Как и подобает солидному тифлисскому учебному заведению, это здание помнит немало замечательных людей, вышедших из его стен. И, наверное, само провидение уже в наше время поселило в нем – на нынешней улице Узнадзе – не какое-либо другое ведомство, а именно Министерство образования Грузии. Ну а мы придем сюда, на Великокняжескую улицу 1890-го года, чтобы увидеть, как из дверей 2-й классической мужской гимназии выходит выпускник, которого «во внимание к постоянному отличному поведению и прилежанию и из отличных успехов в науках, в особенности же в математических науках, педагогический коллектив постановил наградить золотой медалью». «Класс наш считался выдающимся, и из него вышло довольно много деятелей, - будет вспоминать он потом. - Если не ошибаюсь, в классе было получено при окончании курса 6-7 золотых медалей и вдвое серебряных». Зовут этого юношу Павел Флоренский. Его одноклассников мы еще увидим позже, а пока последуем вслед за ним в дом номер 67 на Николаевской улице, сейчас носящей имя Иванэ Джавахишвили.
В этом доме, имеющем общий двор с церковью Святого Александра Невского, живет большая семья Флоренских. Ее глава Александр Иванович, сын военного врача из терских казаков, уроженец Владикавказа и тоже выпускник тифлисской классической гимназии – 1-й мужской. Он знакомится с будущей женой в Санкт-Петербурге, где учится  в Институте инженеров путей сообщения императора Александра I. А Ольга Павловна, дочь одного из богатейших в Тифлисе, но впоследствии разорившегося купца Сапарова, поступает в российской столице на курсы. По отцу она – из древних армянских князей Мелик-Бегляровых, по матери – из именитого грузинского рода Пааташвили. Молодые женятся в столице Грузии через пару лет после знакомства. И открывают тем самым летопись, которую можно назвать «Флоренские в Тбилиси».
Смешение их кровей отражается на внешности первенца Павла – у него смуглое лицо, длинные курчавые волосы и характерный нос. Все это делает его похожим на Гоголя. Настолько, что когда в Тифлисе, через девять лет после отъезда Павла, снимают покрывало с только что открытого памятника Николаю Васильевичу, из толпы раздается: «О, так это же Павлик!»…
Рождается Павлик, которого потом назовут «русским Леонардо да Винчи», в азербайджанском селении Евлах – его отец работает там на одном из строящихся участков Закавказской железной дороги. В сентябре 1882-го, в семь месяцев от роду, он впервые оказывается в столице Грузии – после перевода Александра Ивановича на новую должность. Это уже вторая страница летописи «Флоренские в Тбилиси». Поселяется семья на Давидовской площади, в доме, принадлежащем некоему Арутюну Оганесову. Живут на склоне горы Мтацминда, рукой подать до церкви Святого Давида, и именно священник этого храма Захарий Григорьев крестит мальчика. А почти через два с половиной года – новый переезд, в Батуми, куда переводят Алесанлра Ивановича. Но после следующего его назначения – в 1983 году, «инженером для исполнения особых поручений при начальнике работ Второго отделения Кавказского округа путей сообщения» - Флоренские окончательно оседают в Тифлисе.
Итак, третья страница летописи. Сначала дом номер 23, принадлежащий Никите Карапетову на Александровской улице. Тоже рядом с церковью Александра Невского, на  нынешней улице Ниношвили. А потом – тот самый дом на Николаевской, в котором вырастают семь детей. Конечно же, у них разные интересы, их ждут разные судьбы, но всех объединяют целеустремленность, духовность, разносторонняя одаренность. Уйдя из уютного тифлисского дома в большую жизнь, Юлия становится врачем-психиатром, Александр – археологом, этнографом и историком, Елизавета – художницей с революционными устремлениями, Андрей – военным инженером, Раиса – иконописцем. А их старший брат Павел реализует свой незаурядный интеллект и всевозможные таланты в философии, математике, богословии, инженерии, филологии, истории, поэзии…
Но все это будет позже, после расставания с Тифлисом. А пока, приехав из Батуми, Павлик отправляется во 2-ю Тифлисскую классическую гимназию. Ходить не очень далеко – гимназия пока еще находится на перекрестке все той же Николаевской с Большим садовым переулком (сегодня это улица Тургенева). На Великокняжескую она переберется лишь в 1899-м, после завершения строительства нового, дожившего до наших дней здания. В одном классе с Флоренским учится целая плеяда людей, которым суждено войти в историю. К ним стоит приглядеться.
