Третий день Нислаури ни с кем не разговаривает. На рассвете выйдет из дому, закинет за плечо топорик и, не поев, отправляется в лес. Что он там делает, никому не известно, да никто и не осмелится следить за ним. Возвращается он, когда совсем стемнеет. Сбежит по освещенной луной тропинке прямо к дому, закинет топорик под навес и повалится ничком на тахту. До самой полночи не смыкает глаз.
Отец не спрашивает его ни о чем. Мать тоже молчит. Только встанет утром пораньше и тоже отправится бродить по соседним деревушкам, разбросанным по склонам окрестных гор в надежде найти подходящую девицу на выданье, чтобы, не откладывая, сыграть свадьбу и тем избавить сына от закравшейся в его душу тоски. И хотя догадывается она, что дело не только в этом, ходит без устали, внимательно приглядываясь к встречным девушкам. Не нравится ей ни одна: та толстая, эта худая... Но разве можно судить мать за то, что все они кажутся недостойными ее сына: другого такого красавца, как Нислаури, не сыскать на всем белом свете!
Впервые я увидел его три дня назад. Усталый и голодный, я медленно брел  к  деревне. Возле одного из домов я еще издали заметил двух стариков: мужчину и женщину. Увидев меня, они о чем-то переговорили между собой, подошли к забору и, не отрываясь, стали смотреть в мою сторону. Я спустился с пригорка, и, по мере того как приближался, перед моими глазами вырастал небольшой, но еще не ветхий дом, загон для скотины, в котором бродили несколько свиней и теленок, и, наконец, старик со своей старухой.
Глухая, заброшенная деревня. «Передохну здесь денька два или три, а потом отправлюсь через Клде-карский перевал», - подумал я.
В этих местах редко увидишь новых людей и поэтому каждый прохожий здесь – гость и пока еще считается подарком судьбы. Принять его у себя – большая радость для хозяина.
Вот они мне и обрадовались...
Старик вынес из дома кувшин, подал его старухе, и та немедленно отправилась за свежей водой к роднику. Старик снова вошел в дом, откуда раздался скрип открываемого стенного шкафа и звук переставляемой посуды. Вскоре он вышел, поставил под навесом низенький столик и трехногий табурет, сел к столу и принялся нарезать тонкими аккуратными ломтями кусок домашней ветчины.
- У нас в горах, считай, все деревни опустели: разъехались люди кто куда... В нашей только две семьи и остались... Мы со старухой, да повыше нас на самом краю живут муж с женой, и сын у них взрослый...
Старик встал, поднес ладонь ко лбу, словно заслоняясь от солнца, и крикнул вверх в сторону деревни:
- Нислаури-и-и! Нислаури-и-и!
- Эгей-эй! - отозвались оттуда.
- Нислаури-и! - повторил старик.
- Не пришел еще, нет!
- В лесу ходит,  должно  быть... - проговорил старик, но на всякий случай переспросил: - Так не приходил?
- Нет, не-е-т!

Солнце уже зашло. Сгустились сумерки. Корова подошла к воротам загона и замычала. Теленок негромко ответил ей.
На дикой груше устраивались на ночлег куры.
Старуха вернулась с родника, сняла кувшин с плеча и принялась разводить огонь в каменной печи, по-здешнему – камине. Потом она вошла в дом и прикрыла за собой дверь. Зажгла в комнате свечу, а через некоторое время появилась во дворе в новом головном платке.
- Э-эй! - немного погодя крикнул старик.
- Э-эй! - отозвались сверху.
- Не пришел?
- Нет еще!
Старуха подоила корову, отвязала теленка и пустила его во двор. Теленок стал тыкаться мордой в мягкое, опустевшее вымя и жадно глотать с трудом добытое молоко.
Под навесом в камине уже пылал огонь. Стало тепло и уютно.
- Ты позвал Нислаури? - спросила старуха.
- Позвал, а как же! Конечно, позвал! – рассердился старик и досадливо махнул рукой.
Уже совсем стемнело. Ущелье окуталось мглой, где-то на краю деревни завыли шакалы. В небе над самой головой монотонно гудел самолет. Трещали поленья, и в кастрюле с тихим шипеньем закипало молоко.
- Нислаури! - позвал старик.
- Эй!
- Не вернулся?
- Пришел!
- Скажи, пусть к нам спустится!
Старуха накрыла низенький столик скатертью. Расставила тарелки с домашней ветчиной, соленьями, крутыми яйцами, творогом и сыром. Подала горячее, с толстой пенкой, молоко.
- Ты позвал Нислаури? - снова спросила старуха.
Старик нахмурился, с шумом выдохнул воздух и сердито покачал головой: мол, старуха немного туга на ухо стала.
- Куда же он девался? - не успокаивалась та и теперь уже сама крикнула в темноту: - Нислаури, где ты?
- Идет, идет, - послышался издалека женский голос.
- Что? - переспросила старуха.
- Идет, говорит! - громко крикнул старик прямо ей в ухо.
Старуха улыбнулась и, кивнув головой, засуетилась вокруг стола: аккуратно расставила глиняные миски и налила в них горячее, прямо из кастрюли, молоко.
Все уселись за стол.
Старик говорил, а жена его, сложив руки на животе, не мигая глядела ему в рот. Иногда она растягивала губы в улыбку и недоуменно смотрела вокруг: «уж не надо мной ли он смеется?», но вскоре успокаивалась и сидела, не сводя с мужа неподвижного взгляда и боясь шелохнуться, чтобы не упустить нить разговора.
Пес во дворе пролаял несколько раз и замолк. Послышались шаги. Старик привстал.
- Пришел! -  радостно сообщил он.
Старуха закивала головой и подкинула дров в огонь.
Из темноты в освещенное пространство под навесом шагнул парень лет восемнадцати. Его высокая, плечистая фигура говорила о недюжинной силе. Большие черные глаза на удивительно красивом лице блестели, отражая горевший в камине огонь. Он остановился, посмотрел на нас и сдержанно произнес:
- Здравствуйте.
- Садись, Нислаури.

