| СВОИМИ ГЛАЗАМИ |
|
Говорили в семье на грузинском и русском языках. Моя бабушка Гаянэ шила детям одежду сама, а очень дорогое сукно для гимназической формы присылалось родней из Баку. В семье жила и племянница матери, сирота Марго. Ее старшие братья находились во Владикавказе. Марго Теймуразова (позже по мужу Мачавариани) была глубоко привязана к своему двоюродному брату, моему отцу, после его гибели перенесла эту привязанность на мою маму. К своей двоюродной сестре, моей тете Нине, Марго относилась особенно нежно. Рано овдовевшая и одинокая, она была прекрасным фармацевтом. Всю жизнь отдала работе. Посетители аптеки №1 на главной площади Тбилиси знали ее редкую отзывчивость: если не было нужного лекарства, она записывала телефон, адрес и, как только лекарство появлялось, сама сообщала больным. Марго – ей было восемьдесят лет – умерла в Тбилиси в конце 60-х годов, после рабочего дня зайдя к моей маме, на улицу Чонкадзе, дом 14, где она была участницей и свидетельницей долгих лет драматической жизни нашей семьи. В тот вечер все были рядом – и моя мама, и моя сестра, любимые Марго маленькие сыновья моей сестры. Невозможно ее забыть: редкая заботливость всегда отличала эту добрую женщину. Уже после смерти тети Нины, когда бы я ни приезжала в конце 50-х – начале 60-х годов и ни заходила к ней, домашний уют ее комнаты приносил ощущение покоя и основательности. Она сразу начинала угощать всегда имевшимися в запасе традиционными сладостями своего приготовления. Марго была одной из тех удивительных женщин, которыми отличалось патриархальное общество прошлого: трудолюбивая, обязательная, заботливая и преданная. Пока она была жива, я всегда в Москве к 25 декабря получала посылку с приготовленными ею вареньем из маленьких баклажан, арбузных корочек, чурчхелами и козинаками. Все всегда мастерски и тщательно ею готовилось. Такой была Марго в быту и на работе. Последний год жизни моей тети Нины Марго жила ее проблемами. И ее ранняя смерть вслед за мужем была для Марго трагедией. Отец мой, Артем Геурков, после гимназии был арестован за участие в работе большевистского кружка вместе с другом Гришей Арутиновым, будущим мужем сестры Нины. Родители Гриши во время ареста от него отказались. В тюрьму к ним ходила только Нина. Освободили их по ходатайству директора гимназии как лучших учеников выпускного класса. В 1921 году в Грузии после прихода Красной Армии установилась советская власть. Отец через некоторое время стал секретарем Телавского райкома партии большевиков. В то время эта должность была связана не столько с политикой, сколько со строительством новой жизни. Со слов телавских старожилов, простые люди ему доверяли, зная его редкую честность, энергию и доброту. В Телави отец продолжал жить в фамильном четырехкомнатном кирпичном доме, который построила его мать после пожара. Две комнаты оставил старшему брату, а вторую половину передал райкому – для квартиры секретаря. Пока он работал, так и было, но позже, когда стали присылать секретарей из Тбилиси, потребности возросли, партработники стали жить лучше и двух комнат в небольшом доме им, естественно, не хватало. Партработникам предоставили новые квартиры, а дом отца так и остался навсегда разделен пополам – две комнаты у моей двоюродной сестры Гаянэ, а в тех двух, когда-то отданных райкому, давно живут чужие люди. Как отец, так и Гриша Арутинов, который после отца в 1924 году также работал на этой должности, хорошо знали деревню, ее проблемы. Кахетия – это прекрасные виноградники, великолепное вино, пшеница, лучшая в Грузии. Отец жил будущим – я помню дома фотографии строящегося моста, стадиона, больницы, гостиницы. В 1926 году отец стал учиться в Москве в Научном автомоторном институте (НАМИ). Когда я родилась, меня думали назвать Гаянэ, в честь телавской бабушки, матери отца, но потом решили, что пришло новое время – новая эпоха, все должно быть новым, и назвали меня Нами, благо это совпадало с грузинским словом «роса» - «утренняя росинка» - «дилис нами». По возвращении из Москвы отец работал в Тбилиси в трактороцентре, и довольно скоро его направили (как тогда говорили) в Аджарию первым секретарем обкома