Вот – Лева Розенфельд. Он сменит самого Владимира Ленина в кресле председателя Совета труда и обороны СССР, станет одним из большевистских вождей, предшественником Якова Свердлова на посту председателя Всероссийского ЦИК, а Анастаса Микояна – на должности народного комиссара внутренней и внешней торговли СССР. И будет расстрелян Сталиным как «троцкистско-зиновьевский заговорщик» Лев Каменев.
Вот Ираклий Церетели, тоже будущий революционер, правда, меньшевик. Ему предстоит стать членом Второй Государственной Думы Российской империи, министром почт и телеграфов во Временном правительстве Александра Керенского, одним из лидеров Демократической Республики Грузии и членом исполкома II Интернационала. Кстати, именно ему на I Съезде Советов Ленин ответил знаменитыми словами: «Есть такая партия!» Продолжение их перепалки в советское время не обнародовалось, а послушать его весьма интересно. Церетели: «Тут нужна партия, которая ничего не боится!» Ленин: «Мы ничего не боимся!» Церетели: «Только дурак не боится ничего...» Так последнее слово остается за одноклассником Флоренского по тифлисской гимназии.
А вот закадычные друзья Павла, тоже ставшие выдающимися деятелями русского религиозного ренессанса. Володя Эрн будет учиться с Флоренским и в Московском  университете, станет религиозным мыслителем, историком философии, публицистом. Он умрет в 35 лет, за несколько дней до защиты докторской диссертации. Саша Ельчанинов тоже посвятит себя  религиозной философии. Но при этом он выполняет данное при поступлении на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета обязательство – вернуться преподавателем в Кавказский учебный округ. И в Тифлисе читает лекции на Высших женских курсах, учительствует в знаменитой гимназии Владимира Левандовского на Верэ, даже становится ее директором. А из жизни уходит в Париже настоятелем Александро-Невского собора на улице Дарю.
Дружит Павел и с Мишей Асатиани, который станет мужем его сестры Юлии и  основателем научной школы психиатрии в Грузии. Одним из первых психиатров Российской империи он применит психоаналитическую терапию, а в советской Грузии – восстановление по Фрейду гипнозом причин психической травмы. Он создаст Научно-исследовательский институт психиатрии, которому присвоят его имя. И до сих пор это имя остается у тбилисцев нарицательным: улица М.Асатиани –синоним московской Канатчиковой Дачи.
Дружба с Ельчаниновым и Эрном не прерывается у Флоренского и после отъезда из Грузии, несмотря  на громадные расстояния и зигзаги судеб. Можно сказать, что эти трое одноклассников сыграли огромную роль в личностном формировании друг друга. И вот, что интересно. Сегодня уже трудно сказать об их чисто мальчишеских увлечениях, хотя таковые, несомненно, были. Со страниц сохранившейся переписки той поры на нас смотрят весьма серьезные молодые люди. Эти старшеклассники обсуждают в записках к друг другу вопросы философии и религии, этики и литературы, запросто переходя с русского на иностранные языки и латынь. А в личных тифлисских тетрадях Павла не юношеские вирши, не посвящения барышням, а настоящие научные работы: «Опыт воспроизведения туманных пятен», «Электричество как космическая сила» (обе перепечатаны в солидных «Известиях русского астрономического общества»), «Статьи, читанные на заседаниях нашего общества», «Самостоятельные исследования опытов оригинальных и повторения опытов различных ученых, заметок и т.п. по физике, химии и др. родственным им наукам»…
Поиски смыла жизни Флоренский со товарищи по-настоящему начинают в седьмом классе, когда в гимназии появляется преподаватель истории и древних языков Георгий Гехтман. Этот уроженец Кутаиси и выпускник Харьковского университета, создает литературно-философский кружок. Педагог он, что называется, от Бога – вдохновенный талантливый, так что можно понять, почему три друга определили для себя именно такие жизненные пути и навсегда сохранили связь с любимым учителем.
