click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Единственный способ сделать что-то очень хорошо – любить то, что ты делаешь. Стив Джобс


АКТЕР ДОЛЖЕН БЫТЬ АСКЕТОМ

https://lh5.googleusercontent.com/-wAsv5HRd4R0/U6KkqdCp-TI/AAAAAAAAD_Q/COk_sohuaug/s125-no/k.jpg

Наверное, не найдется зритель, равнодушный к творчеству и личности Зураба Кипшидзе, ведь он относится к той плеяде мастеров сцены и экрана, каждая работа которых привлекает пристальное внимание. Кипшидзе – это глубина, «умная игра», профессионализм, филигранная актерская техника. Недавно боржомские зрители аплодировали своему любимцу – актеру, отметившему 60-летний юбилей. Встреча со зрителями, состоявшаяся в Доме культуры, прошла под эгидой грузинского представительства Московского международного кинофестиваля «Золотой Витязь». А блестящая идея провести вечер именно в Боржоми родилась во время встречи руководителя представительства, киноведа Дали Окропиридзе с митрополитом Боржомским и Бакурианским отцом Серафимом, во многом благодаря участию которого и произошло это замечательное событие. Отец Серафим не только стал инициатором вечера, но и благословил его. Помогли осуществить задуманное меценаты Автандил Бараташвили и Темур Чкония, радеющие за судьбы культуры. Поддержку оказали муниципалитет Боржоми и его гамгебели Димитри Беридзе, а также телекомпания «Имеди» и телекомпания Грузинской патриархии «Эртсуловнеба».
В творческом вечере  приняли участие известные деятели культуры Майя Бараташвили, Резо Чхеидзе, Баадур Цуладзе, вокальный ансамбль «Тбилиси».
«Очень редко, когда выдающийся артист одновременно является и большой личностью. К этой нечасто встречающейся породе людей искусства относится Зураб Кипшидзе, внесший значительный вклад в развитие отечественной и мировой культуры. Не зря Президент МКФ «Золотой Витязь», актер и режиссер Николай Бурляев в поздравительном послании от своего имени и от имени всего Союза кинематографистов России назвал Зураба «рыцарем грузинской культуры», долгие годы представляющим для россиян любимую Грузию…» - рассказала Д.Окропиридзе.
Уже после творческого вечера с артистом побеседовала корреспондент журнала «Русский клуб». На интервью Кипшидзе пришел не один, а вместе с любимой собакой Багирой.    
-  Это кане корсо – такая порода, - пояснил актер. - У меня и раньше были собаки – овчарка, кокерспаниель. Овчарка погибла, но я снова взял собаку. Даже вопреки собственной воле. И не жалею. Багира у меня такая умница.
- А не боитесь новой привязанности?
- Боюсь. Животные уходят из жизни раньше нас, и это всегда очень больно. Собаки дают нам столько тепла, добрых, умных эмоций! Поэтому я просто не могу жить без Багиры. Она как дочь! Она все время со мной. Багиру впускают вместе со мной в аптеку, гастроном, театр. Она ведь очень добрая, умная, контактная.   
-  Иной раз приходится слышать, что если человек обращает свою любовь к животным, значит, он в чем-то не удовлетворен своими отношениями с людьми.
- Я с этим не согласен, наоборот, животные учат нас жить и общаться с людьми. Моя, например, умнее, чем некоторые люди. У собак можно много чему поучиться. Первым долгом – верности. А еще – такту. Багира очень тактична, никому никогда не мешает, никого не беспокоит. Потрясающая собака!.. А овчарка однажды просто спасла жизнь мне и моим близким, когда мы могли запросто погибнуть от угарного газа…
- Наша беседа происходит в пасмурную погоду. Вам лучше  работается в такой день или предпочитаете солнечную погоду?
- Когда-то я любил пасмурную погоду – ее еще называют «винно-водочной». А сейчас у меня в дождливую погоду возникают проблемы со здоровьем. Хотя в каком настроении, состоянии я бы не был, на сцене все болячки куда-то улетучиваются. Я обо всем забываю, что-то включается…
- А не чувствуете ли иногда, что вам просто не хочется выходить на сцену?