Парень сел. Старик не сводил с него влюбленного и какого-то молящего взгляда. Радость сквозила в каждом движении старухи, она металась от стола к камину и обратно, подкладывала парню сыр, яйца, хлеб... Как и остальным, она поставила перед ним стакан для вина.
Нислаури сидел за столом, не зная, куда девать свои длинные руки; это его смущало, но держался он с достоинством, лишь изредка глубоко вздыхал, словно его широкая грудная клетка не умещалась в тесной одежде, и испытующе поглядывал на нас.
Позади дома, возле которого мы сидели, простиралась ночь – темная, безлунная, и только усыпанное звездами небо серебристой пылью клубилось в вышине.
Старуха обошла столик, остановилась за спиной у Нислаури и положила руки ему на плечи.
Передо мною словно ожила старинная фотография: старик, сидящий на трехногом табурете, рядом с ним за низеньким столом примостился огромный парень с широким, загорелым лицом, красиво очерченными губами и изогнутыми, сросшимися на переносице бровями, за спиной у парня – сухонькая старушка с печальными глазами и новеньким платочком на голове.
- Выпьем за нашу Грузию! - торжественно произнес старик и поднял стакан.
Нислаури молча кивнул головой.
Старуха не расслышала тоста, но на всякий случай кивнула головой и улыбнулась.
Я выпил.
Нислаури по-прежнему молчал и, казалось, вообще не собирался разговаривать.
- Пей, парень! - старик протянул ему стакан.
- Рано мне чачу пить, - нахмурился Нислаури.
Старуха замахала рукой: не заставляйте, мол, его пить. И снова, положив руки ему на плечи, застыла с улыбкой умиления на лице.
- Ты куда путь держишь? - спросил меня старик.
- В Клдекари.
- А потом?
- Оттуда в Ркони пойду.
Нислаури молча смотрел на меня.
Старуха взяла с полки несколько луковиц и положила их на стол. Старик поднял стакан:
- Выпьем за нашего гостя!
Нислаури кивнул головой, но пить опять не стал.
Старик протянул стакан жене. Старуха ласково посмотрела на меня, пригубила чачу и вернула стакан мужу.
В небе упала звезда. Откуда-то снова послышалось гудение самолета. Огонь в камине притих и скоро угас совсем. Над низеньким столиком поплыли сумерки.
- Нислаури, Нислаури, - послышался женский голос с горы.
Парень встал. Голова его почти уперлась в балку навеса. Он молча протянул мне руку. Дойдя до лестницы, обернулся, словно хотел что-то сказать, но передумал. Я догнал его у калитки, и он шепотом спросил меня:
- Ты из города?
-Да.
- Спокойной ночи.
И ушел, точно растворился во тьме. Только негромко хлопнула калитка.
- Нислаури, Нислаури, - неслось сверху.
- Ушел, ушел, - отозвался старик.
Где-то залаяла собака и умолкла.
Под навесом стало совсем тихо. Старик разлил чачу по стаканам. Старуха ушла в дом. Покосившись на дверь, за которой она скрылась, старик сказал мне:
- Выпьем за  Нислаури, пожелаем ему хорошей жизни!.. Из всей деревни здесь только две наши семьи остались – мы со старухой да его родители... Единственный сын у них... Если он уйдет, мы тоже не останемся... Что тут без него делать? А он все в сторону города поглядывает... Восемнадцать лет парню исполнилось, как его удержишь?
Старуха постелила мне постель. Я лег. Сквозь открытое окно в комнату лилась прохлада. Высоко надо мной серебрилось звездное небо...
Старики похрапывали. Некоторое время я боролся с дремотой, потом уснул.

