Я познакомилась с Александром Флоренским в октябре 2011 года.  Снимала телевизионный сюжет про «Тбилисскую азбуку» и про любовь ее автора к грузинской земле. Тогда же и выяснилось, что этот известный питерский художник, который создал на родине нашумевших «Митьков», сотни притягательных своей непосредственностью и искренностью картин, а также проиллюстрировавший культовый трехтомник Сергея Довлатова, не такой уж и питерский. А больше, чем некоторые, тбилисец.                           

Случайного ничего не бывает

Прапрадед Флоренского был военным врачом во Владикавказе. А его сын, тезка художника Александр Флоренский учился в Тифлисе, в первой гимназии, после окончания которой отправился в Санкт-Петербург учиться на инженера путей сообщения.
– В Петербурге мой прадед встретился с моей прабабушкой, своей женой. Она была уроженкой Сигнахи, жила в Тифлисе. Ее звали Ольга Сапарова. Родом она была из знатной богатой армянской семьи, владеющей недвижимостью в Сигнахи и Тифлисе. Кстати, поговаривали, что приказчиком отца прабабушки в молодости был Александр Манташев, будущий миллионер. Он пытался свататься к одной из его дочерей, но ему гневно отказали. Так вот, в Петербурге Ольга Сапарова училась на курсах, тогда было модно девушкам ездить на учебу в столицу. Ей было лет девятнадцать или двадцать, наверное. И я подозреваю, что они познакомились именно на почве того, что оба были из Тифлиса.
В Петербурге Сапарова и дала согласие на брак. Но, решив выйти замуж за русского, она испортила отношения со своей семьей, – вспоминает историю своих предков Флоренский. – И всю жизнь от этого очень страдала. Вернувшись после учебы в Тифлис, они поженились, у них было семеро детей. Один из них, старший, Павел Флоренский – крупнейший представитель религиозной философской мысли, ученый-энциклопедист, священник. В 1937 году он был расстрелян на Соловках.
– А младший сын, мой дед, Андрей Александрович, был крупным военным инженером, руководителем конструкторского бюро и специалистом по корабельным и береговым орудиям. Он был лауреатом Сталинской премии, будучи беспартийным и братом репрессированного философа. Хотя все время ожидал, что его тоже посадят. Все равно же ценные кадры оказывались в тюрьмах и лагерях. Видимо, очень хорошие пушки изобретал… Кстати, жил он на улице Николаевская (она же Калинина, Джавахишвили). Там же его и отпевали в церкви Александра Невского. Ныне на этой же улице – Джавахишвили – сейчас живу я.
– Это не похоже на случайность…
– Случайно ничего не бывает. Я так считаю. Кстати, в Грузии у меня есть троюродная сестра. Это скульптор Марина Иванишвили.
– А когда вы впервые попали в Грузию?
– В Грузию я впервые попал в 1982 году, как только закончил институт. Тогда мы с женой и одним приятелем объехали всю Грузию. Я познакомился со своими родственниками. Нам все очень понравилось. Мы даже были в Сванети. А потом в Грузии наступили тяжелые времена. Но в 1994 году, кажется, в Петербурге обосновался художник Котэ Джинчарадзе. Мы с ним очень подружились. Жил он там лет пять. И все это время я говорил ему: «Костя, надо поехать в Грузию!» А он отвечал: «Нет, еще рано! Там у нас света нет, воды». Но вскоре он вернулся на родину и в 2007-ом написал мне: «А теперь уже можно! Теперь у нас свет горит, вода идет!». И мы с женой и еще одним художником отправились в Грузию.
Котэ Джинчарадзе принял питерских художников в своем знаменитом доме в Раче. Это столетний дом деда Котэ, который он превратил в т.н. гостевой дом для художников и назвал его Arteli Racha. Флоренские провели в этом месте 10 дней. Там же гостили и работали грузинские художники. Позже в Тбилисском музее «Карвасла» состоялась их коллективная выставка. После того визита в Грузию у Александра Флоренского созревает мысль обосноваться в Грузии.
– Мы решили обзавестись тут скромной квартиркой. Стали просматривать интернет. В это время Костя искал квартиру для своей сестры, и заодно интересные варианты показывал и нам. Таким образом совершенно случайно, но я считаю, абсолютно логично, он прислал фотографию одной квартиры на улице Джавахишвили и сказал, что надо брать.
Позже выяснилось, что дом стоит в ста метрах от жилья художника Михаила Шенгелия, а еще в этом районе живут художники Ушанги Хумарашвили и Олег Тимченко. Так что недолго думая, Флоренские купили эту квартиру.
Шел 2008 год. Александр Флоренский приехал делать ремонт в своей новой тбилисской квартире как раз в разгар августовского конфликта.
– Садясь в самолет, я совершенно не знал, что идет война. Это был последний прямой рейс из Петербурга. Прилетел, меня встречает Вахо Бугадзе и объясняет, что началась война. А у меня рабочие с апреля работают, ну так по-грузински – выпьют, закусят, песни споют и уйдут (улыбается). Они все клялись, что к моему приезду все будет готово. Приезжаю, стоят все в краске, ничего не готово. Ну я стал жить у Миши Шенгелия и подгонять их. При этом шла война. А у меня комплекс вины. «Вдруг танки на Тбилиси пойдут...» Я говорю им: «Давайте бросим ремонт, война ведь!» А они – «Зачем, все нормально, работаем». Так что закончили ремонт ровно к концу войны. И 21 августа я улетел обратно. В аэропорту огромные пробки были, ничего не летало две недели. И я был даже уверен, что мне в аэропорту придется спать неделю на полу. Но приезжаю – все в полном порядке. Стоит мой самолет. Думаю, ну сейчас мне в рожу плюнут в этой будке с моим паспортом или в спину что-нибудь скажут. Нет, говорят, счастливого пути! И улыбаются. Это, конечно, запомнилось…