- Если работа хорошая, если что-то состоялось, этого не бывает. А когда  участвуешь в каком-то недоразумении, когда и тебе плохо, и спектакль не тот, и публика не ходит, то устаешь, конечно… Вот уже пятнадцать лет мы, Михаил Гомиашвили, Алеко Махароблишвили и я, играем на сцене театра Марджанишвили спектакль «Арт-искусство» Я.Резы в постановке Темура Чхеидзе.  За эти годы были разные спектакли – более или менее удачные. Со временем, конечно, актерами привносится что-то лишнее. Но когда Темур Чхеидзе приходит на репетицию и  делает маленькие коррективы, готовит нас к спектаклю, все проходит здорово. Мы уже столько лет играем «Арт-искусство», и есть зрители, которые видели спектакль чуть ли не двадцать раз. Двадцать раз смотрят вроде бы одно и то же, но это совсем не одно и то же! Конечно, с годами что-то обязательно меняется. И если спектакль все еще нравится зрителям, это счастье. К сожалению, ничем новым похвастаться не могу. Большие надежды я связывал со спектаклем «Сирано де Бержерак» Э.Ростана в театре музыки и драмы. Мы с режиссером Давидом Доиашвили уже фактически сделали первый акт, шли прогоны, начинали работу над вторым актом. И тут у нас возникли пустяковые разногласия, в результате которых мы с Доиашвили расстались. Это первый случай в моей жизни, когда я искренне сожалею, что так произошло. Я виноват, конечно, и уже не раз извинился. Но и Доиашвили тоже хорош, все-таки нужно было по-христиански отнестись  к человеку, учесть уязвимую нервную систему актера, простить его и продолжить работу, в которую было вложено столько труда, энергии, здоровья! Случаются недоразумения, но они должны все-таки как-то разрешаться. Конфликт не должен мешать делу. Это все равно,  что ребенка бросить на полпути.
- А сами вы легко прощаете?
- Сравнительно, да. Стараюсь, во всяком случае. Смотря о каком прощении речь идет. К примеру, дама тебе изменила… Если очень ее любишь, то все равно простишь, конечно. В памяти, естественно, все остается, но в принципе я все-таки прощаю – и мужчин, и женщин. Это имеет прямое отношение и к творческой, деловой сфере. Какие-то связи  все-таки дороже, ценнее, чем обиды. Легче, лучше сохранить отношения, нежели убежать куда-то, надуться и ворчать.
- И все-таки что для вас совершенно неприемлемо в отношениях между людьми?
- Когда тебя предают. Все очень банально. Измена есть измена. Допустим, тебя подставили. Дружим, и вдруг выясняется, что дружим не просто потому, что дружим, а из-за чего-то. Но прощать все-таки надо. Потому что никто не знает, что с ним произойдет завтра. Может быть, ты  окажешься в такой ситуации, что, сам того не подозревая, кого-то предашь. Это очень сложная вещь…
- Что для вас наивысшее счастье?
- Мешают жить здоровье, годы. Есть в США институт,  в котором работают психологи, философы. Так вот, они выяснили, что у актера перед премьерой предынфарктное состояние. Единственное, что его спасает от инфаркта, - это аплодисменты. Если что-то получится, если кому-то хоть чуть-чуть понравится то, что ты делаешь, это огромное счастье.
- В последний раз когда вы испытывали это чувство счастья?
- Я его испытываю по сей день, несмотря на то, что премьеры давно не было. Каждый спектакль – это будто ты ничего не знаешь, будто все впервые: первый раз в первый класс. Я вижу у вас портрет Георгия Товстоногова (в комнате, где происходит интервью) - он учитель и моей матушки, актрисы Елены Кипшидзе, и моего педагога Михаила Туманишвили. Товстоногов запустил нас на международную орбиту с «Дон-Жуаном» Мольера после питерских гастролей. Это было счастье!
Не нужно стыдиться делать на репетициях все, даже глупости. Актерская профессия так устроена,  и существует режиссер для того, чтобы наши глупости почистить и рафинированно поставить на место. Это удивительная, штучная профессия – режиссер, дирижер. Если режиссера нет, плохо!  Я не верю, что актер сам что-то  сделает… Актер в спектакле – это как музыкант в оркестре. Что он может сыграть без дирижера?
- Но есть все-таки актеры – исполнители, а есть и такие, что дополняют, углубляют режиссерское решение, находят новые краски.
