Каждый вечер эта почти 90-летняя актриса, известная и все еще красивая, уединялась в своей комнате на втором этаже дома на тбилисской Горе раздумий – Пикрис гора. И что-то писала. Этот дом когда-то построил ее муж. Его давно нет на белом свете. Как-то раз своего интереса не смог унять зять Котэ и спросил: «Что вы пишете? Наверное, о своей жизни?» – «Да нет. Просто о том, о сем». Прошло время, и однажды она сама протянула ему пачку исписанных листов. Каждая запись начиналась одинаково: «Дорогой Миша!» И шел рассказ о том, как прошел очередной день, о семье, работе, невзгодах, радостях. Эта женщина писала письма своему любимому умершему мужу, Михаилу Чиаурели. И звали ее Верико Анджапаридзе.
Так начиналась любовь
Верико родилась в городе Кутаиси, в семье известных юристов Анджапаридзе. Дата ее рождения доподлинно не известна. По одной версии – 23 сентября 1900 года, по другой – 6 октября 1897 года. Зато известно, что в один прекрасный день 1900 года великий поэт Акакий Церетели поднял на руки малышку и объявил: «Верико – добрая волшебница ХХ века! Вот увидите – в новом столетии она прославит свою родину!»
Вначале она покорила родной город – девушку называли кутаисской госпожой. А в семнадцать лет, окончив учебное заведение святой Нино в Кутаиси, Верико, не спросив ни у кого разрешения, уехала в Москву и поступила в драматическую студию актера Малого театра Сергея Айдарова. Хотя ей никто и не запретил бы заниматься актерством, всем окружающим и так было ясно – растет актриса. Просто Верико с малых лет привыкла принимать решения самостоятельно.
Учебе помешала революция. Верико вернулась в Грузию, начала заниматься в театральной студии бывшего актера парижского театра «Антуан» Георгия Джабадари.
Верико не была красавицей. Но в ней было столько неотразимого шарма, что мужчины сходили с ума, и поклонников у нее была уйма.
Как-то раз в студию заглянул 24-летний Михаил Чиаурели. Он уже окончил тбилисскую школу живописи и ваяния, стал известен как одаренный скульптор, успел также поработать в качестве актера, режиссера и художника в театрах Кутаиси и Батуми.
Тут-то и состоялась первая встреча Верико и Михаила. Она оказалась судьбоносной и полностью изменила жизнь молодых людей. Михаил запомнил ее посекундно и подробно описал: «Кто-то воскликнул – вот, Верико идет! Не смогу объяснить, что меня так взволновало в ту минуту. Сам удивляюсь. Наверное, какое-то необъяснимое предчувствие все же существует, и преодолеть его невозможно. Но вот… Воцарилась тишина. Широким шагом вошла женщина, одетая в длинное шелковое платье. Необыкновенно высокая шея. Чуть великоватый нос. Непослушная грива волос. Поздоровалась со всеми, но мне почему-то показалось, что на меня она взглянула с особым вниманием. Я видел ее впервые. И видел только ее! Так получилось, что она села рядом со мной. Какое счастье!»
А потом все присутствующие стали просить Верико почитать стихи. Она – ни в какую. Михаил, преодолевая робость, обратился к ней с этой же просьбой. И вдруг она кивнула головой и начала читать. И как читать! Последние строки утонули в овациях. Михаил молча склонился перед Верико и поцеловал ей руку.
Но путь к счастью оказался не из легких. Чиаурели был женат. А за Верико ухаживал Шалва Амирэджиби – поэт, журналист, член Национального совета и Учредительного собрания независимой Грузии. Верико обожала слушать его стихи, очень уважала. Именно благодаря Амирэджиби она сблизилась с поэтами-«голуборожцами» Паоло Яшвили, Тицианом Табидзе, Валерианом Гаприндашвили. Отец Верико перед смертью попросил дочь выйти за Шалву, и она исполнила отцовский наказ. Верико втайне надеялась, что любовь к Михаилу Чиаурели, которая уже завладела ею, ослабнет, пройдет, и в 1919 году они с Шалвой обвенчались. Венчание состоялось в Квишхети. Когда молодожены вышли из церкви, Верико стало плохо. «Плохой знак», – перешептывались гости…
Совместная жизнь и правда не сложилась. Случилась трагедия – умерла новорожденная дочь. В сердце Верико, вместе с любовью к Михаилу, теперь навеки поселилась боль. Они с Шалвой расстались. В 1925 году Амирэджиби уехал в Париж. В его жизни так и не появилась другая женщина. И даже незадолго до смерти он посвящал Верико прекрасные стихи.
