Илья Дадашидзе (1942 – 2001)


***
Мотив Шопена в этом доме снова,     
И в небе помутневшем, как слюда,     
В предчувствии нездешнего и злого,
Как нервы, натянулись провода.         
А в этом доме жить хотят и верить,
Что можно жить без слез и суеты,      
И на Куре раскачивает ветер
Нагруженные листьями мосты.           
И скудный день на грани затуханья,     
И сумерки лиловые легли:                     
А в этом доме, словно задыхаясь,
Торопятся в работе и в любви,             
И каждое возникшее желанье,
Осиливая старые, спешит
Их расстрелять в упор
при барабане,
Как пленных у высоких стен души.          
Но зимний вечер наступает рано,               
И скоро ночь прижмется лбом к дверям,      
И комкает на улицах платаны
Окоченевший ветер января.              
Звучит Шопен, как вечное движенье,        
И радость в нем, и скорбь, и правота...      
И слушают его, как утешенье,        
Распятые меж небом провода.


ВОСПОМИНАНИЕ

Памяти Александра Цыбулевского

Перенестись на десять лет назад –
Где мы с тобой блуждали наугад,      
Где молод я, порывист и беспечен,
Сбегаю по булыжной мостовой,       
Где ты идешь, восторженный, живой,
Недугами и болью не отмечен.

Как в том апреле жить еще легко!
И так твоя кончина далеко,
И так взахлеб шумит над головою
Листва чинар, что смерть и впрямь фантом.
Лишь за строкой стихов твоих надлом
Наметился зазубриной кривою.

Она потом аорту рассечет              
Чертой исхода, подводящей счет
Строке твоей и жизни. И покуда –
Смотри, как беспределен окоем,          
И воздух сладок, и не крут подъем,
И даль ясна. Ну, это ли не чудо!   

Он так еще не скоро, час беды!..
Пройдя насквозь базарные ряды,        
У стойки мы сдуваем пену с пива.      
На площади Колхозной без затей        
В круговороте рыночных страстей,       
И день к закату клонится лениво.

Ах, если б снова очутиться мне             
В том времени, в блаженной той весне,
В неведеньи смотреть невиновато      
На эту жизнь без холода в груди.     
Еще не зная, что там впереди,        
Какая душу стережет утрата!


ИОСИФ НОНЕШВИЛИ

ОБРАЩЕНИЕ К ПИРОСМАНИ

Здесь,
по этой улочке мощеной,           
По-над мутной сумрачной рекою,
Ты бродил, бывало, опьяненный
Смутой, одиночеством, тоскою.

Говорят, что умер ты, забытый
Всеми доброхотами былыми,
Ветреной своею Маргаритой,
Даже кредиторами своими.

Вот она – судьбы нескладной милость
Смерть твоя под лестницей глухою,
Чтоб душа твоя соединилась               
С небом, нарисованным тобою.

В святки ли, сочельник было это?
Вижу, как, предчувствуя свободу,
В золотистом ореоле света        
Дух твой устремился к небосводу.

И знакомцы прежние украдкой
Удивлялись, разводя руками:        
Умер, мол, под лестничной площадкой,
А теперь, глядите-ка, над нами.

Недоумевали: неужели       
Впрямь могло произойти такое? 
Не они ли свысока глядели         
На тебя, Нико, как на изгоя?

Пусть себе высчитывают ныне,
Был ты выше, или выше не был...
Не таких ли за грехи гордыни     
В судный час еще отринет небо?


МОРИС ПОЦХИШВИЛИ

***
Ах, живопись, оставь свои силки –
Соблазны масла, темперы, пастели,
Достаточно, что я пишу стихи,
Мне этого хватает, в самом деле.

Не сманивай палитрой и холстом,
Что толку в ухищреньях светотени,
Когда стоишь обуглившимся ртом
На беспощадно высвеченной сцене?

И если пальцы оборвут струну,  
И стих мой захлебнется от бессилья,
Я прикручу к колкам и натяну  
На лиру собственные сухожилья.

Уже гортань удушьем сведена,    
И непосильны новых песен звуки,
Но дай испить мне этот яд до дна,
Не избавляй, господь, от этой муки.


ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

Тихим, сумрачным огнем
Догорает день осенний,  
Кленов трепетные тени 
Клонит ветер за окном.
Догорает день осенний...

Опустевший, хмурый сад,
Листья, тронутые прелью,
Запустенье, листопад...         
Вот он – горестный разлад,
Поздней осени похмелье.

Плачет сердце. Оттого ль,     
Что безрадостна природа,   
Что предчувствие исхода        
В нем засело, точно боль?     
Что безрадостна природам…

Полно маяться, душа,            
Под сурдинку листопада,  
Полно плакать виновато,  
Тихих слез не осуша,        
Вновь придет любви отрада!

И надежда наугад  
Замаячит в отдаленьи...
Только листья шелестят,
Гаснет медленно закат,
Догорает день осенний.


***
Как быть мне отныне – тоска оседает в крови,     
И душу, как птицы, с налету ветра расклевали.    
Не жди понапрасну, напрасно меня не зови –
Уже непосильны ни страсть, ни любовь, ни печали,

Уже распадается стих и сбивается речь,                
И незачем сердцу томиться
в напрасной надежде –
Очнуться от спячки и новое пламя разжечь,          
И новое утро начать безрассудней, чем прежде.

Смотри же, ты видишь – несбыточны были мечты,
Видения счастья вдали отгорели, как свечи.                     
И столько в минувшем блужданий
сиротства, тщеты.        
И столько тщеты и утрат еще ляжет на плечи.

И демоны ночи угрюмым круженьем своим
Мне путь преграждают, и все безысходней потуги
Спешить, как вслепую, сквозь жизни
сгустившейся дым                                                        
С обломком копья, в иссеченной мечами кольчуге.


ОТАР ЧИЛАДЗЕ

ЗЕРКАЛО В КОМНАТЕ УМЕРШЕГО ДРУГА

Памяти Гелы Габуния

В этот день так же молча стояла стена.
Тень лежала, к порогу припав головою,
И безмолвное зеркало возле окна,
Точно пристальный страж, наблюдало за мною.

В нем звучал моих жестов невнятный язык.   
И оно вдруг напомнило всеми чертами
Неподвижно и гладко застывший родник,
Помещенный в тяжелой торжественной раме.

И я думал: спокойное это стекло,
Что глядело так странно и так непонятно,
Ничего навсегда удержать не смогло,
Возвращая тела и предметы обратно.

И сегодня...
Но разве до зеркала мне,
Я нарочно сейчас говорю о нем столько,
Чтоб не лопнуло сердце подобно струне,
Что устала дрожать напряженно и тонко.

Слишком много в себе это сердце несет,
Одинаково помня и слезы, и пенье, -         
В недоступное небо томительный взлет,    
И на землю глухие минуты паденья.