- Конечно. Если режиссер предлагает что-то интересное, если этот материал тебе нравится, то ты, конечно, дополняешь, проявляешь свою индивидуальность. Режиссер тебя потому и взял, что знает: ты сам из этого что-то сделаешь, добавишь, а не испортишь.  Но нельзя хулиганить, нельзя менять магистральный путь. Потому это и сложно. Наша нервная система оголена,  и все «проводочки» наружу выходят. Я имею в виду серьезные дела, а не то, как иногда говорят: «Пришел в театр, отыграл и ушел». Вот это я ненавижу! Серго Закариадзе каждый раз выходил на сцену как впервые. Актер не имеет права  вести себя как мэтр. Сыграл какую-то роль, получил аплодисменты, взял вторую роль, что-то еще сделал… и уже кум королю! Если актер каждый раз перед выходом на сцену не будет чувствовать себя студентом первого курса, хотя в загашнике у него  есть мастерство,  интуиция, то все – вранье! Каждая роль – это рождение чего-то нового, а рождения без мук, боли не бывает. Зато потом наступает настоящее счастье. Если, конечно, все получится.  А вот без режиссера ничего не получится, я так думаю, это мое твердое мнение.
- То, что вы сейчас сказали о самоуверенных  актерах, кажется очень распространенным явлением. Как раз ваше отношение к профессии становится чуть ли не анахронизмом. Ведь сегодня сформировался совершенно другой актерский тип.  
- Может быть, и мне это очень не нравится. Это все от нехватки знаний происходит. И это очень простой ход, простая дорога. Порисоваться, потусоваться, где-то мелькнуть на экране или в рекламе. Да, мы сегодня очень «звездим», и я этого терпеть не могу. Нужно быть уверенным в себе, но эта уверенность не должна переходить в фанфаронство. Нельзя становиться самоуверенным болваном. Актерская профессия – это серьезное дело. Это совсем не то, что я думал в детстве: где-то кто-то в чем-то показался,  нарисовался, стал популярным. Нет, актерская профессия – другое. Это Михаил Чехов знал. Это знали актеры  СССР, где ничего за это не получали. Они не имели почти ничего, кроме фанатической любви к профессии и профессионализма. До сих пор многие из них остаются почти нищими. У них такие же проблемы, как у каждого простого смертного. А ведь актеры должны завораживать зал. А завораживать кого-то  – это не значит быть самовлюбленным болваном. Актерская профессия – это адский труд. Прав Станиславский, сравнивший актерскую профессию с трудом шахтера. По большому счету, это так. Почему нужно знать свою профессию? Чтобы когда ты играешь одно и то же в сотый раз, не вспоминать предыдущий спектакль. Если ты будешь вспоминать реакции зрителей или какие-то  твои ходы, на которые кто-то как-то отреагировал, ничего хорошего не получится. Мастерство в том-то и состоит, что ты все делаешь, словно в первый раз, впервые открываешься перед зрителями и сам не знаешь, что делаешь. И за этим следить гораздо интереснее, чем  за тем, что ты повторяешь из раза в раз позавчера, вчера, повторишь завтра.
- Хороший актер, как говорят, работает ни по системе Станиславского, ни по системе Чехова, ни по системе театра Кабуки или Брехта – он вне любой системы.
- Когда ты будешь все знать, всему научишься, изучишь того же Станиславского, тогда вперед. До Дмитрия Менделеева были известны химические элементы, но именно он создал периодическую систему, которая перевернула мир. Так и Станиславский перевернул представления об актерском мастерстве, сценическом действии. Когда ты это хорошо знаешь, когда ты научился системе Михаила Чехова, когда ты видел спектакли Питера Брука, тогда и у тебя начинает что-то свое проклевываться. Словом, нужно хорошо учиться, чтобы потом показать свое отношение к миру, свою индивидуальность. Чем мы больше знаем, тем мы богаче, богаче наш потенциал. Это, конечно, приходит с опытом. Но можно и в молодости все это успеть, просто нельзя лениться и пренебрегать знаниями. А вообще актер должен быть по большому счету аскетом. Он не имеет права пить, ловить кайф, если уж мы говорим о каком-то идеальном варианте. Получается, что актер – это и спортсмен, и философ, и еще какой-то сумасшедший с обнаженными нервами.
- Вы говорите об аскетизме. А как познавать темные стороны жизни?