А спустя много лет Чабуа Амирэджиби напишет роман «Гора Мборгали», в котором расскажет о несчастной любви своего дяди Шалвы и Верико Анджапаридзе.
Как уже давно сказано, «любовь не кончается». Не кончалась она и в этой истории. Шалвы – к Верико. Верико и Михаила – друг к другу.
Чиаурели оставил семью. И Верико стала его женой.
Но и тут все сложилось не просто и не сразу. Отец Михаила Эдишер долго не мог простить сына. О Верико и слышать не хотел.
Чиаурели послали на стажировку в Германию. Верико поехала с ним. Михаил купил родителям подарки и попросил Верико, которая возвращалась в Тбилиси раньше него, отнести эти подарки его отцу: «Он увидит тебя и простит. Вкус у него есть». Так и вышло.
«Я – как Отарова вдова…»
Верико и Михаил были одной из самых красивых пар в мире искусства.
И оставили в подарок истории не только свою легендарную любовь, но и великое кино – фильмы «Георгий Саакадзе», «Отарова вдова», «Иные нынче времена»…
«Я должна признаться, что сниматься в кино не люблю, – говорила Верико. – Истинно театральной актрисе очень трудно сделать в кино что-нибудь настоящее, выложиться в полную силу».
Из всех своих картин больше всего любила «Отарову вдову». Верико считала, что она сама очень похожа на героиню. «Я тоже очень неласковый, даже суровый человек. У меня есть внук, с которым я стараюсь быть как можно более нежной, потому что он очень раним, а вообще-то я даже со своими детьми не бываю ласковой. Актерская профессия – страшная профессия, она сжирает в тебе все человеческое, все, что есть у тебя дорогого внутри, всю любовь, ласку, материнский талант. Без этой утраты нельзя, видимо, быть хорошим актером. Домой я приносила всегда только какие-то остатки чувств». Но, несмотря на внутреннее сходство с героиней, именно эта роль далась Верико с невероятным трудом.
Хотя бы один пример. Съемки знаменитого эпизода, в котором вдова идет за гробом своего сына, оказались самыми тяжелыми. Сцену снимали в деревне. Работала массовка, изображая похоронную процессию, пел хор, играла музыка. Все это настраивало на нужное внутреннее состояние. И вот прозвучала команда «Мотор! Начали!», процессия двинулась… И вдруг солнце скрылось. Снимать было нельзя. Все ждали, когда разойдутся тучи. Массовка разбрелась. Артисты отдыхали – ели, пели, кто-то играл на гитаре. А Верико продолжала неподвижно стоять около дерева. Она боялась растерять найденный эмоциональный настрой. Михаил Чиаурели принес стул, просил ее хоть ненадолго присесть. Но она так и простояла с двенадцати дня до пяти вечера. Потом выглянуло солнце, и сцена была снята. За эти несколько часов Верико похудела на глазах… А снятый эпизод навсегда вошел в классику мирового кинематографа.
Именно за роль Отаровой вдовы Британская энциклопедия «Who is who» включила Верико Анджапаридзе в десятку величайших актрис XX века.
«Вам надо поставить
памятник»
Что такое роль в спектакле? Рисунок на песке. Роли, сыгранные Верико на сцене, теперь уже невозможно ни увидеть, ни воспроизвести. Они остались легендой.
У нее была счастливая актерская судьба. Она сыграла почти все из классического репертуара. Кроме роли леди Макбет, которая так и осталась мечтой. Руководство театра было категорично: «В театре для вас нет подходящего Макбета». А когда Верико сама стала художественным руководителем театра, ей было неудобно настаивать на постановке «Макбета».