партии и одновременно начальником Колхидстроя (там осушались болота, боролись с малярией). Мы с мамой жили то в Тбилиси, пока она училась, то в Батуми. Когда в 1932 году мама окончила институт, она начала работать около Батуми, на Зеленом Мысе, в Ботаническом саду агрономом. Это был удивительный заповедник, созданный, кажется, академиком Вавиловым. Я проводила там часто целые дни. До сих пор перед глазами зеленые листья папоротника с коричневыми мягкими семенами, в парке японские уголки с карликовыми деревьями, дугообразные бамбуковые мостики с небольшими каменными тумбами-пагодами, высочайшие деревья, обвитые лианами, – все это было в прекрасном состоянии, порядок соблюдали энтузиасты. Помню дорогу из Батуми на Зеленый Мыс и дальше, в чудесное дачное место Махинджаури, где летом мама собирала всю семью – свою бабушку Марию Александровну, свою маму с младшей дочкой. Эти солнечные, голубые на зеленом фоне, спокойно-счастливые дни всегда живут в памяти. Отца видела редко, он много работал, то в Поти, то в Чакве, то в горах – под его руководством за это время был благоустроен город Батуми, построена набережная, осушены болота Колхиды. Построили лимонарий, разбили чайные плантации, осуществили массовые посадки мандариновых деревьев. Центральная улица Батуми разделилась газоном из ярко-красных калл, ухоженный бульвар завершала белая колоннада на берегу моря. Отец был первым лицом в Аджарии, но этого не ощущалось, так как жили мы скромно, хотя его должность предполагала определенные блага, занимали одноэтажный четырехкомнатный особняк на улице Энгельса, каких тогда было еще много в Батуми (там до революции оседали царские чиновники и военные), а летом жили в Цихисдзири на прекрасной даче у моря, больше никаких особых «благ» не помню. Рядом был детский парк с пароходом, которым управляли сами дети. Справа через улицу, в таком же домике с зеленым садом, как и у нас, жила дама «из бывших», она преподавала музыку. Меня тогда поражала ее пунктуальность: она выходила гулять в строгом черном красивом наряде, с белым шпицем на поводке, всегда в одно и то же время, в любую погоду. Дама своим обликом, образом жизни вызывала у меня особое чувство уважения и тайного любопытства. У моря, напротив бульвара, на улице Ниношвили жили друзья моей бабушки Нины Спиридоновны – Фомичевы, удивительная пара. Глава семьи в прошлом так же, как и отец мамы, военный юрист, был нелюдим, часто болел, и потому весь дом был на его жене-красавице Ольге Ниловне – талантливой, яркой женщине. Кажется, в молодости, до замужества, она играла в театре. Ольга Ниловна никогда не унывала и старалась приспособиться к новой жизни, как бы не замечая тех изменений, которые произошли. У нас дома есть фотографии из ее «прошлого» – снимок после свадьбы: молодой статный офицер и Ольга Ниловна, беззаботная, томная, изящная, окутанная мехами. Сразу после революции они собирались уехать из России от большевиков, но застряли в Батуми. С ними остался денщик, который всю жизнь верно служил этой семье. Помню, как он колол дрова у них во дворе. Эти памятные щемящие ниточки тоже не рвутся и остаются на всю жизнь как части самого важного... Образ Ольги Ниловны тоже остался в памяти символом высокого духа, доброты, обаяния, веселой общительности и человеческой личностной особенности. Уже после первого издания моей книги «Своими глазами с любовью и печалью» неожиданно получила дневник Ольги Ниловны от ее внучки Ирины. Мама – энергичный и легкий человек, тогда в Батуми ей было двадцать три-двадцать четыре года. Когда я болела, она, уходя утром, оставляла мне карту страны, мы намечали с ней разные города, куда надо было бы поехать, и к ее возвращению с работы я рисовала ей маршруты, дороги, так с ней раньше играл ее отец. Мама делала мне маленькие макеты ландшафтов – склеенные картонные горы, между ними крашенные синим стеклянные озерца, желтые полоски дорог. В 1936 году все в стране у нас были озабочены гражданской войной в Испании и беспокоились об испанских детях, которых, спасая от войны, вывозили в нашу страну. Я ходила в синей шапочке – символе республиканской Испании. Как-то мама сказала: если я хочу помочь испанским