На этом доме в старинном тбилисском районе Сололаки нет мемориальной доски. Но так хочется надеяться, что она обязательно появится! И не потому, что здесь в первой половине прошлого века жила семья, принадлежащая к древнему княжескому роду. Конечно, это уже само по себе примечательно, но, признаемся, подобных мест в Тбилиси не перечесть. Однако, далеко не из каждой семьи брат и сестра шагнули в историю культуры – и грузинской, и русской, и вообще мировой. И многие тбилисцы помнят о том, что в доме номер 39 по нынешней улице Ладо Асатиани (а в то время – Бебутовской) родился великий писатель. До самого конца своей нелегкой, недавно прервавшейся жизни, он был одним из символов единения грузинской и русской культур. А в России и писателям с поэтами, и историкам искусства хорошо бы знать, где родилась женщина, имя которой Москва связала с кинематографом и ваянием, а в ипостаси Прекрасной Дамы – с литературой и… ядерной физикой. Так что, предлагаю считать этот очерк своеобразной мемориальной доской брату и сестре Амирэджиби. И, при этом, в письменах на этой доске галантно пропустим вперед даму, в истинном смысле это слова прекрасную. По имени Родам.
Год двадцатилетия – 1938-й – становится особенным в жизни девушки. Как принято говорить, судьбоносным. Главное и самое страшное событие – в тюрьме, во время следствия, гибнет отец – известный юрист Ираклий Амирэджиби. За решеткой оказываются и мать, и бабушка Родам. Казалось бы, дочь «врагов народа», ее брата и сестру ничего хорошего не ждет. Ан, нет! Советская власть в те страшные годы любила показательно демонстрировать выдвинутый ее вождем девиз: «Сын за отца не отвечает». Такое происходит и с Родам – студентку исторического факультета Тбилисского университета включают в делегацию, которая представляет Грузию на первомайском параде в Москве. Более того, предполагается, что именно она, одна из первых тбилисских красавиц, облаченная в национальный наряд, вручит цветы самому Сталину. Но встречи  с вождем не происходит – бдительные чекисты вспоминают и про княжеское происхождение, и про «сидящих» родственников. Ну, как такую подпускать к отцу всех народов? Не учудила бы чего, если взыграет горячая грузинская кровь! А вот просто пройти в колонне по Красной площади ей позволяют.
Она остается в Москве, пытается получить кинематографическое образование, однако это не удается – ей вновь припоминают «компромат». А главное событие той, первомайской поездки происходит в ресторане то ли Центрального дома литераторов, то ли Всесоюзного театрального общества – она случайно встречается с Михаилом Светловым. Поэтом и драматургом, всенародно любимым тогда за не увядшие и по сей день песни «Гренада» и «Каховка». А в творческих кругах его обожали за удивительный юмор и экспромтные афоризмы. «Дружба – понятие круглосуточное», «Порядочный человек – это тот, кто делает гадости без удовольствия», «От него удивительно пахло президиумом», «Хочу испить из чистого родника поэзии до того, как в нем выкупается редактор», «Человек вполне мог бы еще жить два года» (о поэте, погибшем в автокатастрофе в 1935 году), «Что такое смерть? Присоединение к большинству»… Все это – Светлов.
Советская власть его не жаловала, считала троцкистом, не желающим петь ей  дифирамбы, и на много лет наложила негласное «вето» на его творчество. И лишь в годы «оттепели» посмертно удостоила его своей высшей награды – Ленинской премии. Не за «Каховку» и «Гренаду», а за лирику – он  писал замечательные лирические стихи, сочетая романтизм с самоиронией и ностальгией по не оправдавшимся идеалам молодости. Он всегда был в гуще людей, но внутренне оставался одиноким.
Вот такого человека и повстречала Родам Амирэджиби в ресторанном зале. Помните романс в популярнейшем фильма Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово»? Там у Михаила Светлова есть такие слова: «…Я тоже частенько/ У двери красавицы шпорами тренькал/, Усы запускал и закручивал лихо,/ Пускаясь в любовную неразбериху». Встретившись с красавицей-грузинкой, поэт тренькает воображаемыми шпорами, подкручивает воображаемые усы и пускается в такую любовную неразбериху, что всего лишь через сорок минут Родам уже не может жить без него. А спустя пятнадцать лет Светлов посвящает ей стихотворение «Сулико»: Сулико! Ты – моя любовь!/ Ты всю юность со мною была,/ И мне кажется, будто вновь/ Ты из песни ко мне пришла...»