Рождение «Тбилисской азбуки»

С тех пор ежегодно Александр Флоренский весной и осенью приезжает в Тбилиси и работает здесь. А в 2011 году даже решил подарить горячо любимому городу особенный подарок – «Тбилисскую азбуку». Это своеобразный и занимательный путеводитель по самым известным местам столицы Грузии, начинающийся на все 33 буквы грузинского алфавита. Простые и увлекательные зарисовки карандашом были снабжены полезными и остроумными справками и комментариями автора.
– Как появилась идея создать «Тбилисскую азбуку»?
– Все началось с Иерусалима. Идея была не моя, я ее украл. Поэтому я пишу в каждой книжке об этом.
– У кого?
– У иерусалимского поэта и гида Михаила Короля. Мы с ним подружились в Иерусалиме. Он замечательный гид, знает в Иерусалиме абсолютно все. Т.е. благодаря ему я теперь знаю в Иерусалиме такие места, о которых не подозревают даже местные, живущие там десятки лет. И, когда мне пора было уезжать, он говорит: давай, мол, какую-нибудь совместную книгу сделаем. Ты – художник, я – поэт. В итоге Король сочинял стихи и выбирал объекты, а я их рисовал. И как-то я подумал: как странно – я в Иерусалиме второй раз в жизни, и я рисую «Иерусалимскую азбуку». А в любимый Тбилиси я летаю два раза в год – надо бы сделать «Тбилисскую азбуку».
Подумал и сделал. Но к «Тбилисской азбуке» Флоренский решил не привлекать поэтов, а сам написал авторские тексты. Друзья помогли ему с грузинским алфавитом. После чего Флоренский вдоль и поперек обошел Тбилиси и зарисовал любимые места в своей книге. Выставка этих рисунков состоялась в кафе «144 ступеньки». Именно тогда нашелся и издатель «Тбилисской азбуки» – издательство «Диогене». А позже печать дополнительного тиража профинансировали и питерские меценаты.
Почти следом появились «Азбуки» Санкт-Петербурга, Воронежа, Черногории. В октябре, по словам художника, будет издана «Нью-Йоркская азбука». Кроме того, Флоренский нарисовал книжку «Путешествие из Мурманска в Киркенес». В ней художник немного отошел от формата азбуки и сконцентрировался на интересных маршрутах путешествия, не привязываясь к алфавиту. Такой же проект он планирует сделать о Грузии и назвать его «Путешествие по Грузии». В планах Флоренского переиздание «Тбилисской азбуки», потому что тираж весь был молниеносно распродан.
– А «Азбуку» какого города вы с удовольствием написали бы?
– Список бесконечен. Но моя мечта – Марокко.
– Почему?
– Не знаю. То есть, я знаю. Потому что Матисс очень много рисовал в Марокко, а мне очень нравится Матисс. И я бы хотел поехать, к примеру, в Танжер и нарисовать «Путешествие по Марокко».