детям, она даст мне десять рублей, которые оставляла на мой день рождения, а я могу их отдать в фонд испанских детей. Я была счастлива и горда, никакого лучшего подарка не хотела. Мама нас не баловала, жили мы просто, и в быту излишеств не было. Меня учили сначала французскому языку, потом немецкому в детском саду, с пяти лет начались уроки музыки, и были еще книги, в которые я окунулась с того же возраста. Многое помню о том периоде жизни, но обо всем не расскажешь. И вымощенные кирпичом уютные дорожки во дворе дома, поросшие особым «батумским» мхом; впервые замеченная красота захода солнца над морем по дороге в Махинджаури; маленькие свежезеленые листочки на кустах чая в саду и на даче, которые мы собирали и сдавали общественным сборщикам «урожая». Помню отца за рулем двухместной красной машины, сзади откидывалась крышка, и там было тоже сиденье, куда сажали меня, а впереди молодые, веселые мама и папа. В выходные дни мы ездили кататься, так я видела строительство лимонария (оранжереи для лимонов, папиной мечты), бамбуковые рощи. Машину эту подарили папе от имени первого каравана репатриантов-армян, приплывших на пароходе в Батуми, а оттуда поездом отправлявшихся в незнакомую далекую Армению. Машину он отдал в гараж обкома партии, а сам иногда пользовался ею, так как очень любил сидеть за рулем. В период своей работы в Аджарии отец с группой специалистов-агрономов и строителей на несколько месяцев был командирован за рубеж, в страны, где схожий с Аджарией климат и где разведение субтропических культур имеет давние традиции. Группа посетила Италию, Францию, Алжир, Флориду. Вот после этой поездки и началось энергичное осуществление мечты отца – сооружение лимонария для лимонных саженцев, чайных плантаций и многого другого. Константин Паустовский написал книгу «Колхида», прообраз ее героя – мой отец. В 1935-1936 годах вышел в приложении к журналу «Огонек» сборник «Советские субтропики», там Михаил Кольцов написал о папе статью, подчеркивая его энергию, преданность как промышленному развитию субтропических культур, так и созданию новой жизни для жителей Аджарии. У меня есть папина брошюра о субтропиках, о виденном в Европе и о том, что необходимо делать дальше в Аджарии. Группа специалистов, вернувшись домой, привезла в подарок детям города, в детский парк, копию итальянской скульптуры, купленную на свои деньги, а в память о поездке отец привез деревянную музыкальную шкатулку, которая играла мелодию «О Sole mio». Я такие потом видела на Капри. Грустно, но уже давно нет той итальянской скульптуры в Детском парке. Уютный городок Батуми стал грязным и холодным. Ботанический сад еле дышит. Как-то один из моих друзей был там, я просила его порасспрашивать жителей о Геуркове. «Его помнят, – отвечали самые разные люди, которые сами не могли его знать по возрасту, - таких людей больше нет, ведь он создал наш город». Осталось очень мало тех, кто лично знал отца, и они говорят о нем самое доброе. Это и моя гордость, и печаль, и радость – свою недолгую жизнь отец посвятил людям. Его добрым словом вспоминает Аслан Абашидзе, бывший президент Аджарии, который пригласил меня в 2004 году в Батуми. Детских впечатлений много, одно из самых для меня драматичных – это история о нашем доме в Тбилиси на улице Чонкадзе, бывшей Гудовича, дом 14а. Там мы жили. Позже там жила моя сестра. В начале 30-х годов отец и его друзья по молодежному обществу «Спартак» решили скооперироваться и построить трехэтажный дом в Тбилиси, Я помню этот дом еще совсем новым. Наша улица в верхней части Сололаки шла вдоль горы, где на вершине стояло здание фуникулера, построенного еще до революции бельгийской компанией, два вагончика которого ползли навстречу друг другу. На склоне горы – церковь св. Давида. Рядом с ней склеп с могилой Грибоедова. Сад наш был началом склона этой горы, выше – небольшие частные дома, тоже со своими садами, напротив – семья греков Михайлиди в двухэтажном собственном доме, слева – русские, Сокольские. В нашем доме жили армяне, грузины, евреи. В детстве я не задумывалась о национальности людей, но сейчас, мысленно возвращаясь в прошлое, понимаю, что оно было окрашено