Во время Великой Отечественной войны в Тбилиси были эвакуированы многие российские театры. В том числе и МХАТ. Как-то раз в театр Марджанишвили на спектакль «Дама с камелиями» пришли Владимир Немирович-Данченко и Ольга Книппер-Чехова. После спектакля великий режиссер (кстати, родившийся в Грузии) зашел к Верико за кулисы. «Многих Камелий я видел, – сказал он. – Две из них были замечательны. И вот на старости лет увидел вас и сравниваю с теми двумя – Элеоноры Дузе и Сары Бернар. Вы ближе к Дузе. У меня даже было такое ощущение, что вы видели Дузе. Но в последнем акте я понял, что это не так. Последний акт – это неповторимо. Вы же не видите себя. Если бы вы знали, как вы становитесь некрасивы, когда плачете у окна! Но как бы вам позавидовала Сара, которая в этом месте была пленительно красива! Я впервые вижу, чтобы актриса разрешала так болеть своей Камелии, как это сделали вы. Вы теряете голос, постепенно хрипнете, и в конце в этом хриплом голосе слышится сплошное рыдание. Это потрясает. Да, дорогая Верико, за две-три так сыгранные роли я ставил бы артисту памятник».
Одна из лучших ролей Верико в театре – Юдифь в спектакле «Уриэль Акоста» в постановке Котэ Марджанишвили. Как-то раз на очередном спектакле, в третьем акте, Верико оступилась и упала. Да так неудачно, что сломала руку и ногу. «Скорая помощь» увезла актрису в больницу. В театре стоял переполох. Зрители обо всем узнали, но никто и не думал расходиться. Предстоял четвертый акт. Послали за молодой актрисой Додо Чичинадзе – спасать спектакль. Она прибежала, начала гримироваться. Антракт затянулся почти на час. И вот дают третий звонок. Один из актеров собрался было выйти на сцену и объявить о замене. Как вдруг – телефонный звонок из больницы. Верико сообщает, что через 15 минут будет в театре. Ровно через четверть часа поднялся занавес. На сцене стояла Верико с гипсовыми повязками на ноге и руке. И со слезами на глазах смотрела на переполненный зал, который стоя аплодировал любимой актрисе...
Девочка по имени
Софико
В 1938 году Николай Шенгелая снимал фильм «Золотая долина». Играли Верико Анджапаридзе, Ната Вачнадзе. Пела Ольга Микеладзе. И так случилось, что все три женщины во время съемок были беременны. Однажды режиссер предложил: «Главных героев фильма зовут Нани и Георгий. У кого родится девочка, пусть назовет Нани, у кого мальчик – Георгий». Первой родила Ольга, и девочку назвали Нани. Это была Нани Брегвадзе, дочь Ольги и Георгия Брегвадзе, который снимался в «Золотой долине». Потом у Наты родился сын – Георгий Шенгелая. Верико тоже родила девочку (кстати, родила не в роддоме, а в своем доме на Пикрис гора), но новорожденная целый месяц прожила без имени. Верико хотела назвать дочь Еленой, а отец – Софьей. Наконец Михаил Чиаурели не выдержал, написал два этих имени на бумажках, бросил в шапку и запустил туда ручку девочки. Она ухватила записку с именем Софья. И наконец-то получила имя – Софико Чиаурели.
Все свое детство Софико скучала по маме. «Мама, ты скоро вернешься?» – это был ее вечный вопрос к Верико, которая пропадала на бесконечных репетициях, спектаклях, съемках… Верико часто брала дочь с собой на гастроли. Да только какая разница? На гастролях – те же спектакли и репетиции.
Когда Софико было 6 лет, случилось чудо – у Верико выдалось целых 10 свободных дней, и она поехала вместе с дочкой в Гагра. Как Софико была счастлива! Но в первый же день пришла телеграмма – у Верико скончался брат. Она срочно вернулась в Тбилиси, а Софико осталась у знакомых.
Дом, где не
разбиваются сердца
Этот дом стоит на том месте, где Михаил впервые поцеловал Верико.