Они прожили вместе около двух десятков лет. Отнюдь не легких лет. Долгое время единственным литературным доходом Светлова были переводы, в том числе и с грузинского языка. Этот бессребреник тратил заработанное на друзей и на угощения. Однажды, не найдя своей фамилии в гонорарной ведомости, он так объясняет свое появление у кассы: «Давно не видел денег. Пришел посмотреть, как они выглядят». Его жене от такого остроумия легче не живется, они перебиваются от гонорара к гонорару, закладывают вещи в ломбард, одалживают деньги. При этом, как и полагается княжне, Родам умудряется принимать частых гостей и постоянно быть элегантной на зависть многим дамам московского «бомонда». Да еще и помогать младшим сестре с братом, живущим в Тбилиси. При всем этом, она вовсе не превращается в домохозяйку.  Отправляется на «Мосфильм» и... входит в историю советского кино как ассистент режиссера на съемках картин Михаила Ромма «Русский вопрос» и Григория Александрова «Весна». Кроме того, ее имя значится  среди преподавателей ВГИКа, в сценариях научно-популярных фильмов.
Так вот и растят они сына Александра, родившегося через год после их встречи. Михаил называет его Шуриком, а Родам – конечно же, Сандро. И сценки, спонтанно   разыгрывающиеся между мужем и сыном, скрашивают для нее то, что называется трудностями быта. Вот, единственный раз за все детство Сандрика, отец хлопает его газетой за какую-то провинность. Реакция – достойная сына Светлова: «Ты почему меня ударил «Учительской газетой», когда рядом лежали «Известия»? «С тех пор я понял, что сына уже не надо воспитывать», - признавался поэт. А вот, Сандрику уже надо идти получать паспорт, и он сообщает, что решил записаться евреем. «Успокойся, мальчик, ты никак не еврей», - улыбается отец. «Почему?!» - «А потому, что никакой настоящий еврей не откажется от возможности написать себе: «грузин»…
Но семья все же распадается, у Родам появляется новая большая любовь – «мистер Нейтрино», легендарный советский физик-итальянец (!) Бруно Понтекорво. Это имя мало, что говорит сегодня людям, не связанным с наукой. Поэтому посвятим пару абзацев необычной биографии избранника Родам – ученого мирового масштаба, основателя экспериментальной физики нейтрино.
Уроженец итальянской Тосканы заканчивает физмат Римского университета и работает под руководством самого Энрико Ферми. Ему еще нет и 22-х лет, когда в 1934-м первый же его опыт приводит к великому открытию: вода замедляет нейтроны. Именно на этом основываются и работа первых атомных реакторов, и производство плутония для атомных бомб. В США Бруно на практике применяет ядерную физику в мирных целях, отказывается участвовать в американском ядерном проекте и гордится, что этим спас честь своей науки. В 1941-м он предлагает метод обнаружения нефти под землей с помощью нейтронов. Нефтяные компании предлагают ему выгоднейшие условия, но он предпочитает строить исследовательский реактор в Канаде.
В 1950-м знаменитый физик исчезает. Весь мир, включая друзей и родственников, теряется в догадках, а потом выясняется, что Понтекорво живет в… Дубне и руководит отделом  экспериментальной физики Института ядерных проблем. Он бежал в СССР по идеологическим соображениям: еще с войны в Испании вступив в подпольную итальянскую компартию, считает Советский Союз идеальным государством. Решившего больше не работать на капиталистов Бруно советские спецслужбы вместе с семьей вывозят из Финляндии на машинах с дипломатическими номерами.