неподдельным интернационализмом. Дом состоял из шести квартир, по три комнаты в каждой, с верандами во двор и с балкончиками с железными решетками на улицу. Слева от входа на первом этаже жили Лазаревы, их сын Лева учился со мной в одном классе, великолепно рисовал. С утра выходил во двор, и на асфальте появлялись мелом нарисованные кони. Лева Лазарев – известный скульптор, жил в Петербурге. Справа на том же этаже вначале жила семья Горделадзе, их дочь Лейла стала кинорежиссером, на втором этаже слева – мы, а справа – мои тетя и дядя – сестра отца Нина и ее муж Гриша Арутинов, в 30-е годы секретарь Тифлисского горкома партии. На третьем этаже слева жили Чахвадзе – родители и два сына, справа Ротман-Шлемовы с внучкой от первого брака их дочери Адели. Адель и ее муж Васико Дарахвелидзе, комсомольцы, заядлые теннисисты, друзья моих родителей, тогда работали в Германии. Васико служил, кажется, в торгпредстве, вернулись они в 1936 году с появившейся там дочкой Аленой. Это был мир людей, который при мне родился на улице Чонкадзе и при мне исчез в один миг, оставив только память. Наш дом для того времени не принадлежал к высшему разряду. Дома, где жили известные партруководители, уже тогда были особые: просторные комнаты, постройка прекрасного качества или квартиры в старых особняках, как, например, у семьи Гегечкори, Филиппа Махарадзе, или в новых – как на улице Сулхан-Саба. Особым дом был рядом с бывшей аптекой Земмеля, где жила семья Вано Стуруа – революционера, его внук Роберт Стуруа ныне известный театральный режиссер. В одно время там жили Серго Орджоникидзе и сам Берия. Там же жили при мне мать и сестра Берии – мать Марта, строгая, молчаливая, худая женщина, очень религиозная, набожная, всегда в черном, и ее дочь – глухонемая Анетта, родная сестра Берии. Я была у них однажды. В сторону школы вторым после нашего стоял дом-дворец причудливой архитектуры начала века, из серого гранита, с зеркальными стеклами, с узорчатыми окнами и широкой мраморной лестницей, идущей от вестибюля вверх. Когда-то крупный промышленник армянин Бозарджянц построил его в подарок своей дочери. После революции там на втором этаже жила семья национального героя советской Грузии – Гегечкори. Вера, его жена, была русской по происхождению. Из Гегечкори, княжеского рода, обедневшей его ветви, и жена Берии – Нина Теймуразовна. В любое время могу воскресить в памяти улицу детства. Из какого-то далекого далека кажутся пришельцами затоптанные загадочные буквы Salve в мраморных грязных вестибюлях старинных домов. В 30-е годы правительство Грузии возглавлял первый секретарь ЦК Грузии Лаврентий Берия. Отец, дядя и их коллеги были с ним дружны. Все примерно одного возраста, вместе работали и в отпуск или в выходные дни встречались на даче Берии в дачном местечке Крцаниси, около Тбилиси, или в Гаграх, на берегу моря. Берия, по-видимому, привлекал всех тогда своей внутренней силой, каким-то неясным магнетизмом, обаянием личности. Он был некрасив, носил пенсне – редкость в то время, взгляд был пронзительным, ястребиным. Бросались в глаза его лидерство, смелость и уверенность в себе, сильный мингрельский акцент. Даже я, пяти-шестилетняя девочка, тогда с восторгом смотрела, как он заплывал дальше всех в бурное море, как лучше всех играл в волейбол. Берия увлекался фотографией, и на его даче в Гаграх, где мы часто бывали в гостях, он фотографировал и меня. Эти снимки сохранились. Он много со мной разговаривал, часто как бы всерьез обсуждал серьезные вопросы и книги. В Гаграх в самые сильные волны он садился в байдарку и брал с собой меня, несмотря на мольбы женщин – своей жены, моих мамы и тети, Лаврентий Павлович настаивал. И мы уплывали вдаль, взлетая на волнах. Страха у меня в детстве не было, особенно рядом с ним. Мы жили очень просто, дома было только самое необходимое – железные кровати, столовый и письменный столы, платяной шкаф с невставленным зеркалом, буфет, книжные полки. Единственный предмет роскоши – черный рояль «Беккер». Никто не тянулся к вещам, их не замечали. Было много книг. Когда впервые была в доме у Берии, вероятно, в 1935– 1936 годах, еще в их последней квартире в Тбилиси (около бывшей аптеки Земмеля), меня поразила обстановка: в спальне – широкая деревянная кровать, зеркала в рамах, красивые портьеры, канарейка в клетке (незадолго до этого мама читала мне книжку, где описывалась семья «буржуев» с канарейкой в клетке) и какие-то еще непонятные безделушки. Жена Берии – Нина Теймуразовна – была очень красива, всегда прекрасно причесана, хорошо одета. В Крцаниси (там и сейчас дачи высшей грузинской номенклатуры) в дачном поселке имели по комнате Кудрявцевы, Меркуловы, Бакрадзе, Метонидзе, Буачидзе, Гоглидзе, Арутинов и другие ответственные партийные работники Грузии того времени. Были там корт, волейбольная площадка. Но Берии в то время принадлежала уже двухэтажная дача. Комнаты были красиво обставлены, к столу все подавалось обслугой. Это был другой мир. Как правило, по воскресеньям Берия собирал коллег-соседей поиграть в волейбол. Тогда это казалось дружеским общением. Мужчины, наигравшись в мяч, собирались у него к вечернему чаю, окна были раскрыты, и их шумные голоса, громкие разговоры мы слышали издалека. Почти всех расстреляли в 1937 году. В Батуми весной 1937 года родилась моя сестренка, летом отца назначили заместителем председателя Совнаркома Грузии, и мы переехали в Тбилиси, а в сентябре я пошла в 43-ю школу, на улице Энгельса. Школа наша была особенно хороша. На улице Энгельса помню три русские школы (в национальных республиках существовали школы двух типов – в одних школах велось обучение на языке республики, в данном случае на грузинском, а в других – на русском языке) – наверху 94-я, в середине наша 43-я, а внизу еще одна, потом она стала 3-й женской. Одно время в 40-х годах школы разделили на женские и мужские, и обучение велось раздельно по всей стране. Район, в котором мы жили, был в основном, как сейчас говорят, русскоязычный. До революции там жили обеспеченные армяне. Улица Энгельса доходила до моста через Куру, который вел в Авлабар, район армянских ремесленников. Наш красивый район с великолепными добротными домами, как с небольшими особняками, так и доходными трехэтажными, с красивыми обустроенными дворами назывался Сололаки. Школа, в прошлом торговое училище, - постройка начала века, светло-серого гранита, с высокими окнами и мраморной парадной лестницей, с залами для собраний, утренников и для физкультуры, с тремя дворами. В нашем классе учились подружки Нона Хотяновская, Нелли Саркисова, Сюзи Авшарова, Нателла Имедадзе, Ирма Гаглоева; постоянная отличница смирная Белла Дубровская; плохо говорившие по-русски близнецы Геворковы; мой сосед по дому Лева Лазарев; Джерри Гвишиани позже в Москве стал зятем Председателя Совета Министров Косыгина и академиком, Юра Мечитов; Мери Чайгештова и красивая, но больная Мери Самбекова. Как я теперь понимаю, в классе учились и русские, и грузины, и поляки, и армяне, и осетины, и никто никогда об этом не задумывался. Класс был очень дружный, в школу я ходила с удовольствием. После школы я часто забегала к тете Нине, в 1936 году они с мужем переехали из нашего дома с улицы Чонкадзе в дом на улице Мачабели, который построил для себя в 1936 году Берия, ставший первым секретарем ЦК КП Грузии. Дядя в это время работал первым секретарем Тифлисского горкома партии. Это была высокая должность, и Берия предложил ему квартиру в новом доме. В то время повышение в должности предполагало и улучшение бытовых условий, отказ означал вызов новой Системе. Сам Берия занимал весь третий этаж, и только туда из парадного вестибюля вела красивая деревянная лестница. Справа от этого входа на первом этаже располагалась бильярдная. Перед домом росли высокие деревья. Слева, немного в глубине, был еще один вход, он вел в две квартиры на втором этаже, где жили Гриша Арутинов, мой дядя, и Амбергий Кекелия, молодой тогда, но уже известный партработник (в 1937 году его арестовали и расстреляли). На первом этаже в одной комнате жила мать жены Берии – Дарико, веселая женщина, любившая играть на гитаре и петь. Дом был выстроен в форме латинской буквы L. По-видимому, Берия уже тогда привлекал к строительству лучших архитекторов и художников. Конструктивизм в лучшем виде, красота и разумность