***
На другой день я встретил Нислаури у реки. Раздевшись догола, он нежился на песке. Горячее солнце жгло его крепкое, мускулистое тело. Издалека заметив меня, он приподнял голову и, не отрывая от меня взгляда, ждал, пока я подойду.
- Когда поедешь в Клдекари?
- Вот денек отдохну...
Повернувшись на спину и прикрыв глаза ладонью, он помолчал.
- А ты бывал в Клдекари? - в свою очередь спросил я.
- Бывал... раньше...
- А сейчас куда ходишь? Что-то не видно тебя...
- Хожу... - неопределенно ответил он, потом вдруг сел и сказал: - Вон за той горой есть еще одна... Если подняться на ту  гору, будет видна дорога... Только очень далеко она... По той дороге с утра до вечера автомобили едут...
- Ну и что?
- Ничего. Просто  смотреть  интересно. - Он  опять откинулся на спину и положил руки  под голову: - В конце нашего ущелья есть деревня одна...
- Знаю.
- Там всего три семьи осталось.
Он неожиданно рассмеялся.
- Чего ты?
- Девчонка у них есть...
- Любишь ее?
- Люблю? Еще чего выдумаешь!
Он вдруг вскочил, потянулся всем телом и прыгнул в воду.
Долго плескался, разбрасывая брызги во все стороны, фыркал, как тюлень, и бормотал что-то себе под нос. Наконец вышел на берег и уселся рядом со мной.
- Послушай, - он задохнулся от смеха. - Та девчонка... Ну, та самая, о которой я тебе сказал... Она – хромая!
Он вдруг помрачнел, встал и, не говоря ни слова, побежал к деревне.

***
На третий день, бродя по склонам, я решил проведать Нислаури.
Когда я зашел к ним, парень еще не вставал. Солнце стояло высоко, пора было завтракать, а он и не думал подниматься. Нислаури лежал на полу, завернувшись в бурку, из-под которой в разные стороны торчали его длинные ноги. Мускулистая шея покоилась на продолговатой подушке-мутаке. Открытые глаза безо всякого выражения блуждали по потолку.
Мать пыталась заставить его подняться. Она уже убралась в доме, полила земляной пол под навесом и теперь подметала. То и дело звучал ее рассерженный и немного удивленный голос:
- Вставай, парень, вставай!
Из загона донеслось ржание лошади. Во дворе кудахтали куры.
- Вставай, весь мир уже на ногах, люди разбогатеть успели! - пыталась она расшевелить его шуткой.
- Вставай, слышишь, тебя конь зовет!
- Вставай, господь бог пряники раздает, опоздаешь!
- Вставай, твой отец уже третью вязанку дров из лесу притащил!
- Вставай, неужели не проголодался?
- Вставай, а то водой окачу!
- Вставай, солнцем голову напечет!
- Да что же это такое с ним?
Мать ушла на огород полоть грядки. Солнце поднялось выше. Пушистые цыплята попискивали вокруг наседок. Из загона доносилось хрюканье, мычание, ржание...
- Пора вставать, парень, - громко сказал я.
Нислаури лениво потянулся и словно нехотя встал. Зевнул, ополоснул рот холодной водой из кувшина. Быстро оделся, схватил топорик и вышел за ворота.
- Ты когда идешь в Клдекари? - крикнул он мне с дороги.
- Завтра.

***
Больше я не встречал Нислаури. В ту ночь я спал крепко. Проснулся поутру и тут же услышал далекий женский плач. Он доносился оттуда, где, как мне казалось, стоял дом Нислаури. Я вскочил и огляделся. Вокруг никого не было. Мои старики, как видно, уже куда-то ушли.
Я бежал по пустым деревенским улочкам, и плач становился все громче. Тревожно лаяли собаки, мычали коровы.
- Ушел, - дрожащими губами сказал мне старик, которого я встретил возле каменной ограды.
Я не ответил.
- Как ты думаешь, вернется?
Женщины молча плакали.
Отец Нислаури, сидя на корточках перед домом, тесал бревно.
- Балку под  крышу  готовит, - пояснил  старик и махнул рукой, - а кому она нужна теперь? Георгий...
- Чего тебе? - не поднимая головы буркнул отец Нислаури.
- Оставь, кому она теперь нужна?!
Георгий словно не слышал, он продолжал тесать, аккуратно снимая слой древесины острым топором.
Женщины плакали.
...Когда я вышел на Клдекарскую дорогу, из деревни до меня уже не доносилось ни одного звука. Я поднялся на перевал и в последний раз бросил взгляд на деревню перед тем, как она совсем исчезла из виду.
Некоторое время я еще думал о людях, которые там остались, но потом мысли мои приняли другое направление, и я стал думать о предстоящем путешествии.
Завтра я уже буду в Тедзамском ущелье, а оттуда рукой подать до Ркони.
В золотистом осеннем одеянии встретит меня древний храм...

Тамаз Бибилури
Авторизованный перевод Л.ГРОМЕКО