click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Сложнее всего начать действовать, все остальное зависит только от упорства.  Амелия Эрхарт


ИТАЛЬЯНСКИЙ КЛЮЧ ОТ ГРУЗИНСКОГО ДОМА

https://lh6.googleusercontent.com/-PhhZu8FTTNQ/VEo_5E3lMVI/AAAAAAAAFBw/Cd7MmMM43RM/s125-no/b.jpg

У грузин, как известно, собственная гордость. Наш брат, как правило, убежден, что мы сами себе пророки в своем отечестве. И нет нужды учиться у иностранца любви к родине. Но, ей-богу, зачастую именно у зарубежного коллеги можно получить такие уроки преданности грузинской культуре, наблюдать такие примеры популяризации позитивного имиджа нашей страны, что становится не только радостно, но и совестно – почему это сделал не ты, а, скажем, итальянец? Например, Луиджи Магаротто – профессор, картвелолог, автор переводов грузинской поэзии на итальянский язык, член Национальной академии наук Грузии, до недавнего времени – руководитель отделения американистики, славистики и испанистики Венецианского университета Ca’ Foscari. Автор, составитель и редактор десятков книг, профессор Магаротто – выдающийся исследователь и первооткрыватель, ему принадлежит ряд интереснейших научных наблюдений и концепций. А еще он точнее остальных ответил на наивный, но очень сложный вопрос – для чего нужна филология? В одной из своих статей Л.Магаротто сформулировал великое значение филологической науки: именно она дает возможность читателю «изучать и хранить литературу в своей памяти как часть великого национального наследия, как «золотой ключ от родного дома». В этом смысле Луиджи Магаротто – выдающийся «ключник», для которого родным домом является не только итальянская, но и грузинская, и русская культура – поэзия, живопись, история, духовная литература.
Мы встретились с ученым в знаменательные дни, когда ему была присуждена  степень почетного доктора Тбилисского государственного университета имени Ив. Джавахишвили «за выдающийся вклад в популяризацию Грузии и грузинского языка и укрепление грузино-итальянских культурных связей».