решения, строгий вкус с использованием имевшихся у него возможностей. На третьем этаже, обведенном с одной стороны большим открытым балконом, располагались спальни Берии и его жены, комната с мраморной ванной, спальня сына, его рабочий кабинет, гостиная, кабинет Берии и, что было редкостью для того времени – физкультурная комната с полным набором гимнастических снарядов, кабинет жены. Надо сказать, что при всем внимании к своей внешности Нина Теймуразовна, как и большинство жен ответственных работников, училась, много работала. Когда я бывала у тети и дяди, о чем Берия узнавал от своей охраны, он всегда или звал меня пообедать с ним или с балкона громко спрашивал: «Ну что сегодня сказала нового твоя учительница Мария Ивановна?» Я рассказывала охотно и много о школе, о своих впечатлениях, и он, как и раньше, до школы, называл меня шутя «профессор». Сына своего Серго воспитывал в строгости, старался дать глубокие, основательные знания. Если мой немецкий закончился детским садом, то здесь была воспитательница-немка, мальчик ходил в немецкую школу, изучал английский, занимался музыкой, спортом, никаких «гулянок». Хозяйка дома, Нина Теймуразовна – женщина, как я уже говорила, красивая и умная, - окончила тот же, что и моя мама, Тбилисский сельскохозяйственный институт и была, кажется, биологом. Позже в Москве защитила кандидатскую диссертацию, работала в Тимирязевской академии. Как я уже писала, она любила власть, умела ею пользоваться, следила за собой и держалась с достоинством. К обеду Берия всегда ждал гостей. Стол был накрыт. Еда готовилась в основном его родная, мингрельская: гоми стояла у каждого прибора, на первое суп – лобио, помню, иногда борщ. Все это сам Берия сильно перчил и заставлял гостей, особенно тех, кто не привык к острому, есть маленький зеленый огненный перчик. Видя испуганное, красное лицо «отпробовавшего», он удовлетворенно смеялся. К столу всегда подавали сациви. Мингрельская кухня очень привлекательна отсутствием жира и пикантными приправами. Иногда в приготовлении пищи участвовала мать Берии – Марта. За стол мать обычно не садилась, но это было ее личным желанием. Очень набожная. Марта всегда ходила, как большинство вдовых грузинок, только в черном, с покрытой черным платком головой. Тогда для меня было необычным, что кто-то часто ходит в церковь, и «бабушка» Марта вызывала во мне тайный интерес. Где-то в конце 40-х – начале 50-х годов в Москве в числе многочисленных тайных романов у Берии возникла связь с юной девушкой – красавицей Лялей. Она родила дочь, и Берия дал девочке имя своей матери. Маленькая Марта, став взрослой и красивой, в 70-х годах вышла замуж за сына члена Политбюро брежневской эпохи Гришина. В то время законный сын Берии еще был в ссылке вместе с матерью Ниной Теймуразовной, а сам Берия расстрелян. Как я уже писала, в Гаграх в 30-х годах для Берии по его заказу была построена государственная дача. Эта постройка по сей день может служить примером превосходной архитектурной мысли. Современное великолепное здание простых и строгих форм; под террасой первого этажа проходила въездная дорога, идущая от ворот парка, оттуда поднимались в дом. Вход был и с первого этажа. Там на террасу выходила большая столовая с окнами до пола – «венецианскими», с другой стороны террасы – две спальни для гостей с ванной и туалетом. В 1936 году в одной жили мы, а в другой Кудрявцевы с сыном Шурой – обычно Берия приглашал на лето коллег с детьми для компании сыну, но, конечно, он был всегда под присмотром Эммы. Второй этаж занимала семья хозяев. Берия проводил свой отдых очень активно: плавание, гребля, вечером волейбол, бильярд. Дом стоял на горе, и на море мы ехали обычно на машине. Кстати, эта дача сохранялась за Берией, и когда он переехал в Москву, а после него она осталась одной из лучших госдач по удобству и по архитектуре. На берегу – отгороженный участок пляжа, который относился только к даче, с лодками, байдарками. Там был комендант – молодой парень с маленьким сыном, которого Берия ласково звал Гамбузик. Нина Теймуразовна, красивая, стройная, холеная, гладко причесанная, всегда приезжала на море в белом пляжном костюме. Я часто