Понтекорво рассекречивают лишь через пять лет после побега, когда он уже стал лауреатом Сталинской премии. Примечательно, что и этот избранник Родам оставляет след в литературе. Правда, не как автор. Его побег подсказывает в 1954 году Агате Кристи сюжет детективного романа «Место назначения неизвестно». А еще через десять лет Владимир Высоцкий пишет в «Марше физиков»: «Пусть не поймаешь нейтрино за бороду/ И не посадишь в пробирку, -/ Было бы здорово, чтоб Понтекорво/ Взял его крепче за шкирку!»… Родам живет с ним в гражданском браке, наотрез отказавшись официально выходить замуж, чтобы Бруно не расставался с тяжело больной женой. Живут они порознь, но Бруно отлично ладит с Сандро, а Родам дружит с его сыновьями. Итальянец боготворит грузинку, а та вводит его в круги московской художественной интеллигенции. Они вместе проводят отпуска, несколько раз приезжают в Грузию, где Бруно чувствует себя особенно хорошо – ему близки местные темперамент и климат, сыры и вина. Он даже начинает учить грузинский язык…
Бруно ушел из жизни в 1993-м, его любимая скончалась на следующий год, через несколько месяцев после возвращения в родной Тбилиси. А в столице России стоит памятник ей. Самый настоящий, да еще отливающий золотом. В начале 50-х годов прошлого века именитый московский скульптор и архитектор Николай Топуридзе именно ее избрал моделью для скульптуры грузинки в знаменитом фонтане «Дружба народов» на ВДНХ. Так что, любой посетитель этой выставки и сегодня может видеть Родам Амирэджиби.
Еще студенткой ей довелось стать «первой рецензенткой» творчества брата, который  младше нее на три года. Вообще-то, писать тот начинает еще восьмилетним, конечно же, - стихи. А подростком пробует себя и в прозе. Однажды, вернувшись домой, он видит, как Родам с подругой читают написанное им. Девушки заявляют, что рассказ очень хороший. «Видимо, те слова похвалы также послужили тому, чтобы я никогда не переставал писать», - вспоминал потом Мзечабук Амирэджиби, при жизни ставший классиком грузинской литературы. Увы, путь, который ему пришлось пройти до всемирного признания, никак не соответствует его полному имени, которое переводится как «солнечный парень». Поэтому справедливо, что все знают его как Чабуа, человека,  жизнь которого похожа на приключенческий роман.
Первое, что приходит на ум любому, произносящему это имя (конечно, помимо великолепных романов) - невероятная «гулаговская» эпопея. В ее начале – смертный приговор, вынесенный в 1944-м участнику  студенческой политической группы «Белый Георгий», три месяца в камере смертников и замена казни на 25-летнее заключение. О побегах, увеличивших лагерный срок Чабуа до 83- лет(!), ходит много легенд. Поэтому предоставим слово ему самому: «Я бежал из ГУЛАГа шесть раз, из них три раза – в один и тот же день, 20 сентября 1945 года, в Тбилиси. Первый побег – из так называемой колонии Шампанкомбината, но был арестован патрулем на Челюскинском мосту, в Тбилиси, и препровожден в Тбилисскую комендатуру; второй побег – из-под огня, во время конвоирования из комендатуры – в девятое отделение милиции города Тбилиси; третий побег – из этого самого отделения. Четыре с половиной года был «в бегах», но 27 декабря 1949 года был арестован и снова начался «мой ГУЛАГ с остальными тремя побегами…»
И еще одна цитата на эту тему: «Срок свой ты начал на исходе войны, а простился с ГУЛАГом на пороге 60-х. За плечами у тебя и Закавказье, и Казахстан, и Таймыр, и Колыма, и Тайшет, и Мордовия. Кроме количества отсиженных лет существует и качество. Одно дело – отбывать срок, хитромудро или счастливо пристроившись к хлеборезке, конторе, санчасти, и совсем другое – рваться в побег, а когда пять из шести попыток срываются, «доходить» в бурах и карцерах, на закусь – принимать участие в восстании». Это – слова москвича Марлена Кораллова. До того, как стать публицистом и критиком, кандидатом филологии, он сидел вместе с Чабуа и помог ему выжить в одном из самых страшных лагерей – «Песчанлаге». А спустя годы помогает выжить и роману «Дата Туташхия», участвуя в редактировании его подстрочника и «пробивая» публикацию в Москве.
