лет на 10 младше моего возраста. N ее звали. Не грузинка, нет, армянка. А познакомились мы, когда я был участковым. У нее была проблема с сыном, сын подрался, и дело у меня находилось. Приходит вся в слезах, помоги, говорит. Я говорю: в первую очередь надо не ко мне обращаться, а к пострадавшим, кого он там обидел. Надо пойти, я говорю, к ним и пускай пишут заявление или пускай придут ко мне, что претензий не имеют. Ну я ей объяснил, помог, в общем. А так его за хулиганство… лет, наверное, на 6 потянуло бы. После этого он еще попал, уже сильно попал. Загремел в тюрьму. Тут уже я ничего не смог сделать, в другом районе был. У него там было с наркотой связано, а где наркота, я никогда не совался и никогда не брал дело. За убийства и за наркоту я не подписывался никогда. За остальные дела можно было, а тут – извини, дорогая, помочь ничем не могу.
Ну вот так, сблизились.
Какая любовь, ну какая любовь? Это случайность. Ну, нравились друг другу. Симпатичная была женщина.
Участковым я работал... сейчас скажу, в какие годы… Потом нас сократили, попал на железную дорогу и в метро. А до этого работал в тюрьме, «опять по пятницам пойдут свидания…». Есть такая песня. «Таганка»! Я проработал в тюряге 10 лет, в N-ской тюрьме. Все передачи, все свидания проходили через мои руки, все этапы, все карцеры. Лично я считаю, что любой сотрудник должен быть в первую очередь психологом, а потом сотрудником. Что осужденные – не люди? Осужденные сейчас встречаются мне и приветствуют, рады. Здороваются. Нравилось ли работать там? Вообще-то не очень. Контингент там был такой, одни воры и бандиты. Угрожали, было. У нас было психиатрическое отделение, где были настоящие сумасшедшие. Туда заходить было опасно вообще-то. Но надо было заходить.
А перед тем, как попасть сюда, я работал… рефрижераторные цеха, поезда-холодильники, возили куриные окорочка в Среднюю Азию, Ашхабад. Там хорошо платили, лучше, чем здесь, за сутки 40 долларов плюс оставалась зарплата 500 лари. Мы сопровождали эти вагоны, утром командировочные выписывали и мы ехали, из вагонов не выходили, только на таможнях надо было ударить печать. Но из-за того что там была жара большая, я оттуда ушел, ушел сюда. Невыносимая жара была, на улице 40 градусов, в вагоне все 60, даже градусники от жары лопались. Устроился сюда из-за долгов.
Ну мы же заплатили за сына 7 тысяч 500 евро, заняли такую сумму, чтобы выслали тело из Европы, он же нелегально там был. Похоронное бюро прислало нам официальный банковский счет, на этот счет мы зачислили деньги, и только потом нам его выслали.
Давай что-нибудь о другом. Давай лучше о тебе поговорим, только без камеры.


***
(Кахетия)
Это Роберт. Он вроде юродивого, мне сказали уже потом. А я увидела его в окне заброшенной церкви на кладбище. Он не вышел, я даже не уверена была, что мне не показалось. А когда возвращалась с могилы Пелагеи (1910-2014) – нарвала там веток шиповника, он приоткрыл дверь и на мое «гамарджоба» вышел из двери уже весь: «Грузинка?» Церковь стоит в горах, там давно нет служб, но люди из окрестностей оставляют иконы и свечи. Людей мало. Роберт их не любит, прячется, когда похороны или праздники. Он здесь каждый день, сидит, молится или смотрит в окно, я не знаю. Ему 22. У меня итальянское имя, говорит. Отдаю ему шиповник, ему идет к его синему. Иногда думаю, зачем это все, все что происходит в последние месяцы, а потом встречаешь Роберта, ну и вот, потому. Не знаю, как яснее сказать. Он ясный, как день. День сегодня был замечательный.