При этом внешне открытый и общительный старшеклассник Флоренский живет особой внутренней, можно сказать, потаенной жизнью. И сам признается впоследствии, что  природу воспринимал больше, чем людей: «Но главным образом я учился у природы, куда старался выбраться, наскоро отделавшись от уроков. Тут я рисовал, фотографировал, занимался. Это были наблюдения характера геологического, метеорологического и т.д., но всегда на почве физики. Читал я и писал тоже нередко среди природы. Страсть к знанию поглощала все мое внимание и время. Я составил себе стенное расписание занятий по часам…»
Природа и приводит его к увлечению фотографией. Первый в его жизни снимок  сделан на даче в Коджори, а потом он «целыми днями лазил по горам, фотографируя, делая зарисовки, записывая свои наблюдения, а по вечерам приводил все это в порядок». Вообще же Павел проходит с фотоаппаратом пешком по многим местам Грузии, в том числе и через Кавказский хребет. А еще он делает массу снимков родных и близких, в московском студенческом общежитии развешивает их на стенах и, тоскуя по Тифлису, по семье признается: «Только утешение в фотографиях, которыми увесил комнату». Да, фотографирование захватывает, но все-таки это – хобби. Главное – упорные мучительные поиски мировоззрения приводят его к толстовству. В предпоследнем классе гимназии Павел даже собирается «идти в народ», но решает перед этим обратиться за советом прямо к Толстому:
«18 22/Х 99. Тифл. Л.Н.Толстому. Лев Николаевич! Я прочел Ваши сочинения и пришел к заключению, что нельзя жить так, как я живу теперь. Я кончаю гимназию, и мне предстоит продолжение жизни на чужой счет; я думаю, что избегнуть этого можно только при исполнении Ваших советов; но, для того, чтобы применить их на практике, мне надо разрешить предварительно некоторые вопросы: можно ли пользоваться деньгами? Как добыть землю? Можно ли ее достать у правительства и каким образом? Каким образом удовлетворять умственные потребности? Откуда брать книги, журналы, если нельзя пользоваться деньгами или если физическим трудом можно только прокормиться? Может ли остаться время на умственный труд (самообразование)?» Свидетельств того, что это письмо ушло из Тифлиса в Ясную Поляну, нет. Сохранился лишь черновик. Будущий психиатр Асатиани был убежден, что толстовство друга быстро пройдет. И действительно, в 17 лет Флоренский глубоко и искренне обращается к религии.
Два сна, увиденные, теплыми тифлисскими ночами, переворачивают его сознание. В одном он ощутил себя заживо погребенным во тьме рудника, в небытии: «Мною овладело безвыходное отчаяние, и я осознал окончательную невозможность выйти отсюда, окончательную отрезанность от мира видимого. В это мгновение тончайший луч, который был не то незримым светом, не то – не слышанным звуком, принес имя – Бог. Это не было еще ни осияние, ни возрождение, а только весть о возможном свете. Но в этой вести давалась надежда и вместе с тем бурное и внезапное сознание, что – или гибель, или спасение этим именем и никаким другим». В другом сне он ощущает внутренний толчок, и выбегает во двор: «Тут-то и произошло то, ради чего был я вызван наружу. В воздухе раздался совершенно отчетливый и громкий голос, назвавший дважды мое имя: «Павел! Павел!» - Павел и больше ничего. Это не было – ни укоризна, ни просьба, ни гнев, ни даже нежность, а именно зов, - в мажорном ладе, без каких-либо косвенных оттенков…»
Тогда-то и наступает кризис юношеского научного мировоззрения, отныне Флоренским движет вера в Бога как в абсолютную Истину, на которой и надо строить всю жизнь. Уступая желанию родителей, он заканчивает физико-математический факультет Московского университета. Причем, настолько блестяще, что его хотят оставить на кафедре. Но он «изменяет» столь любимой математике и поступает в Московскую Духовную академию. Мы увидим его там и профессором на кафедре истории философии, затем – главным редактором журнала «Богословский Вестник», священником Сергиево-Посадской церкви Убежища сестер милосердия Красного Креста. Но и мирским делам его дарования весьма и весьма пригодятся. После революции  энциклопедические знания делают его членом  Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры и членом Карболитной комиссии Высшего совет народного хозяйства СССР (ВСНХ), профессором на печатно-графическом факультете ВХУТЕМАСа (Высших художественно-технических мастерских, нынешней Российской академии живописи, ваяния и зодчества). А еще он – научный сотрудник Государственного экспериментального электротехнического института (ГЭЭИ) и редактор «Технической энциклопедии», в которой публикует около 150-ти собственных статей…
И что удивительно – приходя на службу в советские учреждения, отец Павел и не думает снимать священнического облачения. «Ответственные товарищи» вынуждены закрывать на это глаза – священнослужитель делает несколько крупных научных открытий, разрабатывает теорию и практику применения полупроводников, создает особый вид пластмассы «карболит»,  который так и стали называть «пластмассой Флоренского». Но, все же, наступают времена, когда аресты становятся неизбежны.