«Митьки»: от фурора к позору

Но задолго до всего это Александр Флоренский был известен у себя на родине, как один из создателей группы «Митьки». Эта группа из Санкт-Петербурга сложилась в 1980-е годы и быстро переросла в массовое движение, объединив художников, музыкантов, поэтов и писателей. «Митьки» стали некой визитной карточкой ленинградского неофициального искусства последних десятилетий XX века. Их живопись представляла собой такой «городской фольклор», с открытым и несколько простодушным взглядом на жизнь, в котором раскрывалась поэтичность и красота повседневности. «Митьки» экспонировались на выставках, снимали фильмы, выпускали газеты, писали музыку, гастролировали по миру.
– Александр, а что стало с «Митьками» сегодня?
– Сегодня с «Митьками» полный позор. Из тех, кто когда-то был «Митьками», остался один Митя Шагин, который прочно сел в середину, набрал каких-то новых левых людей и смешит народ непритязательными шутками. Причем он на самом деле не глупый человек. А когда-то это была компания утонченных, интеллигентных, образованных людей. Но вот некоторые черты характера, такие как любовь к славе, затмили разум когда-то талантливого художника, я бы так сказал. И Господь за это наказывает – лишает таланта, как со всеми это бывает. Поэтому от сегодняшних «Митьков» я стараюсь открещиваться как только могу, уже лет десять.
– А правда, что у вас хранится запись концерта Виктора Цоя у «Митьков»?
– Да. Это был концерт у меня в мастерской, который я записал на советский кассетный магнитофон. Как оказалось, там была пара песен, которые нигде не были записаны. Эту запись я передал сыну Вити, которого я в последний раз видел, когда Витя кормил его с ложки. Ему было 6 месяцев. И вот спустя двадцать семь с половиной лет звонок в дверь. Входит человек, метра два ростом, с такой легкой сединой и объясняет, что он Саша. Он оцифровал эту запись и передал мне диск уже в оцифрованном виде. Так что теперь уже не пропадет! Но пока издавать не спешит. Я пообещал ему, что не буду выкладывать в интернет, он просил. Думаю, что это должен быть диск тиражом около тысячи экземпляров – для узкого круга друзей, чтобы раздать всем участникам события. Ведь в тот день у меня собралось очень много друзей. Это был апрель 1985 года.

