Моя дорогая Наташа

Все, что я попытаюсь объяснить ниже, я поняла сразу – к тому времени уже научившись различать на редких лицах печать призвания и вдохновения. «Господи, подумала я, да ведь это молодая Цветаева!» Про такие сияющие дивным светом глаза галантные кавалеры задолго до рождения Наташи восторженно спрашивали: «Сколько карат в Вашем взгляде?!» С благословения мудрого наставника Льва Озерова и при моей горячей поддержке Наташа была зачислена в грузинскую группу Литинститута. Института, о котором давно принято спрашивать: разве можно научить человека быть писателем? Отвечаю, опираясь на собственный опыт учебы и преподавания в стенах Дома Герцена: можно и нужно, если у студента есть такая малость как талант. У Наташи талант яркий, страстный, движимый нервом. А знания она получила, как говорится, из первых уст – лучшие специалисты Грузии по истории, искусству, фольклору, классической и современной литературе читали лекции горстке счастливчиков. Конечно, можно сказать, что в известной степени Наташе повезло: она проходила практику, стажировку, а потом сотрудничала и работала в таких уникальных культурных структурах, как русская редакция издательства «Мерани», руководимая легендарным М.И. Златкиным, и Главная редакционная  коллегия по художественному переводу и литературным взаимосвязям, возглавляемая умницей и интеллигентом О.Ф. Нодия. Именно в Тбилиси увидела свет первая книжка стихов и переводов, убедившая читателей в том, что у старших коллег Б.Ахмадулиной, В.Леоновича и других наших друзей, увы ушедших из жизни, появилась надежная смена. В небольшом по объему сборнике Наташи Соколовской уместилась целая плеяда грузинских поэтов, в том числе Тамаз и Отар Чиладзе, Джансуг Чарквиани. Нет нужды оценивать эти переводы. Они признаны практически всеми. Поделюсь только цитатой из однокурсника и большого друга Наташи – Александра Златкина-Браиловского, который много лет не устает повторять, что самую неприступную красавицу и недотрогу можно соблазнить, декламируя ей лирику Отара Чиладзе в переводах Соколовской. Да, последние годы Наташа пишет прозу, и прозу замечательную – рассказы, повести, романы, и здесь она тоже получила заслуженное признание. Но я все равно не верю, что она не вернется к поэзии и переводам. Ведь она уже приняла ответственность за грузинско-русские связи и продолжает служить им по сей день, как составитель и редактор поистине уникальных проектов. Это ее стараниями увидели свет такие раритетные книги, как подстрочный перевод поэмы Руставели с бесценным научным аппаратом (два издания), роман-исследование Галины Цуриковой о Тициане Табидзе с корпусом стихов Тициана (издание приурочено к юбилеям Тициана и Бориса Пастернака). Ранее были осуществлены «Запретный дневник» трагической Ольги Бергольц и знаменитая «Блокадная книга» Даниила Гранина. Работая в Санкт-Петербурге, Наташа снискала прочный авторитет прекрасного редактора, инициатора серьезнейших изданий. Уроженка этого удивительного города Наташа унаследовала его заметные черты – несгибаемость, интеллигентность, культуру. Такое впечатление, что Наташа, начиная свой творческий путь, поклялась говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. В современной России – это едва ли не большая редкость, чем самый «навороченный» талант. Мало кто посмел писать так открыто и прямо о событиях в Грузии (от 1989, включая 2008, и по сей день), о которых принято по общему согласию умалчивать. Она же говорит и пишет об этом постоянно. Работая в Лениздате, Наташа как ведущий редактор не побоялась поддержать и выпустить в свет книгу выдающегося азербайджанского писателя Акрама Айлисли, едва не поплатившегося жизнью за свой роман «Каменные сны», в котором он описал ужасы армянских погромов в 1988-90 годах. Если Наташа и «изменяла» родному Питеру, то только с таким же родным Тбилиси и немного, совсем «платонически» с Парижем. В Тбилиси она давно уже «наша Наташа». Какую-то из публикаций она даже подписала калькой своей фамилии Миминошвили («мимино», как всем известно, означает «сокол»). Звучит естественно! В Тбилиси она жила у Ниты Табидзе, потом с любимым мужем, талантливым поэтом-переводчиком Тенгизом Патарая, там же родился ее единственный сын Ника, уже проявивший себя как одаренный переводчик. К своему юбилею молодая и красивая Наташа стала бабушкой пока еще совсем маленького Марка. Пожелаем им всем здоровья, счастья и успехов. Я счастлива повторять еще и еще раз, что сегодня Наталия Соколовская известный и признанный поэт, прозаик, серьезный литературный и общественный деятель. Есть чем гордиться. Поздравляю, моя дорогая Наташа!

