| Многоумещающий Ангел |
|
Дедушка Нины, Гарсеван, верной службой при дворе Ираклия Второго наработал себе стойкий авторитет опытного дипломата. Не случайно под текстом Георгиевского трактата 1783 года стоит и его подпись. Аукалась она Гарсевану в течение всей жизни то громкой благодарностью, то недовольным ропотом, причем, одинаково, - как царедворец россиян, так и соотечественников. Пока последние выясняли, благом или злом является вхождение Грузии в состав империи, бывший царедворец Ираклия II, заподозренный в ностальгической верности уже не существовавшему грузинскому престолу, новой властью был вынужден навсегда покинуть родину и поселиться в тамбовском захолустье. Правда, позже вроде как в награду за небесцельно для империи прожитую жизнь, он упокоился в некрополе петербургской Александро-Невской лавры. Умер Гарсеван Чавчавадзе незадолго до того, как в Тифлисе, 1 ноября 1812 года, родилась его внучка Нина – старшая дочь замечательного поэта-романтика Александра Чавчавадзе. Александр, единственный сын Гарсевана, был не только отцом четверых детей, слагателем лирических стихов, но еще славным воителем, вольнодумным грузинским патриотом и даже преуспевающим большим чиновником российских императорских окраин. Вырос он в холе и неге, разъезжая по Тифлису в едва ли не единственной тогда на весь город карете, привезенной отцом из Петербурга. Однако, оранжерейное воспитание не помешало семнадцатилетнему юноше в 1804 году примкнуть к восставшим против грубой колонизаторской политики мтиульским горцам и много позже стать участником антимосковского заговора 1832 года. Правда, между этими проявлениями высокого патриотизма пролегла тень причастности поручика лейб-гвардии гусарского полка Александра Чавчавадзе к подавлению восстания в его родной Кахети. С другой стороны, как прикажете вести себя адъютанту кавказского главнокомандующего маркиза Паулуччи, да к тому же крестнику императрицы Екатерины Второй?! Кстати сказать, в Кахети один из бунтовщиков нанес поручику Чавчавадзе серьезную пулевую рану, его исцелила уже тогда знаменитая турманидзевская мазь. Насколько истории известно, более князь Чавчавадзе никаких ранений ни в подобных операциях, ни в боевых походах не получал. А походы следовали один за другим. Против Наполеона Чавчавадзе впервые отправился в приснопамятном 1812 году и последний победный поход завершил в Париже в чине полковника и в должности адъютанта самого Барклая де Толли. Ниночке к тому времени исполнилось два года, когда овеянный славой и чужеземными ветрами полковник Чавчавадзе воротился домой, милый его сердцу сладко-приятный дым отечества вскорости заклубился уже над крышей съемного флигеля в Сололаки. По перекинутому через небольшой овраг мостику дети князя – Нина, Катя, Давид – каждый божий день бегали в гости к чудесной женщине Прасковье Ахвердовой, названной маменьке, в письме к которой десяток лет спустя пылко влюбленный в Ниночку жених Александр Грибоедов и свою невесту и себя тоже причисляет к ее потомству. Разумеется, в фигуральном смысле. Надо полагать, что такое прямое, пусть даже символическое родство крепко льстило, можно сказать, самолюбию вдовствовавшей владелицы своеобразного пансиона для великосветской тифлисской детворы: шутка ли – один из светлейших умов России просит руки ее воспитанницы! А Нина свободно изъяснялась на трех языках, прекрасно музицировала, пела, танцевала, рисовала, лицедействовала в домашнем театре, гарцевала на лошади, рукодельничала, обладала определенными способностями в кулинарии... Александр Сергеевич чревоугодником никогда не слыл. Другие кое-какие грешки за ним водились в молодости. Известен случай, когда корнет Грибоедов на лошади въехал на второй этаж, на бал. А в другой раз сыграл «Камаринскую» во время мессы в польском костеле. Романтическая тема в грибоедовской жизни тоже отнюдь не однообразно уныла. Собственно, изначально покаянным пребыванием Александра Сергеевича на Кавказе, равно как и появлением в его судьбе Нины Чавчавадзе, мы все обязаны опять-таки женщине. Той самой балерине Авдотье Истоминой, которая – это нам известно еще по Пушкину – искусно владела своим телом. Но, в итоге, в служебной характеристике, выданной своему подчиненному генералом Ермоловым, тогдашним главноуправляющим, хозяином Кавказа, коротко сообщалось: «Грибоедов во время служения его в миссии нашей при персидском дворе и потом при мне как в нравственности своей, так и в правилах не был замечен развратным и имеет многие весьма хорошие качества». Хорошие качества Александра Сергеевича очаровали Нину Чавчавадзе задолго до того, как он стал для нее единственным и неповторимым Сандро. Еще в