Никогда раздельно

Несколько ранее, а точнее в 1977 году, Александр Флоренский встретил свою супругу, тоже художницу Ольгу Флоренскую. Молодые люди познакомились в институте, на первом курсе. С тех пор рука об руку успешно идут как по жизни, так и в творчестве.
Эту любовь к живописи переняла и их дочь Екатерина Флоренская – также известная питерская художница. С недавних пор семья Флоренских приобрела в исторической части грузинской столицы мастерскую с великолепным видом на город, где все члены творческого семейного коллектива трудятся над созданием своих произведений.
– Александр, не трудно уживаться с супругой-художницей?
– Да нет! У нас как-то это решилось. Потому что каждый из нас делает собственные вещи. Рисуем на бумаге и на холстах самостоятельно, а вот объекты всегда делаем вместе. Никогда раздельно. И это не из вежливости, а потому что там все очень сложно и должен быть двойной контроль качества.
– А что вам ближе всего? Графика, живопись, скульптура, арт-объекты…
– А над тем и другим я работаю с одинаковым тщанием. Это упрощенно преподносил Лев Толстой: вот человек сначала попашет, посеет, покосит траву, а потом пойдет, напишет симфонию (что-то в этом роде). Потому что объекты часто связаны с физическим трудом и очень серьезной работой. Живопись – в меньшей степени. Но, чтобы подняться в мастерскую на Мейдан порисовать, тоже труд нужен – высоко очень. И в Петербурге у нас мастерские в мансардах, куда подниматься надо на шесть этажей, без лифта. А для объектов, которые мы делаем на даче под Петербургом, у нас в сарае дрели, болгарки, электрические пилы, дисковые пилы…
– Внушительный арсенал!
– Да, потому что иногда надо использовать и такие инструменты для создания наших объектов. В основном мы работаем со старыми вещами, найденными на помойке или купленными на блошином рынке или в антикварном магазине. Это обычно ящики, цилиндры, сосуды, жестяные банки. Бывает, что-то тут прикуплю на тбилисском Сухом мосту и везу в Питер. Создание некоторых объектов занимает несколько лет. А потом наша задача не распродать их по одиночке, а передать какому-то музею целиком, а это непросто. Но удается иногда.  В квартире и мастерских они уже не помещаются, поэтому их, как котят, куда-то надо пристроить. Когда за деньги, когда бесплатно, если музей – то можно подарить.
– А привезти эти объекты в Грузию не думали?
– А в Грузии пока такого музея нет. Вот я и жду появления такого музея, который захочет принять в подарок какие-то наши произведения. Да и вообще, все, что я делал в эти годы в Грузии, я увозил в Петербург. А вот с прошлого года мои работы уже назад не увозятся. Потому что я принял решение: все, что здесь делаю – не увозить. То есть сформировать грузинскую часть наследия. Чтобы, если я помру, здесь что-то осталось. Потому что это абсурдно: я здесь живу и здесь нет моих работ. Если только в частных коллекциях, и то немного... Тем более в глубине души я уже считаю себя отчасти тбилисским художником.