Анаида Беставашвили



Вечная тайна

Мне хочется сначала же вспомнить одну строчку из Наташи Соколовской, которую я почему-то представляю как ее автопортрет: «Всю волю соберя в кулак, сидит с закушенной губою». Это словно штрих настоящего художника-графика, но дело как раз в том, что такая многозначительная точность подвластна только слову, и мы видим не только до крайности напряженное лицо поэта, но и сжатую в одну горсть всю его жизнь, полную боли. В данном случае мы говорим об одном из лучших поэтов, который в эпоху сегодняшнего лже-авангардизма отличается некой «странностью», заставляющей преданно следовать жесточайшим законам классического стиха, чтобы еще раз напомнить нам о том, что чем больше мы преданны неприступности канонизированных традиций, тем чаще и вернее обнаруживаем неожиданную новизну, ту самую, которой именно неожиданность придает облик подлинности. Наташа Соколовская, действительно, на редкость привержена классической поэзии, которую великие петербургские поэты превратили в своеобразный волшебный ларец, пополняющий существующую реальность совершенно новыми и в то же время удивительно знакомыми мирами. Я убежден, что для Наташи Соколовской жизнь в этом городе уже стала своеобразной обязанностью и стимулом и, главное, силой преодолевать то одиночество, которое издревле и совершенно справедливо стало синонимом поэтического творчества. «Господь оставил меня живой, чтобы я услышала свое имя, произнесенное тобой», – эта удивительная, эмоциональная фраза, которую именно эмоциональность превращает в музыкальную тайну. Ничто так точно не выражает, не определяет или, если угодно, не раскрывает своеобразие лирики Соколовской как строка Мандельштама, вынесенная Наташей эпиграфом к одному из ее стихотворений: «И женский плач мешался с пением муз». И вправду, главным двигателем лирики Наташи является печаль женщины, которой Господь даровал огромную любовь, только… приговорил нести эту непомерную ношу одной! И мы видим, словно очнувшуюся в незнакомой обстановке, потрясенную женщину, уже вообще не помнящую, существует ли соловей, цветет ли акация, поют ли дети, и все равно продолжающую бороться, чтобы как-нибудь вырваться из заколдованного круга монотонного бытия. В литературе не много жанров, столь сильно заряженных противоречиями и жаждой борьбы, как, на первый взгляд, безобидная, изящная лирика. Достаточно обратиться к наследию великой сооте-чественницы Наташи Соколовской Анны Ахматовой. Лирику вообще характеризует еще и та особенность, что она может объявиться в самом неожиданном месте, оставаясь при этом доминирующей интонацией произведения. Я имею в виду настоящую прозу, а не так называемую «прозу поэта», тот самый термин, который литературоведы часто используют для оправдания слабости сочинения (если это вообще можно оправдывать!), но используют, разумеется, тщетно. Я не понимаю, каким образом появился этот термин в мире, где поистине великие прозаические творения созданы поэтами. Чтобы не уходить далеко от России (хотя в мировой литературе существует масса подобных примеров), напомним, что никому в голову не пришло называть прозу Пушкина или Пастернака «прозой поэта», хотя, по моему мнению, в России нет поэтов лучше. Вспоминаю один такой пассаж из прекрасной прозы Наташи Соколовской: в душном от выхлопных автомобильных газов городе, в пространстве, тесно схваченном бетоном, асфальтом, камнем и железом, кто-то на чудом уцелевшем клочке земли сажает зеленый стебелек, не потому, что жаждет урожая, а по причине куда более значительной (впрочем, не ведомой автору или свидетелю этого сакрального действа) – человек ищет землю, им движет ностальгия по земле, подобно узнику, роющему лаз в своей камере для побега из тюрьмы, ибо его зовет на волю внешний мир, полный облаков, звезд, радуг, чего он, скорее всего, никогда больше не увидит. Это интуитивный порыв, устремленность к собственной, безнадежно забытой сущности. Наташа Соколовская – превосходный переводчик, понимающий, что перевод – это, правда, неосознанная, но активная попытка обнаружить родство или похожесть народов, иначе в литературе не появился бы этот жанр, не просто необходимый, но и обязательный. В ее переводах стихи грузинских поэтов приковывают внимание, и это не удивительно, поскольку она переводит поэтов разных, но интересных для всех, переводит их такими, какие они есть, будь то Тициан Табидзе или Отар Чиладзе. Вместе с тем, руку мастера дополнительно направляет великая сила, называющаяся любовью – разве возможно не любить родину своего ребенка или страну, где ты причастилась самому главному для женщины счастью в этом мире?! И наконец, лично я, даже если бы не имел никакого отношения к писательству, не слышал бы никогда имен равнодушных и недоступных муз, как обычный простой житель Грузии я выразил бы глубочайшую благодарность Наташе Соколовской, хотя бы за то, что она в наше крайне сложное и напряженное время стала инициатором и исполнителем уникального издания нашей национальной святыни «Вепхисткаосани» в Санкт-Петербурге. Несмотря на то, что я намеревался очень коротко сказать о творчестве Наташи Соколовской, все равно оказался невольной жертвой многословия – из чего следует, что я сказал о поэте меньше, чем собирался.

