Тбилисский зритель принял участие в «Марафоне любви», организованном Международным культурно-просветительским Союзом «Русский клуб». Музыкальный «марафон» был посвящен творчеству выдающегося композитора Андрея Павловича Петрова. На него откликнулись звезды грузинской эстрады Зураб  Доиджашвили, Верико Турашвили, Ия Шуглиашвили, Михаил Шакулашвили, Нугзар Квашали, Лаша Рамишвили, Натия Перанидзе, Лиза Багратиони, Софо и Борис Бедия, Тато Годердзишвили. Вели вечер президент «Русского клуба» Николай Свентицкий, актриса театра имени А. С. Грибоедова Ирина Мегвинетухуцеси и певица, композитор, заслуженная артистка Грузии Ирма Сохадзе. Популярнейшей песней Петрова из фильма «Человек-амфибия» публику «завели» Николай Свентицкий и Верико Турашвили. Потом звучали лучшие песни композитора. И этого лучшего оказалось так много, что оно едва вместилось в рамки одного вечера.
Сюрпризом для тбилисцев стал приезд вдовы композитора Натальи Ефимовны Петровой. Она тепло поблагодарила организаторов и участников замечательного вечера.
- Наталья Ефимовна, вы прожили с Андреем Петровым  52 года. В чем секрет стабильности отношений?
- Дело в абсолютнейшем доверии друг к другу, уважении к делу, которым заняты оба, желании помочь, быть нужным. А иногда – уйти в сторонку и не мешать, если почувствуешь, что мешаешь. Жене необходимо быть неплохим дипломатом для того, чтобы на протяжении более полувека сохранять семью. Андрей не был, так сказать, сюсюкающим мужем. Не целовал ручки, не приносил ежедневно букет цветов. Уже на первом курсе консерватории мы начали с ним общаться, вместе ходить на концерты. «Извини, цветов я не принесу. Я не люблю мужчин с цветами в руках», - говорил он. Мне кажется, это – самый маленький грех для мужчины…  Андрей был очень спокойным, выдержанным человеком – в отличие от меня, более эмоциональной, взрывной. И когда у меня были сложности с мамой – она тяжело болела – Андрей меня очень поддерживал. Мог, к примеру, сходить к маме и сделать ей укол. Из-за тех проблем я иногда «срывалась» на муже, но он терпел, потому что понимал мое состояние. Между нами было полное доверие. Между прочим,  за пятьдесят с лишним лет мы ни разу с Андреем не поругались. Когда мы только начинали совместную жизнь и обосновались с маленькой дочуркой в небольшой  квартирке, Андрей работал редактором в издательстве. Дома ему было трудно сочинять – я, дочь, няня… Однажды мне позвонила знакомая и сказала: «Ты думаешь, что твой Андрей  работает, а он в это время...» Я послушала-послушала и ... послала ее подальше. И звонки прекратились. Я не люблю сплетен и никогда не придаю им значения.
- Главного героя фильма «Осенний марафон» зовут Андреем Павловичем Бузыкиным. Это полностью совпадает с именем-отчеством Петрова. Более того, жену Бузыкина  называют «Н.Е.» - и ее инициалы совпадают с вашими...
- Это – просто смешное совпадение. История Бузыкина и его жены,  конечно же, выдуманная.
- Значит, Олег Басилашвили, утверждая, что именно с Петрова он лепил свой образ, имел в виду нечто неуловимое, но ничего конкретного?
-  Конечно.
- Так каким  был Андрей Павлович в повседневной жизни?
- Он никогда не был грубым, жестким, но при этом оставался справедливым, принципиальным и очень требовательным. В то же время, он был готов на компромисс, но не ради своих интересов, а во имя Союза композиторов. Ведь Андрей сорок с лишним лет  возглавлял его Ленинградское отделение. Кстати, на этой должности, да еще, дважды будучи депутатом Верховного Совета России, он сделал людям много добра – и с квартирами, и с устройством в больницы, и с путевками в санаторий, и с пенсиями. Особенно во время «перестройки», когда государственных дотаций уже не было, и все надо было зарабатывать самим. Андрей всегда отправлялся к некоей чиновнице с жестким характером. Увидев его, та буквально таяла, старалась побыстрее избавиться от посетителей и выражала готовность помочь. Андрей был человеком, которому никогда не могли сказать «нет». При этом он ничего не требовал – только просил.
- Эльдар Рязанов говорил, что Петров готов был много раз переделывать музыку, предлагать новые варианты. Наверное, им руководило стремление добиться совершенства – прежде всего, для себя самого?   
- Естественно. Рязанов признавал, что Андрей был очень «послушным». Но это ведь делалось не для режиссера, а ради фильма, чтобы создать нужное настроение, найти еще один пласт. Игра актеров, операторская работа, музыка – все работало на конечный результат.
- И что, провалов у Андрея Павловича не бывало?