Дань Пиросмани

За последние годы Флоренский и правда стал неотъемлемой частью грузинских живописцев. Дружбой с художником, чьи работы хранятся в Русском музее и Третьяковской галерее, гордятся такие известные тбилисские мастера живописи, как Ушанги Хумарашвили, Темо Джавахишвили, Мамука Цецхладзе, Вахо Бугадзе, Михаил Шенгелия, Михаил Гогричиани, Котэ Сулаберидзе, Муртаз Швелидзе и другие.
– Александр, кто, на ваш взгляд, самый интересный современный грузинский художник?
– О! Это все мои друзья.
– А из молодого поколения?
– Двух молодых художников я считаю очень серьезными, которые, может быть, я много беру на себя, но считаю, что в какой-то момент они были даже моими ученицами. Это Туту Киладзе и Тина Чхиквишвили. Я считаю, что у них большое будущее. Особенно развернулась Туту Киладзе. Она совершенно никому не была известна. Мы с ней познакомились, я восхитился ее работами и стал ее коллекционировать.
– Кто же вам близок из ныне покойных грузинских художников?
– Пиросманашвили.
– Кстати, у вас с ним просматривается некая связь…
– Так я этого и не скрываю (причем странно, что это просматривается у меня и совершенно не просматривается у современных грузинских художников). Но это же отчасти такое, как говорят в современном искусстве – не подражание, а как бы цитирование. Я же это сознательно делаю. Знаете, есть такое французское словечко – hommage, что значит уважение. Это такая дань Пиросмани.
В подтверждение сказанного Флоренский показывает мне серию своих картин, которые сильно напоминают легендарные вывески Пиросмани. Овощи, фрукты, вино, боржоми, хинкали, наивные женские портреты…
– Во-первых, если приглядеться, не такой уж он примитивист, – продолжает Флоренский. – Потому что у него такие мастерские композиции, такое мастерское владение цветом… Конечно же, формально, этот человек был необразованным художественно. Но и слава богу. Потому-то он и стал гением. Если бы он попал в Академию художеств, у него бы эту дурь вышибли бы мгновенно. Но он просто безукоризненно чист и честен. Обычно же фальшь лезет всем в глаза. Люди любят все напыщенное, надутое. «А не все золото, что блестит», гласит русская поговорка. Вот Пиросманашвили вообще не блестел при жизни и никому не был нужен. А потом справедливость все же торжествует. Выясняется, что дороже его ничего в Грузии не существует. И лучше его художника нет и не было никогда. Кроме фресок. Вот фрески в Грузии гениальны. Не знаю, правда, все ли они написаны грузинами. Потому что, например, в Сванети самые лучшие фрески создал мастер Тевдоре, а он был из Греции.
– А кто заслуживает внимания в России?
– Иван Сотников, Ира Васильева, Таня Сергеева – в Петербурге это самые любимые мои художники.
– Кто же ваш абсолютный кумир в живописи?
– Это место делят у меня Матисс и Пиросмани. Есть, кстати, тоже гениальный польский примитивист Никифор. Тоже нищий человек был, всю жизнь рисовал дворцы и домики. Пятьдесят лет рисовал одно и то же акварелью и карандашом. Это их Пиросмани. А в Англии был Альфред Уоллис, бывший рыбак, такой английский Пиросмани. Тоже чудесный художник.
– Так в чем же, по-вашему, загадка успеха этих художников?
– Успех примитивистов не в том, что мода какая-то – а в честности, в первую очередь. И в подлинности, что самое главное в искусстве. А вовсе не в профессионализме, который может быть, а может не быть. Рембрандт обладал высоким профессионализмом и тем не менее он гениальный художник. Или Веласкес. А у Пиросманашвили не было профессионализма такого, как у Веласкеса – и он гениален.
– Честность художника – значит писать то, что ты думаешь?
– Да. Не вставать на цыпочки, не тянуться куда-то… Вот есть философская категория, не помню, кем из философов предложенная. Она говорит, что есть две вещи – «быть» и «казаться». Когда идет человек, одетый в лучшую одежду, на лучшем автомобиле, с золотой кредитной картой или личным самолетом. Он «кажется». Потому что, если его раздеть и посадить в обезьянник, в полицию, то он, может, самый первый всех предаст, продаст и окажется ничтожеством. А тот, кто в объедках роется, может быть, окажется порядочным человеком. И это очевидно! Вот это «быть» и «казаться» в искусстве – то же самое. Да и в литературе, в кинематографе, в журналистике, где угодно. Так вот, Пиросмани «был», а кто-то хочет «казаться»… Многим испорченным людям, людям-потребителям, кажется, что раз художник учился в Европе – это хорошо. А Пиросмани, например, даже в Батуми ни разу не был. Какая тут заграница?! Он прожил всю жизнь около вокзала. Глупые люди говорят: мол, раз выставлялся на Венецианской биеннале – значит, хороший. Очень хороший проект сделал однажды один художник на этой самой Венецианской биеннале. Он на стенах одной комнаты просто написал разные фамилии. И эти фамилии никому ничего не говорили, ровным счетом ничего. И оказалось, что это были лауреаты золотых медалей Венецианской биеннале прошлых лет. А Венецианская биеннале – самая престижная в мире выставка. И эти люди получили ее золотые медали. А их имена на стенах ничего людям не говорили.  Среди них не было ни Матисса, ни Пиросмани, ни Уоллиса, ни Никифора, ни многих других прекрасных авторов. Всех тех, о ком снимают фильмы, чьи жизнь и творчество изучаются...
В завершение нашего с Александром Флоренским разговора он попросил разрешения нарисовать меня – еще одним портретом пополнить свою серию картин под названием «Грузинские красавицы». Перед рисованием художник предупредил, что портрет иметь сходство с моделью не будет. Оказалось, слукавил. Сходство есть, потому что честно рисовал меня.


Анастасия ХАТИАШВИЛИ