повторяюсь, когда пишу о красоте жены Берии. Нина Теймуразовна всегда производила сильное впечатление. В те годы она носила длинные брюки или длинный сарафан, смазывалась на пляже ореховым маслом, чтобы загap ложился ровно. Берия в домашнем кругу был спокойным и строгим, к нам, детям, всегда относился приветливо. Родившийся в бедной семье в глухой мингрельской деревне, рано потерявший отца, Берия рос на руках матери, которая зарабатывала шитьем. В школе он учился очень хорошо. Потом на деньги села, как лучший ученик, гордость односельчан, поехал учиться в Сухуми. По-видимому, им всегда двигало тщеславное желание выдвинуться, стать первым любой ценой. Но откуда у него были чувство красоты и хороший вкус, проявившиеся в стиле жизни, в сдержанной элегантности бытового комфорта? Я описываю так подробно быт, характер и семью Берии, потому что об этой стороне его личности я ни от кого никогда не слышала, наверное, такие его черты противоречат устоявшемуся образу. Но это все правда. Позже, уже после развенчания Берии, узнав о его страсти к женщинам, я вспомнила, что в Гаграх в байдарке вместе со мной он подплывал к санаторию «Челюскин» и общался с отдыхающими дамами. Одну, в белой шляпе с большими полями, я запомнила хорошо. Там же, в Гаграх, как-то раз вечером все забегали, началась суматоха, нас перевели в дом, где жил персонал, и кто-то шепотом сказал: «Едет Сталин». Он приехал с дочерью. Ее оставил с нами, детьми, а мужчины пошли с ним ужинать. В плотно зашторенных окнах столовой главного дома была щелка, и мы, дети, стояли под окнами на улице, чтобы по очереди «посмотреть на Сталина». Светлана подсматривала вместе с нами. Тогда же я увидела главную политическую фигуру Абхазии 30-х годов Нестора Лакобу. В день приезда Сталина он тоже был в гостях у Берии. Сам Лакоба жил в Гаграх на соседнем склоне горы – вровень с дачей Берии. Дом Лакобы был постройкой времен принца Ольденбургского, который основал курорт Гагры. Сохранилось много зданий тех времен. Прелестный маленький замок с башенкой – его резиденция. Говорили, что до революции там жила то ли массажистка принца, то ли его пассия. Лакоба был глуховат, носил слуховой аппаратик, мне он казался «важным», молчаливым, я привыкла к общительности взрослых. Хорошо помню Нестора Лакобу на его даче, играющего в бильярд – очень тогда модную игру в Грузии (помню в Телави маленький подвальчик с надписью «Бильярдная»). Эта игра была очень распространена и в среде партийных деятелей. Те летние дни в Гаграх остались воспоминанием, как бы освещенным солнцем. Веселые, звонкие голоса отца и его друзей, темпераментные, радостные, перебивающие друг друга. Море. Теннисные корты. Звонкий стук мячей. В парке звучало радио: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось, в этот час ты призналась...» Необыкновенно энергичные, светлые, искренние, романтически преданные идеям созидания люди встретились в начале моей жизни. Адель и Васико Дарахвелидзе, Сережа Паверман, Кудрявцев и другие, все с глазами влюбленных в жизнь романтиков... Они хотели построить новый идеальный мир. Пишу о них несколько высокопарным слогом, но так получается, вероятно, потому, что их трагедия, ставшая трагедией всех нас, а, может быть, и всего человечества, еще не была тогда осознана. Они были молоды, наивны. И предательством оказалось все то, что случилось потом. «Ослепленные» идеей, они погибли от вероломного цинизма тех, кому доверяли, как братьям. Во имя равенства и братства создавая то, что должно было стать фундаментом будущего здания, они излучали особый духовный свет, отблеск которого освещает и теперь мою жизнь и память о том времени. Нами МИКОЯН (Окончание следует) Их стражи "Дневники вампира пробуждение книга скачать"ушли, и они предоставлены самим себе. Но стоило мне отвернуться от "Скачать навигационную карту украины"него и направиться в гостиную, как я уже забыл о "Скачать карта санкт петербурга с достопримечательностям"его существовании. Назови нам хотя "Скачать симулятор вождения камаза"бы одну из них,-раздался серебристый голос из "Скачать аудиокурсы английский"кареты,-мы с интересом послушаем. От нее не так-то легко отделаться. |
