Анна Николаевна получила похоронку, в которой сообщалось, что ее сын Георгий героически погиб при обороне Москвы. Ее, вдову расстрелянного «врага народа», жизнь вообще не баловала. Впервые мужа арестовали за семнадцать лет до начала Великой Отечественной. Этого никто не ожидал. Платон Спиридонович, успешный инженер, получивший техническое образование в Германии, вместе с женой и трехлетним пасынком направлялся в Голландию, куда был назначен представителем Чиатурских марганцевых разработок. Все, казалось бы, складывалось как нельзя  лучше. Но до места назначения семья не доехала. По дороге, в Москве, Платона Спиридоновича задержали. Обвинение звучало совершенно нелепо. Но приговор был вынесен. И Анна Николаевна отправилась вслед за мужем, вместо Европы совсем в другую сторону – на Урал, где мужу пришлось отбывать наказание. Конечно, с сыном, потому что не представляла себе, как она сможет жить без него. В Свердловске арестовали и ее, совершенно без причины за княжеское происхождение. Впрочем ненадолго. А спустя какое- то время освободили и Платона Спиридоновича. И не просто освободили. С него полностью сняли обвинения. И даже назначили на высокий хозяйственный пост в Москве. Но в 30-е годы арестовали снова. И на этот раз уже расстреляли.

Тогда Георгий еще учился в школе, одной из самых престижных в советской столице. Конечно, он рос в не совсем обычной среде. Элитарной, как сказали бы сегодня. Пока был жив отчим, благодаря его положению семью окружали люди, по крайней мере, того же социального статуса. Но и позже, когда Платона Спиридоновича не стало, домой к маме запросто могли заглянуть, например, непревзойденная исполнительница русских романсов Тамара Церетели или Верико Анджапаридзе, с которой Анна Николаевна была хорошо знакома еще с детства, с Кутаиси.  
После окончания школы Георгия призвали в армию, и мама стала жить письмами от него. Они приходили сначала из Монголии, где сын начинал служить, а потом с западных границ Советского Союза. Воинское подразделение Георгия Церцвадзе перебросили туда через всю огромную страну незадолго до 22 июня 1941. Таким образом, молодой человек  с первых минут войны оказался в самой гуще событий...
- Ни один фильм, ни одна книга даже отдаленно не передают того ощущения, которое испытываешь при массированном вражеском обстреле, - вспоминает он сегодня. – Кажется, что вокруг нет участка, где не рвались бы снаряды. От них некуда спрятаться. Охватывает паника. В общем, конечно, страна готовилась к войне. Об этом можно судить хотя бы по тому, что у границы сосредотачивались силы. Но все-таки, как мне кажется, такого вражеского напора, каким он был в первые месяцы войны, никто не ожидал. Только этим и можно объяснить отступление советских войск. Хотя, и отступая, под Смоленском и особенно под Вязьмой мы принимали бои и сражались, не щадя себя. Вязьму я и сегодня не могу вспоминать без волнения. Из всего нашего подразделения в живых остался я один.    
Георгий Церцвадзе не искал на фронте легкой жизни. Об этом говорят его боевые награды. Хотя война закончилась для него рано – на подступах к Москве. Тогда в спешке решили, что он погиб, и отправили домой похоронку. А солдат оказался раненным. Тяжело, очень опасно. Но в госпитали в глубоком тылу уставшие, небритые, не спавшие много ночей подряд, не переставая курящие врачи спасли ему жизнь.
С высоты своего профессионального опыта Георгий Георгиевич считает, что врачи сделали тогда практически невозможное. В результате сложнейшей операции юноше полностью восстановили зрение на один глаз. Другой глаз, правда, не видел, а позже его и вовсе пришлось удалить. Но тогда радость от ощущения открывшейся перед ним огромной жизни впереди, от сознания того, что самое страшное его миновало, была настолько огромной, что все остальное попросту не имело значения. Со свидетельством об инвалидности его отпустили из госпиталя на все четыре стороны. Врачи подарили ему не только жизнь, но и мечту. Отныне Георгий Церцвадзе точно знал, чем хочет и будет заниматься.  
Москва тогда была еще закрытой, и он отправился в Тбилиси, к родственникам, которые считали его погибшим. Демобилизованный по состоянию здоровья молодой человек поступил в Тбилисский медицинский институт, откуда через год, когда появилась такая возможность, перевелся в Москву, и наконец-то очутился дома.
Тут обязательно надо сказать, что уехав из Грузии ребенком, Георгий Церцвадзе благодаря главным образом, матери, никогда не терял связи с родиной, помнил язык, поддерживал отношения с родственниками. Поэтому неудивительно, что после окончания  медицинского института, при распределении, он попросился в Грузию. И ему пошли навстречу, направив в Знаури, где молодой врач отработал положенные пять лет.