Тамаз Чиладзе
Перевод с грузинского Анаиды Беставашвили


Наталия Соколовская

Родилась в Ленинграде. Окончила Литературный институт им. Горького. Десять лет жила в Грузии. Автор поэтических сборников: «Природа света»; «Незапечатанные письма»; «Ангелы навсегда». Автор книг: «Литературная рабыня: будни и праздники», «Любовный канон», «Вид с Монблана», «Рисовать Бога».
Член Союза писателей Санкт-Петербурга, Российского Союза писателей, Международного Пен-клуба и творческого союза «Мастера литературного перевода».
Наталия Соколовская – автор идеи и координатор уникального совместного российско-грузинского проекта «Ш.Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Билингва». Редактор книги «Шота Руставели. Вепхисткаосани (Витязь в тигровой шкуре) Подлинная история». Редактор книги Г.Цуриковой «Тициан Табидзе: жизнь и поэзия».
Автор проекта «Ольга. Запретный дневник», посвященного О.Берггольц, и проекта «Я буду жить до старости, до славы... Борис Корнилов».
Ведущий редактор сборников блокадных дневников ленинградцев, а также нового издания «Блокадной книги» А.Адамовича и Д.Гранина.




Отар Чиладзе
перевод с грузинского НАТАЛИИ Соколовской

***
Листья за ночь усыпали двор,
словно сдернули вниз покрывало.
Неожиданно и небывало
перед нами раскрылся простор.
Даль проснуться никак не могла.
Мгла, как пальцы слепого, дрожала...
Ты уже расправляла крыла...
Что тебя на земле удержало?


ДАЧА
Раскрытые книги усыпала хвоя,
усыпала хвоя и плечи, и спины...
Но что-то сегодня творится с тобою:
грустишь и смеешься без явной причины.
А хвоя летит на столы и страницы.
И шахматы ею усыпаны тоже.
Ты тщетно пытаешься с чем-то смириться,
смятенье тебя безотчетное гложет.
Ты дачный роман разыграл как по нотам,
для дачниц прелестных плетя небылицы.
Но что-то тебя беспокоит. А «что-то» –
лицо, заслонившее прочие лица.
Ты встретил ее в городской суматохе.
Стояло такое же душное лето.
И ты обернулся и замер на вздохе.
И даже не понял, что значило это.
Как город, лицо некрасивое было,
прекрасное было, как город, и злое.
и в нем милосердие тайно сквозило,
и это тебе не давало покоя.
Не знаешь ты, что для тебя это значит...
...А книги, наверно, листают для виду.
И пусты кто не сведущ – ночами не плачет
и на мирозданье не копит обиду.
И вдруг – этот поезда крик на вокзале!
И город грохочущий – ближе и ближе,
как боль, что тебе на роду предписали,
и, стало быть, время ее не залижет.
А поезд кричит и кричит, протестуя.
И пот проступает на рельсовой стали.
...А ты вспоминаешь улыбку простую.
Такие встречаться уже перестали.


СНЕГ МАРИНЫ
Снег пошел, понимаешь, Марина!
Я просил. И к скончанию дня
снег лелеянный, снег лебединый
снизошел наконец на меня.