Двухэтажный (Софико потом надстроит третий этаж), с большой залой и двориком, где росли орех и вишня. В доме жили Верико, Михаил, их дети Рамаз и Софико, Джиу – сын умершего старшего брата Верико, Отар – сын Михаила Чиаурели от первого брака, сестры Михаила Наташа и Анико, домработница Нюра, няня по прозвищу Ляпупедор и поклонница Верико Тина. Мама Верико, которую все звали Бута, жила отдельно, но когда упала и сломала бедро, тоже лежала в доме. Бесконечно ночевали друзья и родственники, каждый вечер приходили гости. В доме на Пикрис гора побывали, наверное, все выдающиеся артисты и режиссеры, писатели и художники, ученые и политики. Даже в военное время здесь пировали. Но это были пиры дружбы и талантов, потому что на столе стояли только черный хлеб и вода. Ночи напролет читали стихи, пели и говорили об искусстве Качалов, Михоэлс, Охлопков, Немирович-Данченко, Книппер-Чехова…
Когда Софико подросла, ей разрешили присоединиться к взрослым. Но тут сказался ее своенравный характер. Она отказалась: «Когда я хотела в вашу компанию, вы меня не пускали. Теперь мне к вам можно, да я сама не хочу». К тому же все гости были уверены, что дочь Верико и Миши не может не иметь актерских способностей, и постоянно просили ее спеть, прочитать стихи, а этого Софико терпеть не могла. Так она никому ни разу ничего и не прочла. Когда Софико решила поступать на актерский, мать ей сказала: «Я представления не имею, какие у тебя способности. Прочти мне что-нибудь». – «Ты что, с ума сошла? – дерзко ответила Софико. – Что я тебе буду читать?» И самостоятельно, как когда-то Верико, отправилась в Москву и поступила во ВГИК.
Когда-то на первом этаже Софико и ее супруг Котэ Махарадзе устроили музей Верико Анджапаридзе и Михаила Чиаурели и открыли Театр одного актера «Верико». «Я единственный в мире человек, который назвал театр именем тещи», – шутил Махарадзе. Сейчас и музей, и театр закрыты. Орех и вишню во дворе срубили…
Такая разная Верико
Она была разной – резкой и снисходительной, гордой и уступчивой. Строгим и требовательным худруком театра имени Марджанишвили. Простой и заботливой мамой, бабушкой, тетей. Когда к ней приходил племянник Гиечка Данелия, она сама накрывала на стол. Даже хлеб ему нарезать не разрешала: «Сиди. Я женщина».
В 1974 году не стало Михаила Чиаурели, и морщинки на лице Верико стали глубже…
В старости, когда порой ей приходилось оставаться дома без дела неделю, а то и две, она становилась вялой, увядала на глазах. Но как только ее вызывали на репетицию или съемки, оживала в одну секунду. Собранная, молодая, красивая, она шествовала к выходу перед своими домашними, которые так и не привыкли к этим необыкновенным преображениям. Но зато знали – даже и подумать нельзя было о том, чтобы взять Верико под руку, когда она в образе. Никогда! Иначе испортишь торжественный выход.
В 1984 году из крохотного эпизода в фильме «Покаяние» Верико создала шедевр. Она появляется на экране всего лишь на одну минуту. Но ни ее облик, ни слова, произнесенные ею, забыть невозможно: «Зачем нужна дорога, если она не ведет к храму?»
Верико была и осталась национальным достоянием, поистине народной артисткой. Пройти с ней по улице было невозможно – прохожие останавливали, обнимали, целовали, бесконечно объяснялись в любви. Она часто выходила в город со своим внуком Никушей Шенгелая, и мальчик все время удивлялся – что эти люди хотят от его бабушки?
Круг друзей и знакомых Верико был очень широк. Но в числе этих людей был один человек, занимавший в ее сердце заповедное место. Фаина Раневская.
Две великие актрисы в старости с какой-то особенной ясностью стали ощущать свое одиночество, боль утрат. И утешали друг друга. Раневская писала своей дорогой подруге: «Верико, моя обожаемая, пока я жива, вы не должны чувствовать одиночества. Я ведь не расстаюсь с мыслями о вас ни на одну минуту... Вы моя самая дорогая, самая прекрасная – пишите мне, когда вам одиноко и грустно, всем сердцем, всей душой я ваша. Раневская».