ТАСО
общежитие для беженцев

– Не сейчас. Чтобы рассказывать, маленькое настроение нужно.
– (Стук в дверь, голос.) Мама тут?
– Тут, тут, Сандро, у меня под одеялом, смотри.
(Сандро смеется, уходит.)
– Я много раз была в одних и тех же местах. Давид Гареджи, например, минимум 40 раз. В Казбеги 30, 40 раз. В Турции 10 раз, минимум. Я ездила как гид с 2004 года. Последние два года не езжу, но хочу еще, я очень люблю это. Если ты любишь историю своей страны, это нетяжелая работа, вообще.
Свечи [делать] да, тяжелее. Для свечей нужна сила, нужно настроение. Это не обычное дело, не все могут им заниматься. Ты знаешь, вот у компьютера есть гигабайты, память. Компьютер хранит информацию. У рук тоже есть память. Я когда делаю свечи, думаю: ну как так, как это выходит само собой? Две, три, сто штук – и все почти одинаковые, и не только по форме, но и по массе. До милиграмма с точностью. А все из-за памяти рук. Я не знала об этом, но сейчас думаю так.
Меня никто этому не учил, я сама. В Кахети, где я выросла, одна женщина подарила мне воск. Я давно хотела научиться делать свечи, все старые грузины у нас знают, как это. И вот у меня появился воск, и я сделала 3-4 свечи, не помню уже, совсем немного. И подарила эти свечи своему мамао, священнику, моей церкви. Мне тогда было лет 20 – то есть 15 лет назад. Мамао свечи понравились. Он спросил, могу ли я сделать еще такие же. Он дал мне воск, я взялась и стала делать свечи. Мамао тогда меня похвалил, сказал, что работа эта очень физически трудная. И дал мне что-то около 150 лари, я не помню точно, но 15 лет назад это были очень хорошие деньги. Это был мой первый гонорар.
Потом я уехала в Тбилиси учиться в семинарии. Денег у меня не было. Были, но немного. Мамао сказал: ты будешь делать свечи и отправлять мне, а я тебе буду каждый месяц отправлять деньги. Я сняла комнату в Авлабари и стала там заниматься свечами после учебы. Мамао отправлял деньги. Хватало в первое время. Потом, когда уже перестало хватать, я занялась шитьем, стала вышивать крестиком, плела браслеты, делала вручную сумочки. Все это относила в Самеба, в маленький магазин при храме. И дополнительные 30, 40, 50 лари у меня поэтому всегда были.
Пять лет так. Учеба плюс свечи. Плюс – позже – экскурсии. Я работала гидом и делала свечи с сумочками. И все было хорошо.
Первые три года в семинарии мы каждое утро встречались с Патриархом. Каждое утро он приходил и читал вместе с нами, студентами, маленькую молитву, и потом с нами разговаривал. Всегда! Каждый день Патриарх давал нам что-то вроде темы, например: я – человек, что это – человек, кто это? И к следующему дню все студенты должны были приготовить такие маленькие сочинения, эссе на эту тему. Некоторые, по просьбе Патриарха, читали свои сочинения вслух. Я читала два или три раза. Три, четыре, пять человек читали, и все стояли и слушали (все происходило в коридоре, там мы ждали Патриарха).
Потом, когда институт уже кончился, я стала работать на маленький свечной завод. Денег стало больше, и через два года я смогла купить себе машину. В 2007 году я была с экскурсионной группой в Израиле. Компания, которая меня наняла как гида, заплатила мне 250 долларов, и я купила себе ноутбук. Это был мой первый международный гонорар. А за поездку в Каппадоккию позже мне заплатили уже долларов 400 или 500. Это хорошие были деньги. Смогла поменять машину. А в прошлом году я купила маленький участок земли.
Сейчас я занимаюсь только свечами, и это все-таки очень тяжелая работа, очень. В прошлом году я работала на двух человек, и у меня вообще не было времени, совсем. Когда был Великий пост, работала сутками, и в последнюю неделю мне стало плохо настолько, что я еле могла сжимать и разжимать руки. Не было времени даже поесть. Но все в итоге кончилось хорошо.
Я не замужем, но я никогда не чувствовала, что одна. Когда училась в институте, каждый день проводила с однокурсниками. Суббота-воскресенье всегда работа – гидом. Ну, а потом со мной некоторое время жила сестра. Только последний 2015-й год я жила одиноко, если так можно выразиться. Так что в Грузии можно жить без мужа, но… лучше с мужем (смеется). При условии, что это настоящий муж, хороший. Хорошая семья. А если нет, лучше быть одной. У меня уже выработался иммунитет, я без всякого мужа сильная. Хоть и осознаю, что это не очень хорошо. Думаю, сильных мужчин много, просто я такого пока не встретила. Может быть, еще встречу.
Что составляет мою самую большую сегодня проблему? Я не думаю об этом в таком ключе. Вот у меня есть земля, на этой земле я хочу построить маленький дом, но сейчас не могу, возникли препятствия при согласовании в мэрии. Мне пока отказано, а ведь дом – это мечта всей моей жизни. Конечно, на такой ответ мэрии я сначала отреагировала эмоционально, но сейчас уже другие чувства. Когда я натыкаюсь на такие барьеры жизни, я почти сразу осознаю, что все происходит так, как должно происходить и в итоге все, что происходит – к лучшему. Просто нужно, возможно, попробовать найти другой путь к цели. И идти этой другой дорогой. А если и так не получается, значит, это просто не мое дело, не для меня. Все происходит так, как должно происходить, всегда. Вот что я думаю.