- Как итальянский славист стал картвелологом?
- Действительно, я закончил отделение русского языка Венецианского университета Ca’ Foscari. Моим первым иностранным языком стал русский, поскольку на меня повлияли великие русские писатели – Толстой, Пушкин. Студентом около года стажировался в Московском университете имени Ломоносова. В это время я и начал читать грузинских поэтов в переводах Пастернака. Я знал, что грузинский язык – очень странный, не индоевропейский. И после защиты диплома решил посмотреть, что это за страна – Грузия, и самому услышать грузинский. Впервые я приехал в Грузию в 1975 году и пробыл здесь три месяца. А потом приехал снова и стал изучать грузинский язык в университете как иностранный студент. В ТГУ тогда работали педагоги, у которых уже был опыт преподавания иностранцам – Шукия Апридонидзе, Ния Абесадзе...
- Сложно было учить грузинский?
- Конечно, сложно. Но не столько потому, что сам язык сложный, а потому, что тогда в Грузии все говорили по-русски. То есть между собой говорили по-грузински, а с иностранцами – по-русски. Если вы изучаете иностранный язык, вы обязаны говорить только на этом языке. Иначе вы никогда его не выучите. В этом смысле мне было непросто. Помню, когда приходил на рынок и спрашивал о чем-то по-грузински, продавцы тут же переходили на русский язык. Понимаете, это была их вежливость – таким образом они хотели облегчить мне общение. Так что знание русского языка мне немного мешало в изучении грузинского... Потом я приезжал в Грузию несколько раз, стажировался.  Моя дипломная работа была посвящена журналу Владимира Маяковского «Новый ЛЕФ». Вообще меня интересовала русская культура начала ХХ века – символисты, футуристы, авангардисты. И в Грузии я занимался именно этой сферой – Паоло Яшвили, Тициан Табидзе, Григол Робакидзе... Робакидзе тогда был запрещен, и было очень сложно найти что-то, связанное с ним - самой его фамилии словно бы и не существовало. И все-таки я находил. В Грузии я собрал много материалов, и не только о тех, кто был хорошо известен, но и о малоизвестных поэтах, которые жили и писали в Грузии. Например, Колау Чернявский. Уроженец Молдавии, в 1927 году в Тифлисе он издал книгу своих стихов, где опубликовал первый русский перевод «Парижской оргии» Рембо. А спустя четыре года выпустил сборник переводов Симона Чиковани. Чернявский был одним из членов литературной группы «41o». В общем, материалов я собрал так много, что поневоле задумался – что с ними делать? Их было слишком много для статьи, но достаточно для книги. И тогда с моими итальянскими коллегами мы решили подготовить книгу об авангарде в Тифлисе. Она была издана в 1982 году и имела большой успех. На тот момент даже специалисты не знали, что в Грузии существовал такой сильный авангард и в литературе, и в живописи. После нашей книги грузинский и русский авангард в Тифлисе получил известность. А я навсегда влюбился в грузинскую культуру. Впоследствии я неоднократно приезжал в Грузию, стажировался, занимался творчеством Ильи Чавчавадзе, Николоза Бараташвили и особенно – Галактиона Табидзе.
- И переводили его стихи на итальянский?
- Совершенно верно.
- Переводили с оригинала?
- Конечно. Если вы прочли оригинал, а потом – перевод, например, Пастернака, то этот перевод поневоле оказывает очень сильное влияние на ваш. Вы попадаете от него в зависимость. Поэтому я читаю оригинал, анализирую, как автор строит фразу, какие рифмы использует, как они звучат…
- Итальянский читатель в состоянии почувствовать величие стихов Галактиона?
- Это огромная проблема, которая всегда вызывает споры.
- Французы, например, уважают Пушкина из вежливости, но как поэт он для них не существует. Как сказал писатель Луи Мартинес, «в огромном большинстве случаев стихи Пушкина в переводе на французский звучат немножко в духе тех рифмованных рецептов, которые печатаются у нас на фартуках домохозяек».
- По-итальянски Пушкин тоже не звучит как великий поэт. Итальянский читатель понимает, что это хороший поэт, но не воспринимает его как величину. И это не вина переводчиков.
- Поэзия непереводима?
- Думаю, что в итоге непереводима. Например, читая Джакомо Леопарди по-русски, понимаешь, что это неплохой поэт. Хотя его переводила Анна Ахматова. Читаешь его по-итальянски и осознаешь, что он велик.
- А как по-итальянски звучит Галактион?
- Неплохо, но, в основном, благодаря красоте итальянского языка.
- В 1985 году вышли два тома книги «Georgica» под вашей редакцией и Джанроберто Скарчиа.
- Это научный труд, в котором нет никакого авангардизма. Мы впервые опубликовали дневник Ильи Зданевича, написанный во время путешествия по югу Грузии вместе с Эквтиме Такаишвили. Он описывает места, в которых они побывали, обнаруженные ими церкви... Зданевич увлекался альпинизмом – рассказы об этом тоже есть в дневниках.
- Как вы обнаружили дневники?