Ждал я долго. Как темная птица,
взгляд мой в небо летел сквозь окно.
Снег пришел, чтоб ко мне обратиться.
С чем – не знаю. И знать не дано.

Он как дар, что ниспослан немногим.
Он – твоя молодая душа.
Он сбивает меня с полдороги.
Я, как путник, застыл не дыша.

Мне казалось, я шел, а на деле –
ждал тебя, подчиняясь судьбе!
Эти вечнозеленые ели
облегчают мне мысль о тебе.

Снегопад, как беспамятство, длинный.
Женским трепетом полон простор.
Ты сегодня так близко, Марина,
как еще никогда до сих пор.


ВСТРЕЧА
Блестят зимы приподнятые плечи.
Пальто, как тень, валяется у двери.
Он говорит – как будто это лечит.
Он говорит. Она молчит. И верит.

Она глядит с улыбкой на мужчину.
Она тихонько гладит одеяло.
И так, как ей чутье продиктовало,
утаивает счастья половину.

Он говорит, и суть его рассказа
поймут, наверно, только эти двое.
Так пылко он не говорил ни разу.
Он искренен сейчас с самим собою

и с миром искренен сейчас, – а это
освобождает от всего, что ложно.
Молчат одушевленные предметы,
и занавески дышат осторожно.

Быть мертвыми предметам не по вкусу.
И, на людей взирая с замираньем,
они поддались их переживаньям,
как самому горячему искусу.

Как хорошо. Покой. Полутемно.
Стучат часы, похожие на птицу.
Проходит непогода сквозь окно,
чтоб в зеркале спокойно разиться.

Они лежат. Как легкое весло,
ее рука спускается с кровати.
Всю суету волною отнесло.
Ничто не нарушает благодати.

Да будет так. Пусть хоть на эту ночь
от них отступят смута и усталость,
не вспоминают пусть, что превозмочь
разлуку никому не удавалось,

что всякой радости выходит срок,
что горечь стала жизненной основой,
что существует непреклонный рок
помимо географии суровой.

Есть всюду поле, проволока, столб...
Граница слуха, языка и зренья...
Но сердце для того дается, чтоб
развилось безграничное терпенье.
И мира грязь, осевшую на дно,
вода уносит – так легко и просто –
ценой их ласки.
И глядит в окно
ночь,
как привставший на носках подросток.


***
Опять мучительный, как тайна,
трепещет воздух разогретый.
В следах жары необычайной
бесшумно отступает лето.
(Мы расстаемся. Так решила
судьба. И непреложно это.)
Желтеет тополя вершина.
Бесшумно отступает лето.
Воспоминанье стало прахом.
Распалось, временем задето.
Ночь дышит воздухом и страхом.
Бесшумно отступает лето.


***
Я в упряжь новую ввязался.
А между тем нагрянул срок
сознаться в том, в чем не сознался,
и тех простить, кого не смог.
Я, в упряжь новую впряженный,
лечу, как в прежние года.
Уставший, жизнью обожженный,
лечу, как прежде, но – куда?
Все, что казалось так далеко,
приблизил я ценой потерь.
Совсем иная подоплека
у бега моего теперь.
К непостижимому тянулся.
Приблизился – и в тот же миг
я пожалел и отшатнулся
ото всего, что я постиг.
Я сам себя обманом тешу,
что не умолкли соловьи,
что думы и желанья те же,
как в прежние года мои.
Но я лечу, распятый, тяжкий,
познавший боль, и свет, и срам,
в несуществующей упряжке
к несуществующим мирам.


КРЕМАЦИЯ СТАРЫХ СТИХОВ
Я прав... Перед собой и небом прав!
А ветер мне цеплялся за рукав.
Но ветер слаб. Судьба не виновата.
Я вижу, как горят, ладонь разжав,
стихи, тобой любимые когда-то.
Так я сидел и пламя сторожил.
И различал потрескиванье жил.
Побеги звезд в окне росли и крепли.
Стихи мои – вот в этом легком пепле.
А я, глупец, всю душу в них вложил!

МКПС «Русский клуб» и редакция журнала «Русский клуб» сердечно поздравляют Наталию Соколовскую с замечательным юбилеем и желают крепкого здоровья, творческого долголетия и новых публикаций на страницах нашего журнала!