- А я вот не знаю. Многие актеры и спотыкаются на этом деле, потому что познают жизнь слишком бурно. Вот у них все и прекращается очень рано. К сожалению, таких случаев немало. Можно назвать имена многих талантливых людей, ушедших молодыми. Олег Даль, Александр Кайдановский, Александр Абдулов… Олег Даль – это же актер хай-класса! А Кайдановский? Когда я спросил его: «Что ты там натворил в «Сталкере»?», он ответил: «Это не я, не я! Это все он, Тарковский натворил!» Знаю, что у Кайдановского  было очень много кошек в доме, и он сильно пил. Понимаете, срываемся мы! Все это очень сложно объяснить.
- Если в театре Михаил Туманишвили был вашим гуру, то в кино такой встречи не состоялось, не так ли?
- Пожалуй. Несмотря на то, что я снялся в семидесяти картинах, доволен я, может быть, только двумя.  И то разве что каким-то одним проходом.
- Например, в какой картине?
- «Путешествие молодого композитора» Георгия Шенгелая. Там у моего героя Элизбара Церетели есть один проход. В этой сцене я почти ничего не делаю. У меня убили брата. Мой персонаж, культурный, рафинированный, интеллигентный человек, не может в это поверить… Были маленькие удачные моменты и в картине Зазы Урушадзе «Три дома», в которой я сыграл одну из главных ролей. У Тенгиза Абуладзе я озвучил четыре роли в «Покаянии». Он удивился: «Почему я до сих пор тебя не знал? Я бы тебя снял!» Откуда я знаю, почему не знал? Не случилось… Мне очень нравится работать в кино, несмотря на то, что там совсем другая система, другие чувства. Но это потрясающая вещь! Правда, это не от тебя зависит. Это зависит от режиссера, от случая. Важно в нужный момент попасть в нужное место.
- Как относитесь к числу 60?
- Я свой возраст не чувствую. О возрасте напоминают болячки. Конечно, я стал мудрее и не допускаю тех ошибок, которые делал раньше. И все-таки изнутри я все еще дурной молодой парень, хотя внешне, конечно, меняюсь. Сегодня происходит переоценка ценностей. Какие-то ошибки я бы не повторил.
- Например?
- Я бы никого не обидел. Изучал бы языки. Знал бы не только грузинский и русский, но и английский. Я его знал – воспитывавшая меня тетя преподавала английский язык. На улице тогда кто-то сказал мне, что знать английский – это позор. Был, представьте, такой период! Вот такие детские шалости превращались потом в очень большие проблемы. Кто-то говорит, что если бы я родился в другом месте, то был бы больше востребован, и жизнь по-другому бы сложилась. Но это несерьезные разговоры.
- Значит, к сослагательному наклонению относитесь плохо?
- Не очень серьезно, потому что много чего от нас совершенно не зависит, происходит независимо от нас. Существует судьба, рок, даже космические какие-то переплетения, от нас не зависящие. Как есть – так есть. Что произошло, то произошло. Могло бы быть лучше и больше. Я уже вам сказал – у меня много фильмов. А мне дорог какой-то малюсенький проход. Какой-то взгляд, фраза. В театре удач гораздо больше, хотя меня считают трудным актером. Но почему-то мне не стыдно за то, что я сделал в театре, за те семь-десять ролей. Вот за это я отвечаю! Какие-то лучше, какие-то хуже, но я не халтурил, делал все на сто процентов, до конца… Для себя, перед собой мне не стыдно. Хотя, может быть, кому-то и не нравится то, что я сделал.  Может быть,  можно было и получше, но это уже другой вопрос. Но я все делал честно, откровенно.
- Какое событие в вашей жизни вы считаете наиболее важным?
-  В жизни очень много важных вещей. Важно, когда что-то происходит с родителями – хорошее или плохое. Важно, когда рождается сын, дочь, внуки.  Важно, что я получил премию «Ника» за роль второго плана в фильме «Время танцора». Мне это дорого. Роль в этом фильме очень выигрышная… Когда актеры говорят, что им безразлично, нравятся они или нет, они лукавят. Очень важно, когда тебя ценят. Чтобы не было инфаркта. Получаешь аплодисменты, и это уже очень здорово.
- Сегодня вы чаще вспоминаете что-то или думаете о будущем?
- Больше вспоминаю, потому что есть что вспомнить. Я ж пессимист. Говорят, что пессимист – это хорошо информированный оптимист. Но я все-таки на что-то надеюсь. То есть 60 – не такой уж возраст, чтобы упасть… Правда, с болячками трудно, но все-таки можно что-то сделать. Даст Бог, получится. Встречу еще раз такого человека, как Михаил Иванович Туманишвили или Темур Нодарович Чхеидзе. Или появится такой режиссер, как Давид Доиашвили