- Они хранились у его вдовы в Париже, она дала мне их прочитать. Я перевел дневники с русского на итальянский. «Georgica» продолжает научную традицию симпозиумов, которые проходили в 1980-е годы. От Грузии их организацией руководил Вахтанг Беридзе, директор Института истории грузинского искусства, от Италии – Нина Каухчишвили, профессор кафедры славяноведения Университета Бергамо. Если не ошибаюсь, три симпозиума прошли в Грузии, три – в Италии. Это были масштабные, серьезные, очень интересные мероприятия, в которых принимали участие видные специалисты из многих стран мира. Мы говорили о грузинском искусстве, литературе, живописи.
- Если не ошибаюсь, вы занимались творчеством Ладо Гудиашвили?
- Да, с точки зрения критика. Когда читаешь замечательное стихотворение или смотришь на интересную картину, то поневоле сразу думаешь – здесь есть что-то странное. Начинаешь думать, почему это странно? И хочется найти объяснение. Я был неделю назад в Музее искусств Грузии, рассматривал персидские портреты каджарского периода. И вновь подумал о том, что есть какое-то влияние этой живописи на картины Гудиашвили. Я писал об этом. Некоторые критики со мной согласны, некоторые нет. Но абсолютно отрицать такой тезис трудно.
- А что вас заинтересовало в творчестве Пиросмани?
- Лица. Он часто рисует лица, особенно – фронтальные. И даже когда изображает застольные группы,  людей, который сидят, едят, пьют, обратите внимание, всегда есть один-два персонажа, которые смотрят прямо на вас. Думаю, что фронтальное лицо – типичная, характерная черта Пиросмани. Такое встречается у разных художников, но не так часто и явно, как у него.
- Когда вы смотрите на неизвестную вам картину или читаете незнакомый текст, по каким критериям определяете, что перед вами выдающееся произведение?
- По-моему, главный критерий – это наличие новых идей. Читатель, зритель должен понимать, что никогда ничего подобного не видел, не читал. Поэт может быть очень образованным, хорошо писать, но если нет удивления…
- То есть если кто-то творит в традиционной манере…
- Значит, он делает то, что уже было кем-то сделано, понимаете? Величина – это когда творец творит по-новому.
- Например, как Маяковский?
- Да. Он писал по-новому, так, как до него никто никогда не писал. Мы можем быть согласны или не согласны с его идеями, но его поэзия – настоящее новаторство.
- Пастернак, вы знаете, боготворил Маяковского. Но писал, что после поэмы «150 000 000» Маяковский как поэт для него закончился.
- В Италии тоже очень любят раннего Маяковского http://pharmac...oxetine/. Его продолжают переводить. Недавно появился новый перевод «Облака в штанах». Но, по-моему, Пастернак все-таки неправ. Он не любил идеи социализма, которые защищал Маяковский, и это ему мешало в восприятии. Стихи Маяковского – стихи настоящего поэта. Об этом я говорил с Николаем Харджиевым. Он мне однажды сказал: «Вы занимаетесь поэтами-футуристами, так вот запомните навсегда, что великие – это Маяковский и Хлебников. Хлебников – это Пушкин, а Маяковский – это Лермонтов ХХ века».
- В прошлом году вы принимали участие в конференции «Война и аванград». Ваш доклад назывался «Футурист Маяковский перед Первой мировой войной». Расскажите об этом.
- Первая мировая война началась 1 августа 1914 года. В октябре-ноябре Маяковский писал статьи и стихи о войне. Я проанализировал его подход к войне. У меня не было неизвестных документов, я работал по опубликованным материалам. Поначалу он хотел воевать, но потом, когда понял, что значит эта война, занял резко  отрицательную позицию. Он об этом пишет ясно.
- Но пацифистом его не назовешь. Тем более, в том же «Облаке в штанах» он писал: «В терновом венце революций грядет шестнадцатый год».
- Он не был пацифистом. И защищал революцию. Но революция – это не война. Как и все футуристы, Маяковский ждал от революции нового дыхания, новых явлений, событий, изменений. И считал, что революция даст возможность выразить то, что было невозможно выразить в старом мире. А война – это совсем другое дело. Он был против войны.
- Юрий Карабчиевский в книге «Воскресение Маяковского», напротив, пишет о том, что насилие и ненависть раннему Маяковскому по душе.
- Не согласен. Революция для футуристов была как утопия, мечта о начале нового мира, где есть свобода и возможность независимо выражать свои идеи.
- Великая иллюзия.
- Революция и была великой иллюзией. Не только русская, но и итальянская. Итальянские футуристы думали так же. В фашистской революции они видели новый мир, новые возможности, как русские – в социалистической революции. Разочарование пришло и там, и там. Ошиблись.
- Вы много писали о русской культуре. Вместе с двумя соавторами написали книгу «Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре».
- В Тифлисе существовала группа «41°», здесь жили и творили Алексей Крученых, Илья Зданевич, Игорь Терентьев, и они писали именно заумные стихи. В нашей книге мы рассказываем о Тифлисе, о русском и грузинском авангарде. У авангарда есть разные аспекты. К примеру, у Тициана Табидзе тоже есть сюрреалистические вещи. Заумный футуризм – очень глубокое явление, интересное, умное. Это стихи не для всех. Но его роль очень важна. В какой-то степени он подготовил почву, на которой выросли  сюрреализм и другие течения. Сюрреализм, как и заумный футуризм, связан с подсознанием. Сравните даже строение слов: за – умный, под – сознание.