***
(Тбилиси)
За те семь минут, что Рубен паял мне сережку из золота, узнала про двух его дочерей (одна живет в Орлеане, другая в Виши, Франция), пятерых внуков, гастроли Шарля Азнавура в Тбилиси, что на выходных Тигран зарезал свинью, что свастике как символу 10 тысяч лет, посмотрела фото зарезанной свиньи в телефоне, фото с женой во французском бассейне на фотоаппарате-мыльнице, обещала порвать вторую сережку и вернуться снова.
«Какие у вас девушки красивые!» – «Ничего, зато у вас красивые глаза».


ТАМАЗ
такси, стоянка (там, где отступы между абзацами – там были особенно длинные паузы, хотя разговор весь был из пауз)

– Где ваша родина?
– Здесь, в Гори. Но вообще я в Цхинвали родился.
– Где?
– В Цхинвали – а вырос в Гори. А сейчас не могу уже в Цхинвали поехать, после войны. У меня там дом детства… я здесь вырос, но родился я там, в Цхинвали. Там очень красиво.
– Во время войны вы здесь были?
– На войне.
– Где?
– На войне. Я служил в армии. Вот там вот. В самом эпицентре.
– Как вас зовут?
– Тамаз.
– Вы такой добрый – у вас глаза добрые, честно говоря, я не знаю, как люди могут воевать с такими глазами.
– Я не хотел воевать. Но не было других вариантов.
– Срочная служба?
– Да. А там выбрать… Если не поеду– за измену потом посадили бы.
– А вы помните, как вам сказали?
– Не, не говорили, не говорил никто. Мы ехали сначала на миротворческие… а потом, когда приехали на эти действия или не помню что… сказали, что надо ехать около Цхинвали там… там осетины… мирное население обстреливают. Даже не говорили, что это будет война, просто сказали, туда прибудьте (неразборчиво), там все уже сделано, освобождение, – и сдадутся осетины, эти боевики и эти там… и все будет хорошо и… потом.
– Против кого вы, получается, воевали?
– Вообще… Как выяснилось, против России воевали. Вообще-то осетины начали… боевики… даже на них формы не было, кроссовки там какие-то, спортивные штаны. А потом, когда Россия начала помогать, уже с россиянами приходилось воевать.
– Было такое – враг? Убивать?
– Такого приказа не было. Вообще-то мы в конце уже защищались… как выяснилось…
– Что самое страшное на войне?
– Самое страшное – когда видишь, когда мирные люди умирают или друзья.
– Вы видели?
– Да. И очень много.
– А сами убивали?
– Если честно, я не смотрел даже. Техника была… и не видел я.


***
(Гурия)
В ту ночь луна в горах висела такая огромная, можно было читать под ней книги. Дэда Тамари не любит фотографироваться, но она так красиво сидела, я выпрашиваю у нее один кадр, она разрешает. Ровно один («Алла! стоп!»). Потом просит спеть по-русски «Ты здесь» Дианы Гурцкой. Объясняет жестами (по-русски не говорит): ты мне Гурцкую – я тебе «Сулико». Идем петь друг другу на колокольню. Там высоко, никто не услышит. Как красиво поет Тамари. (…) Иногда забывала, что они матушки, называла девочками.

Имена некоторых героев  изменены.
Фото автора


Алла Максимова