- Я с благодарностью вспоминаю работу в районе, - признается он. – Во-первых, это огромная практика, которую в условиях городской больницы вряд ли получишь. Лично мне очень помогли впоследствии приобретенные там навыки. А кроме того,  в Знаури я женился на Зейнаб Такаишвили, которая, как и я, работала там по распределению после окончания Тбилисского мединститута. Она была прекрасным врачом-педиатром и настоящим другом. Мы прожили большую и хорошую жизнь, вырастили сына и дочь, внуков, которыми могли гордиться. А сейчас у меня есть и правнук, тоже, кстати, Георгий.
Вернувшись в Москву, Георгий Георгиевич работал сначала заведующим отделением 32-го роддома, а потом – главным врачом в 26-м роддоме города Москвы, в те годы - самом большом в мире. Он был не очень типичным советским главврачом, большинство которых, хоть и имели дипломы медицинских вузов, были, скорее, административными, хозяйственными работниками, и собственно медицинской практикой либо не занимались вовсе, либо занимались от случая к случаю.Тут дело обстояло ровно наоборот. Георгий Георгиевич был практикующим доктором, вел большую научную работу. Но, конечно, не в ущерб административной работе. Под его руководством 26-й роддом считался лучшим в столице. Тридцать новорожденных в сутки, - таков был его средний показатель, превзойти который не удавалось никому. А учитывая, что Георгий Церцвадзе переживал по поводу каждого родившегося у него в больнице ребенка и что работал он на посту главврача 17 лет, можно путем простого арифметического действия назвать точное число людей, живущих на белом свете благодаря его знаниям и опыту.
- Наш роддом действительно гремел. Говорю без ложной скромности, - говорит Георгий Георгиевич. – Жены и дочери ответственных партийных работников, членов правительства предпочитали рожать у нас, а не в больнице Четвертого управления, где условия должны были быть лучше. К нам часто поступали и иностранные граждане, например, сотрудники дипломатических, торговых представительств, подолгу жившие в СССР, или члены их семей. Как правило, иностранцы преподносили мне хорошие, дорогие подарки. Но после их ухода приходили люди из соответствующих органов и все забирали. Например, одна японская семья подарила мне довольно большую пиалу, доверху наполненную жемчугом. Так оттуда мне досталось несколько жемчужин. Остальные, как мне объяснили, пошли на благосостояние страны. Но не было ни одного случая, чтобы я что-нибудь утаил..
Впрочем иногда забирать подарки попросту никому не удавалось. Однажды, например, в 26-м роддоме прооперировали супругу врача посольства США в Москве, который, кстати, состоял в довольно близком родстве с президентом Кеннеди. Операция прошла очень хорошо, за что клиника получила в подарок от благодарного супруга пациентки аппарат для эхоскопии. Долгое время роддом оставался единственным в Москве, наверное, и во всем Советском Союзе медицинским учреждением, где была такая техника.  
Доктор медицинских наук Георгий Церцвадзе – автор множества научных трудов, одно перечисление которых заняло бы много места. Достаточно сказать, что он разработал внутриматочные контрацептивы, которыми пользуются сегодня во всем мире. Однажды, уже сравнительно недавно, к нему пришел американский коллега, читавший в Грузии лекции по контрацепции и узнавший, что человек, придумавший этот эффективный способ предупреждения нежелательной беременности, живет в Тбилиси. Пришел познакомиться.
В Тбилиси Георгий Церцвадзе переехал в начале 80-х годов. И ни разу не пожалел об этом, хотя, как говорит он сам, многое в нашей сегодняшней жизни ему непонятно, а что-то и вовсе неприемлемо.
- Не могу смотреть равнодушно, как люди копаются в помойках, не для этого они рождаются на свет, - признается он. – Страна-то у нас замечательная. Бог всего отпустил ей вдоволь. Люди здесь живут хорошие – открытые, радушные. И работать они умеют. А поэтому голодать в Грузии – это явление ненормальное, ни в каком сознании оно укладываться не может. Еще я категорически не согласен мириться с тем, что происходит в отношениях между Грузией и Россией. Моя жизнь сложилась так, что мне близки оба народа. Я сегодня единственный живущий в Грузии заслуженный врач Российской Федерации. Одно это о многом говорит. Простые люди с обеих сторон продолжают хорошо относиться друг  к другу. И это, по-моему, очень важно не потерять, несмотря на все политические распри. Я все-таки с оптимизмом смотрю в будущее. Не можем мы не преодолеть сегодняшних трудностей. Если уж такую войну вынесли на своих плечах, в наших делах как-нибудь разберемся.