Но не только как солагерник Чабуа появляется  этот человек на наших страницах, посвященных связям двух великих культур. Марлен Кораллов – одно из звеньев этих связей. Так что, нам самое время приглядеться и к другим русским литераторам, с которыми судьба соединила Мзечабука Амирэджиби. А детализирование 16-летней отсидки писателя и разбор его замечательных произведений уже сделаны и еще будут делаться и без нас.  
Конечно же, первый в этом ряду – Михаил Светлов. Он очень любил Чабуа, навещал его на «зоне» и даже дарил лагерному начальству свои книги с автографами, надеясь, что условия содержания лихого зятя улучшатся. И именно в его с Родам дом отправляется Чабуа, выйдя в 1959-м. По дороге в Москву на какой-то станции видит продающегося красавца-гуся. Покупает эту птицу и с ней стучится в дверь Светловых. А потом, узнав, что Светлов сидит в ресторане Дома литераторов, отправляется туда и появляется в зале с… гусем на плече. «По-моему, в мировую литературу так не вступал ни один из прозаиков и поэтов, из драматургов и публицистов», - считает Марлен Кораллов. И с ним нельзя не согласиться.
Когда, спустя годы, Марлен Михайлович приезжает в свадебное путешествие в Грузию, Чабуа встречает молодоженов с двойной радостью, возит по святым местам, знакомит с отсидевшими в ГУЛАГе монахами. Ведь новобрачная – племянница  его друга Юрия Домбровского, замечательного писателя одной с Чабуа зековской судьбы, который как-то сказал о себе: «В лагерной прозе Шаламов первый, я – второй, Солженицын – третий». Лично я поставил бы на первое место в лагерной тематике его роман «Факультет ненужных вещей». Впрочем, от моего субъективного мнения значение никого из них не уменьшится. Домбровский же был особенно близок Мзечабуку Ираклиевичу, в библиотеке которого были подаренные Юрием Осиповичем книги «из мешка». То есть, те, что тот перетаскивал из лагеря в лагерь. «Других вещей у него не было, если не считать предметов первой необходимости, свободно размещающихся в карманах, - вспоминает Амирэджиби. - Так и шел «папа Юра» со своим мешком на вахту после команды «Домбровский, с вещами!»… Однажды мне самому пришлось отвоевывать у надзирателей при очередном «шмоне» его томик Байрона на английском языке».
И еще откровение грузинского писателя: «Мы оба до 35-45-летнего возраста со студенческих лет практически не были на воле и познакомились в лагерях. Тогда я только-только учился писать, и встреча с настоящим писателем для меня была огромной удачей. Я много читал, и его мешок был для меня кладом, посланным самим богом. Мы делили лагерный кусок хлеба, и здесь Домбровский был, я бы сказал, невыносим, потому что всегда старался есть меньше меня. Я же не мог обжирать друга и часто ходил голодным. Но это в то же время заставляло меня быть добычливым и расторопным». А в 1973-м  Домбровский атаковал редакцию «Нового мира», чтобы там заинтересовались романом «Дата Туташхия» - «очень заметным явлением грузинской литературы».
Когда Домбровского не стало, Чабуа говорит над его могилой прощальное слово, которое, по признанию собравшихся, другие вряд ли сумели бы сказать. А потом, в Дубовом зале Дома литераторов, где «покойному выпадала возможность отводить душу, облегчать ношу», замечательного писателя поминают Амирэджиби, Кораллов, еще один бывший зек – Юз Алешковский и ленинградский друг Андрей Битов…
Последний из названных – в числе тех, о ком Чабуа говорил незадолго до своего ухода: «Я особо отмечу ту тоску, которую ношу по моим друзьям из России… Вот некоторые из них, которых сохранила старческая память: Женя Евтушенко, Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Марлен Кораллов, Юрий Рост, Андрей Битов, Женя Примаков... Мечтаю хоть раз еще свидеться с теми, кто еще жив, о них я постоянно думаю, я – вместе с ними! Галю Корнилову (писательница и переводчик – прим. В.Г.) носит в памяти вся моя многочисленная семья… Да простит меня Бог, что в данную минуту не всех удалось вспомнить! Простите и вы, друзья…» Давайте-ка, пролистаем несколько страниц летописи этой большой дружбы.