детстве она подпала под неимоверное обаяние автора «Горя от ума». Преподанные им в доме Ахвердовых уроки музыки и французского языка не прошли даром. Нина с каждым годом все больше упрочивала свое положение светски образованной первой красавицы тифлисского бомонда. Персидский престолонаследник Абу-Мирза имел серьезные намерения, среди прочих грузинских чаровниц, выкрасть княжну Нину Чавчавадзе. Лучше всех свою дочь знал, конечно же, отец. Александр Гарсеванович отвадил от дома кандидата в мужья, еще в младенчестве обрученного с Ниной розовощекого Иванэ Эристави. Через всю жизнь пронес трепетную любовь к даме сердца знатный генерал от инфантерии и восторженный одописец Григол Орбелиани. В молодости он был поэтически изящен: «Нет прекраснее картины,/ Чем цветок в руке у Нины!/ Роза Нины вдохи слышит/ Или роза Ниной дышит?!» В старости Орбелиани был прозаически откровенен, заявляя, что «Нина сводила с ума всех от Петербурга до Исфагана». Трудно ручаться за столь обширную географию поклонников княжны, но то, что под боком у старшего брата такой же безответной любовью мучился и младший брат – известный факт. Правда, Захар Орбелиани, осознав тщету надежд на «чавчавадзевском» фронте, дабы не остаться холостяком, все-таки выбрал себе другую партию. Не счесть стихотворных строк, посвященных черноглазой Ниночке в ее нежном догрибоедовском девичестве и долгом двадцативосьмилетнем вдовстве. И авторы тоже самые разные. От безвестного офицера Горюнова, оставившего интересные воспоминания о кисловодских встречах с высокоодухотворенным предметом своего обожания до Лермонтова, одаренного кинжалом и воспевшего «лилейную» руку дарительницы. «Каждый день, с восходом солнца я отправлялся в местный ботанический сад, покупал великолепный свежий букет самых лучших цветов, который вручал швейцару для передачи Нине Александровне», - это офицер Горюнов. «Да, я не изменюсь и буду тверд душой,/ Как ты, как ты, мой друг железный», - это Михаил Юрьевич Лермонтов. Он остался тверд душой до гибельного конца. Может быть, перед ним стоял пример Грибоедова и женщины – «черной розы» Тифлиса», почти три десятилетия появлявшейся на людях в платьях с неизменным траурным отливом. Нина Чавчавадзе не переставала всех восхищать твердой верностью своему трагическому браку, но более всего – жертвенной красотой души. Тело наше человеческое – храм. Душа – внутрихрамовый огонь жертвенника. У каждого человека свои жертвоприношения. Нина Чавчавадзе возложила на алтарь собственную вдовью жизнь. Быть может, она хотела до последнего мгновения оставаться так нравившейся Грибоедову мадонной Мурильо, перенесшись из андалузского края Пречистой Марии в грузинский удел Божьей Матери. Быть может, она хотела забыть оброненное Грибоедовым в Сионском соборе обручальное кольцо и помнить обоих погибших Александров – мужа и сына. Забота Нины о месте их последнего упокоения стоит отдельного разговора. Склеп на Мтацминда принял законченный сегодняшний вид лишь к концу тридцатых годов позапрошлого столетия. Доставленный из Петербурга памятник работы скульптура Кампиони воздвигли на могиле только после настойчиво-долгих уверений экзарха Грузии и городского чиновничества в том, что «громадное сооружение» не разрушит стоявшую в достаточной отдаленности церковь Давида. Проницательное великодушие Нины запечатлено в редкой по многосмысловой лаконичности надгробной эпитафии. Молодая вдова, возможно, знакомая с пушкинской характеристикой Грибоедова («один из самых умных людей в России»), предвидя общероссийское признание его заслуг, себя – увы, несостоявшуюся великую музу гения – пожалела со всей силой нерастраченного супружеского чувства: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя». После гибели Грибоедова истрадавшаяся Нина Чавчавадзе все же смогла ангелом-хранителем вновь воспарить над многочисленной родней, над старыми и новоприобретенными друзьями, над нуждавшимися в ее бескорыстной помощи знакомыми и незнакомыми людьми. Любой эпитет, любая метафора, наверное, лишь в малой мере способны создать истинное представление о духовном величии и душевной доброте этой необыкновенной женщины. И все-таки, мне очень нравится несусальный образ, который, горюя о родной сестре, поразительно точно вкрапила в горькое сообщение генералу Муравьеву-Карскому княгиня Екатерина Чавчавадзе-Дадиани: «Дорогой и многоумещающей сестры моей Нины уже нет. Я лишилась моего ангела...» Нина Чавчавадзе-Грибоедова умерла 28 июля 1857 года в неполные сорок пять лет в Тифлисе от холеры. Она не захотела спасаться в Цинандали. Выхаживала больных родственников и заболела сама. На Мтацминду Нину вознесли на руках. Вахтанг БУАЧИДЗЕ |