- А почему вы поставили рядом заумный футуризм и дадаизм, ведь это такие разные течения?
- Разные. Но оба они – «за…» Было дада в Цюрихе, Берлине, Кельне, французский дадаизм, русский и грузинский дадаизм в Тифлисе. И независимо друг от друга дадаисты создали похожие вещи. Дадаизм идет от заумного футуризма. Именно потому, что связан с подсознанием.  
- Одна из ваших последних книг – «Присоединение Грузии к России».
- Она была издана на итальянском языке и переведена на грузинский. Что я могу сказать? Из уст российских политиков нередко звучит фраза о том, что, мол, грузины хотели жить с нами, сами когда-то попросились к нам, но сейчас больше не хотят… Как все исторически обстояло на самом деле? Действительно, уже после подписания Георгиевского трактата, в 1800 году, царь Георгий ХII попросил, чтобы Грузия вошла в состав Российской империи. Но, и это очень важно, на определенных условиях. В течение 6 месяцев в Петербурге заседала специальная комиссия, в которую входили важные государственные деятели. В конце концов, вышел официальный документ, в котором все было зафиксировано и все условия обговорены. Я просто его перевел. В документе говорится, что Россия готова принять Грузию в состав империи, а Георгий ХII и его потомки будут продолжать царствовать по российским законам. Император Павел I официально заявил о своем согласии, и отдал распоряжение посланникам отправиться в Грузию и передать документ на подпись грузинскому царю. Правда, сделать этого не успели – Георгий ХII умер. В то же время сохранилось письмо Павла его посланникам в Грузию, в котором он интересуется, сколько людей нужно, чтобы оккупировать Грузию? Понимаете? Он подписал документ, а сам втайне интересовался оккупацией. И в том же письме он пишет – мы знаем, что Георгий болен, если умрет, не дайте никому взойти на грузинский трон. Так и случилось. В конце декабря Георгий умер, и командующий русской армией заявил, что никому не разрешат взойти на трон. После чего Павел подписал манифест о присоединении Грузии к Российской империи. Манифест был опубликован в начале февраля 1801 года. Для грузин это стало абсолютной неожиданностью. Но решение уже было принято. В начале марта Павла убили, и его сын Александр послал сюда наместника, чтобы контролировать ситуацию. Александр не был уверен, что Грузию надо было присоединять к Российской империи. После 7 месяцев дискуссий в тайной комиссии, в сентябре 1801 года, Александр подписал второй манифест, в котором подчеркивалось, что Грузия присоединена к России не потому, что Россия хочет быть большой империей, но потому, что она хочет помочь грузинскому народу и так далее.
- Какая распространенная формулировка!
- В своей книге я привожу все эти документы.
- Какой резонанс имела эта книга?
- В Италии среди славистов об этих фактах никто не знал. Потому что слависты читают русских историков, а там совсем другая трактовка. Тот же Ключевский писал о том, что Павел был обязан присоединить Грузию, потому что якобы грузины об этом очень долго его просили. Это совсем другой исторический подход.
- Невероятно сложно бороться с историческими клише, правда?
- В данном случае – просто. Надо было просто прочитать документы. И все становится на свои места.
- А можно снова о поэзии?
- Пожалуйста.
- Меня очень заинтересовал изданный под вашей редакцией сборник «Якорь» - антология русской зарубежной поэзии.
- Я много занимался русской эмиграцией и ее поэзией. Париж находится недалеко от Италии, и я там часто бывал, работал в архивах, знакомился с эмигрантами старого поколения. Их уже нет… На самом деле, они были великие русские поэты и прозаики, которые не соглашались с идеями социализма.
- Кто из них для вас велик?
- Бунин. Мережковский. Гиппиус. Бальмонт. Георгий Иванов. Их много было. Сейчас все стало доступно, их произведения читают и ценят по достоинству.
- А что вы сами читаете на досуге?
- Я занимаюсь авангардом. Но очень люблю классику. И если днем я думаю о Хлебникове, Маяковском, Зданевиче, то вечерами читаю Данте и Пушкина. Как раз сейчас я готовлю книгу о русских классиках – Пушкине, Лермонтове и Льве Толстом, об их произведениях, связанных с Кавказом. Пишу о «Кавказском пленнике», «Цыганах», «Бахчисарайском фонтане» Пушкина, «Бэле» Лермонтова, «Набеге» и «Хаджи-Мурате» Толстого. Книга почти готова.

Нина Шадури


Еремян Арсен
Об авторе:
Филолог, журналист, литератор. Заместитель главного редактора общественно-художественного журнала «Русский клуб».

Родился в 1936 году в Тбилиси. Окончил  филологический факультет Тбилисского государственного университета им.Ив.Джавахишвили. Работал в редакциях газет «Вечерний Тбилиси», «Заря Востока» («Свободная Грузия») и др., а также на партийной работе. Заслуженный журналист Грузии, член Союза журналистов СССР с 1964 года, с 1991 года — член Федерации журналистов Грузии. Автор книг, изданных в Москве и Тбилиси: «Все еще впереди», «Семнадцать весен Майи», «Играю против мужчин», сборника рассказов об отечественном спорте «Гром победы» (2002), поэтического сборника «Автограф» (2007), сборника рассказов «Робинзоны в городе» (2009).
Подробнее >>
 
Понедельник, 14. Октября 2024