- Это какой-то несостоявшийся роман.
- Да-да! Доиашвили, который  умеет, знает, чувствует – очень здорово!
- Хотя он совсем не похож на Туманишвили и Чхеидзе.
- Совсем не похож, да и не надо. Разные режиссеры, разные произведения, разные подходы. По-моему, это правильно. Хотел бы встретиться в работе с Робертом Стуруа, хотя вряд ли он меня возьмет. Но я с удовольствием с ним поработал бы. Мы с ним уже встречались в работе над  спектаклем «Жизнь есть сон». Несмотря на то, что мне многое  тогда не нравилось – отношение партнеров, например.  Говорили: «Робик, он сделает!»  Он-то сделает, а что сделаю я? Я ведь должен что-то сделать на этой сцене сам. Но, несмотря на трения, я был очень доволен. Роберт действительно талантливый человек и с ним очень интересно работать. Вот есть такой замечательный актер, как Автандил Махарадзе. Он не работает в другом театре – он ждет Стуруа!
- Назовите последнюю книгу, которую вы прочитали.
- Я очень люблю читать. В детстве и юности меня  привлекала художественная литература, а сейчас больше тяготею к эссе, воспоминаниям, размышлениям. Того же Мамардашвили время от времени перечитываю. Хочется казаться умнее, чем ты есть на самом деле, и вспомнить книги, которые прочел, но я сейчас не буду этого делать. Последнее, что я прочел, - это книга Батиашвили об архитектуре, об отношении к прошлому города.
- Главная мысль, к которой вы пришли в свои 60?
- Мне немножко не по себе. Почему-то я часто думаю о смерти. Может, это откуда-то изнутри идет? Это со мной происходит давно. Я ведь пережил клиническую смерть. Нет, я не боюсь смерти как таковой – просто думаю об этом. Главное – не мучится, а спокойно уйти из жизни, когда нужно уйти, когда тебя позвали и где-то ты нужен больше, чем здесь.
- Верите в то, что со смертью ничего не заканчивается?
- Конечно, верю. Я это точно знаю. Есть определенные моменты не только собственной жизни. Есть философия, которая позволяет думать о том, что существует жизнь после смерти. Это и буддизм, и христианская философия. Когда это знаешь, чуть-чуть легче жить. Страх есть, ну и что? Мне просто грустно, когда любимые и даже очень известные люди уходят, и о них забывают, словно их и не было. Мне от этого не по себе. Не потому, что я умру, и меня точно так же забудут. Просто я этих людей очень любил, а их никто не помнит и не знает. К примеру, Павла Луспекаева взяли и забыли. Помнят только «девять граммов в сердце», а ведь он потрясающе работал в театре имени А.С. Грибоедова. Такие люди ушли из жизни! Рамаз Чхиквадзе, Эроси Манджгаладзе… Это было очень сильное поколение, на котором мы выросли и учились. Волнуюсь о молодых. Это поколение совсем даже не плохое, в чем-то даже потрясающее. Просто их нужно готовить, обучать, воспитывать. Мы немножко виноваты перед ними. У них есть рвение, талант, но мы не очень хорошо учим их жить. Показываем какие-то совершенно кошмарные примеры – исторические, политические, социальные. Но они еще молодцы, держатся!

Инна БЕЗИРГАНОВА


Безирганова Инна
Об авторе:

Филолог, журналист.

Журналист, историк театра, театровед. Доктор филологии. Окончила филологический факультет Тбилисского государственного университета имени Ив. Джавахишвили. Защитила диссертацию «Мир грузинской действительности и поэзии в творчестве Евгения Евтушенко». Заведующая музеем Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А. С. Грибоедова. Корреспондент ряда грузинских и российских изданий. Лауреат профессиональной премии театральных критиков «Хрустальное перо. Русский театр за рубежом» Союза театральных деятелей России. Член Международной ассоциации театральных критиков (International Association of Theatre Critics (IATC). Член редакционной коллегии журнала «Русский клуб». Автор и составитель юбилейной книги «История русского театра в Грузии 170». Автор книг из серии «Русские в Грузии»: «Партитура судьбы. Леонид Варпаховский», «Она была звездой. Наталья Бурмистрова», «Закон вечности Бориса Казинца», «След любви. Евгений Евтушенко».

Подробнее >>
 
Воскресенье, 10. Ноября 2024