Первый раз, в 1928-м, его «берут» ненадолго, он даже успевает вновь поработать в ГЭЭИ. Однако против него уже направлены откровенно погромные статьи – ну, как не оклеветать конкурирующего ученого, да еще священника! И в 1933-м Флоренский  получает 10 лет лагерей за руководство фиктивной «контрреволюционной националистической фашистской организацией «Партия возрождения России». И тут его духовная сила проявляется удивительнейшим образом. Одной из его крестниц, Татьяне Шауфус-Рапопорт удается через Международный Красный Крест эмигрировать в Чехословакию. Там она работает под руководством дочери президента страны Томаша Масарика и именно через него обращается к властям СССР с просьбой выпустить Флоренского из Советского Союза. И разрешение дается, для всей семьи, но отец Павел… дважды отказывается. Ссылаясь на слова апостола Павла о необходимости  довольствоваться тем, что есть.
Между тем, богатейшие знания Флоренского находят применение и в страшных условиях ГУЛАГА. На опытной мерзлотной станции он проводит исследования, которые впоследствии легли в основу книги «Вечная мерзлота и строительство на ней», подписанной совсем другими людьми. И именно по его методу через много лет строятся города Норильск и Сургут. А на лагерном заводе Соловков он работает над получением из водорослей йода и растительного заменителя желатина «агар-агара». Делает свыше десяти запатентованных научных открытий. Так что йодом в аптеках мы обязаны изысканиям заключенного-священника Флоренского. Но и это не все. Откроем письмо, посланное им сыну Кириллу из лагеря за пять месяцев до гибели: «В прошлом письме я писал тебе о намечающейся возможности получать повышенные концентрации тяжелой воды посредством фракционного вымораживания». А затем – технические подробности того, как промышленно получать эту саму тяжелую воду. А она, ведь, используется только для производства ядерного оружия... И все равно человек, ставящий религию выше науки и политики, не устраивает советскую власть. В ноябре 1937-го особая тройка НКВД Ленинградской области приговаривает Павла Флоренского к расстрелу. Хоронят его в общей могиле.
На протяжении всех долгих лет, проведенных отцом Флоренским вдали от Грузии, эта страна продолжает жить в его сердце. Тем более, что ее столица, город счастливого детства, неразрывно связан с любимым отцом. Прочтем несколько строк из другого письма, написанного на Соловках: «Пишу. Как-то утратилось сознание, где я нахожусь, забылось, что я далеко от Тифлиса и что я вырос... Рядом со мною, слева, сидит папа и внимательно смотрит, как это было нередко, когда я учился в гимназии, ничего не говорит… Вдруг я сообразил, что я ведь не в Тифлисе…» И еще отголосок Грузии – младшей дочери он дает двойное имя Мария-Тинатин. Опять цитата из лагерного письма: «Оля пишет, что ей подарена поэма Шота Руставели, где говорится о царевне Тинатин. Читаешь ли ты эту поэму? Ведь я назвал тебя Тинатин под впечатлением именно Руставели. Она мне очень близка по времени своего написания, всему складу мировоззрения и местному колориту».
Но на всех этих драматических моментах летопись «Флоренские в Тбилиси» не обрывается, ее очередные страницы пишутся в наши дни. В столице Грузии живет внучатая племянница Павла Александровича, скульптор и график Марина Иванишвили. Она – внучка сестры философа, художницы Елизаветы и естествоиспытателя Георгия Копиашвили, в годы Демократической Республики Грузии – вице-мэра Тифлиса, затем – преподавателя Тбилисского педагогического института имени А.С. Пушкина. До революции оба супруга преподавали в уже упоминавшейся гимназии Левандовского. А у одного из младших братьев Павла – знаменитого военного инженера Андрея Флоренского – есть внук Александр. Он – коренной питерец, иллюстратор Сергея Довлатова и Бориса Гребенщикова, один из основателей неформального творческого движения «Митьки», объединившего в конце ХХ века многих художников, музыкантов, поэтов и писателей. Кровь предков позвала его в Грузию. С женой Ольгой он объездил страну прадеда и деда, напридумал интересные проекты, один из которых – «Тбилисская азбука». Это сделанные в юмористическом митьковском стиле зарисовки колоритных тбилисских мест, начинающихся с определенной буквы. Среди них две запечатлели здание бывшей 2-й мужской гимназии и  церковь рядом с домом Флоренских. А его жена Ольга, тоже известная художница, занялась необычным проектом «Тбилисская археология» - отыскивает в развороченной строителями земле черепки, монетки, осколки и делает из них украшения, используя ленточки и бусины с «толкучек».
Пару месяцев в году эти петербуржцы становятся настоящими тбилисцами – они приезжают в квартиру, которую купили на улице Джавахишвили, в нескольких сотнях метров от все той же церкви Александра Невского. Так что, на бывшей Николаевской и в наши дни живут Александр и Ольга Флоренские.

Владимир ГОЛОВИН