…Год 1982-й, Москва, русские писатели устраивают творческий вечер Чабуа Амирэджиби. Ведет его Евгений Евтушенко. Выступают многие, но особенно памятны всем два выступления. Белла Ахмадулина читает свое стихотворение «День-Рафаэль», посвященное грузинскому другу: «Но ласково глядел Богоподобный День/. И брату брат сказал: «Брат досточтимый, здравствуй!» Еще она долго говорит о том, какой Чабуа хороший человек и друг, какой выдающийся роман он написал. Потом на сцену выходит Булат Окуджава, тоже посвятивший Чабуа стихи – «Плач по Арбату» из «Арбатских напевов»: «Без паспорта и визы, лишь с розою в руке  слоняюсь вдоль незримой границы на замке, и в те, когда-то мною обжитые края,  все всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я». А на том вечере, рассказав о своем друге, Булат Шалвович поет ему и его гостям другое – «Грузинскую песню»: «И друзей созову, на любовь свое сердце настрою… А иначе зачем на земле этой грешной живу?»
А это – Грузия задолго до того вечера. Вот в Кобулети, на семинаре, проводимом  Главной редакционной коллегией по делам художественного перевода и литературных взаимосвязей при Союзе писателей Грузии, все тот же Окуджава впервые читает Амирэджиби строки, выражающие суть творчества их обоих: «Каждый пишет, как он слышит./ Каждый слышит, как он дышит./ Как он дышит, так и пишет,/ не стараясь угодить…» Им еще только предстоит стать песней «Я пишу исторический роман». А вот небольшой тбилисский духан с неказистыми пластиковыми столами, куда Чабуа приводит Ахмадулину и Мессерера. И, глядя ему в глаза, Белла Ахатовна читает свои переводы Галактиона Табидзе, после которых все, бывшие в «заведении», встают и поют «Мравалжамиер» гостье…
Ну, а в этот приезд москвичей в Тбилиси уже они сами выступают в роли организаторов праздничного застолья. Недобрый ноябрь 1991-го. Амирэджиби должно исполниться 70 лет. И, вспомнив об этом, Кораллов, Евгений Евтушенко, главный редактор журнала «Дружба народов» Александр Руденко-Десняк, написавший книгу о Нодаре Думбадзе, появляются в столице Грузии. А городу не до того, чтобы помнить о юбилеях – вовсю разгорается противостояние между противниками и сторонниками президента Звиада Гамсахурдиа. Снова слово Марлену Кораллову: «У добрых знакомых глаза на лоб полезли: юбилей? Чабуа? Хвала старой Грузии! Не знаю, сколько женщин пекло и жарило, но назавтра в Доме политпросвещения (!) состоялся банкет, на котором красовался весь род Амирэджиби: старшие, младшие, дети, внуки… После банкета теснили друг друга в набитой машине». Не проходит и десяти дней, как на тбилисских улицах начинаются бои…
А теперь прочтем последнее, что Чабуа Амирэджиби опубликовал на русском языке. Это письмо Белле Ахмадулиной. Адресованное уже в другой мир: «Белла, дорогая! Всевышний, видимо, обрек меня на долгую жизнь, дабы гореть печалью по ушедшим из жизни земной многих и многих моих друзей, достойных жить дольше меня. Вот ушла и ты, мой близкий, любимый, чистый, честный, великий, уважаемый всем человечеством друг. Ты была частью моей жизни, потому как собственной жизнью считаю лишь ласкающие сердце воспоминания. Я прожил почти девяносто лет вместе с тобой и Борей Мессерером, коим Бог наградил тебя в качестве благородного мужа-рыцаря по достоинству и долгу. Белла, прими мой дружеский поцелуй и надежду встречи на другой планете, именуемой вечностью. Монах Давид ( в миру Чабуа Амирэджиби)».
Теперь они вместе на той планете, в теплых старых стенах, отведенных для друзей – Чабуа, Родам, Белла, Булат, Михаил, Юрий, Марлен, Галина, Александр…
Владимир ГОЛОВИН