Фаина Георгиевна первой навсегда покинула подругу. После смерти Раневской Верико написала ей письмо: «Дорогая моя, любимый друг, Фаина! Вы единственная, кому я писала письма, была еще Меричка – моя сестра, но ее уже давно нет, сегодня нет в живых и вас, но я все-таки пишу вам – это потребность моей души. Думая о вас, прежде всего вижу ваши глаза – огромные, нежные, но строгие и сильные – я всегда дочитывала в них то, что не договаривалось в словах. Они исчерпывали чувства – как на портретах великих мастеров. На вашем резко вылепленном лице глаза всегда улыбались, и улыбка была мягкая, добрая, даже когда вы иронизировали, и как хорошо, что у вас есть чувство юмора – это не просто хорошо, это очень хорошо – ибо кое-что трагическое вы переводите в состояние, которое вам не трудно побороть, и этому помогает чувство юмора, одно из самых замечательных качеств вашего характера. Фаина, моя дорогая, никак не могу заставить себя поверить в то, что вас нет, что вы мне уже не ответите, что от вас больше не придет ни одного письма, а ведь я всегда ждала ваших писем, они нужны были мне, необходимы… Я писала вам обо всем, что радовало, что огорчало. И я лишилась этого чудесного дара дружбы с вами, лишилась человека с большим сердцем. Моя дорогая, очень любимая Фаина, разве я могу забыть, как вы говорили, что жадно любите жизнь! Когда думаю о вас, у меня начинают болеть мозги. Кончаю письмо, в глазах мокро, они мешают видеть. Ваша всегда Верико Анджапаридзе».
«Как я хочу жить!»
Она оставалась женщиной до последнего вздоха.
Верико очень дружила с сестрой Меричкой, мамой Гии Данелия. Они часто разговаривали по телефону, писали друг другу письма. Каждый год Мери обязательно ездила в Тбилиси повидаться с сестрой.
В один из приездов Мери сразил инсульт. Данелия каждые выходные прилетал в Тбилиси из Москвы (остаться не мог – монтировал картину). А Верико сидела в больнице с утра до вечера.
Как-то раз Данелия прилетел и привез маме дефицитное импортное лекарство. И стал свидетелем такой сцены: «Вот, мама, новое лекарство. Теперь ты поправишься». – «Зачем? Я уже старая, дайте мне умереть». Ей тогда было семьдесят шесть. «Какая ты старая? Вот посмотри на свою сестру. Она старше тебя на четыре года, а каждый день к тебе приходит, приносит еду, фрукты, сама тащит, пешком, в гору. А вечером еще в театре играет. И еще на всех орет». – «На семь», – говорит мама. «Что на семь?» – «Старше». – «На четыре», – говорит Верико. – «На семь». – «На четыре!» – «На семь». – «Дура! – закричала Верико. – С детства была дурой, так и осталась!» И выбежала из палаты. А через пять минут вернулась и стала кормить маму с ложечки. Потом я выяснил, что Верико действительно убавила себе в паспорте годы. Женщина...»
С возрастом Верико начала часто вспоминать своего первого мужа… Было ли так в действительности или это плод писательской фантазии Чабуа Амирэджиби, но в романе «Гора Мборгали» он написал: «К концу жизни актриса почему-то все время отдыхала в Квишхети, хотя могла позволить себе отдых на более престижных курортах. А дело было в том, что именно здесь, в маленькой церквушке, она когда-то повенчалась с писателем… Эта церковь стоит рядом с домом отдыха – старая, неухоженная, брошенная… Актриса иногда подолгу стоит у церкви – спиной к миру, прислонив лоб к церковной стене… Что это? Раскаяние, покаяние, сожаление о горькой судьбе первого мужа или траур старости?»
Верико стала повторять: «Господи, как мне надоело жить! Как надоело стареть! Когда Бог меня заберет? Умирать надо вовремя». И вдруг 31 января 1987 года Гия Данелия получает письмо от Верико, которое кончалось так: «Если бы ты знал, Гиечка, как мне хочется жить!» Через час ему позвонили: Верико умерла…
Гроб несли на руках из театра через весь Тбилиси. На улицах стояли десятки тысяч людей и аплодировали. Вся дорога от театра до кладбища была усыпана цветами. А из репродукторов, установленных через каждые сто метров, звучал голос Верико...
Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ-ШАДУРИ
|