- Были, были. Но картины с ними просто не стали жить, что вполне естественно: не очень удачное, как правило, куда-то уходит. Наверное, не всегда из-за качества музыки… Кстати, самым доходный жанр для композитора – кино. Андрей писал оперу «Петр I» почти два года, ни на что другое тратиться не мог – он, ведь, уже был в образе, в петровской эпохе, жил интонационным строем будущего сочинения. Поэтому мы просто одалживали деньги – жить-то надо было, дочку растить! А когда у Андрея было свободное время, он иногда брался за второстепенные фильмы – просто для того, чтобы что-то заработать…
- Зато картины Георгия Данелия, Эльдара Рязанова второстепенными никак не назовешь…
- С  Данелия Андрея связывала настоящая мужская дружба крепкой закваски, без взаимных признаний, без сентиментальности. Они были ровесниками – разница в неделю. Так что, Гия был ему, пожалуй, ближе, роднее. Вообще, Андрей придавал большое значение дружбе, мог пронести ее через всю жизнь… Дружил с замечательным скрипачом Борисом Гутниковым, с которым его Андрея познакомила я – мы были с Борей одноклассниками. Дружеские отношения были и с дирижером Юрием Темиркановым. Когда Андрея не стало, Юрий отменил вылет на концерт в Стокгольм. И, в жуткий мороз, пришел на кладбище, на Литераторские мостки, отстоял всю поминальную службу. Они познакомились на репетициях сюиты из балета «Сотворение мира», куда часто приходила и я, срываясь с работы. Андрей был, в каком-то смысле, более снисходительным к исполнению своего сочинения. А я потихонечку цеплялась. Так что, Юра даже жаловался: «Ух, как она меня достает! И, ведь, всегда говорит правду в глаза!» В этом и состоит дружба – говорить правду, а не сыпать комплименты, когда чувствуешь: что-то не так. Я вовсе не хочу показать, что я такой замечательный музыкант – просто я всегда чувствовала, что какие-то вещи можно делать немного по-другому. И, как правило, оказывалась права. Впрочем, со временем Андрей начал более активно вмешиваться в творческий процесс и на чем-то настаивать.
- Он часто прислушивался к вашему мнению?
- Да. Вначале я была его первым слушателем. «Послушай, похоже это на кого-нибудь?» - допытывался Андрей. Кстати, он не очень любил работать дома из-за множества отвлекающих моментов. Поэтому чаще всего брал путевку в Репино, в Дом творчества композиторов, и писал там. Потом приезжал и показывал сделанное, но только по кускам: «Вот, закончу, тогда покажу все!»
- Не отнимало ли кино у Андрея Павловича силы и время, которые он мог посвятить другим жанрам?
- Может быть. Но Андрей вошел в музыку именно через кино. Толчком послужил фильм «Большой вальс». Потрясение от услышанной музыки было так велико, что он уже не сомневался, чем будет заниматься. Петров вообще очень любил кино. И очень любил джаз, покупал пластинки. Вся наша юность прошла под Дюка Эллингтона, Эллу Фицджералд… Андрей не писал чисто симфонических философских произведений вроде Бетховена или Брамса. Он был ближе к симфонизму Чайковского. Потому что там чувствуется какая-то программность. Андрея должен был заинтересовать либо литературный сюжет, либо живописная работа, либо морской или городской пейзаж. Всегда должен был быть привлекательный момент, который сконцентрировал бы его внимание, а потом шла работа. Чаще у него была программная музыка. Он очень любил музыкальный театр и сделал для него немало: балеты «Сотворение мира» и «Пушкин», оперы «Петр I» и «Маяковский начинается», балет «Мастер и Маргарита» - на основе симфонии-фантазии под тем же названием. Он любил менять жанры и словно заряжался от противного. Не обязательно писать симфонии. Он мог услышать что-то совершенно абстрактное, и это становилось импульсом для творчества.  
-  «Мастер и Маргарита» - одно из его наиболее сильных сочинений…
-  После премьеры я сидела зареванная и целовала Андрею руки. Потом ко мне подошел Гия  Канчели: «Такую музыку может написать только человек, очень влюбленный!» Мне абсолютно безразлично, кто была эта Маргарита – я  ей благодарна за то, что появилась такая потрясающая тема любви.
-  А откуда вообще возникла идея этой симфонии-фантазии?
-  Когда в журнале «Москва» начал печататься булгаковский роман, мы им буквально зачитывались, для  многих это была настольная книга. Периодически мы с Андреем возвращались к этому произведению. Я меньше люблю булгаковскую вакханалию – всех этих коровьевых и прочих. А вот линия Мастера и Маргариты, Иешуа и Пилата мне очень интересна. К этим фрагментам  Андрей и обратился. В симфонии-фантазии – блистательный бал Сатаны и полет Маргариты. В свое время этот балет здорово поставил Борис Эйфман, нашел очень интересную форму. Сегодня это – единственный хореограф, который экспериментирует, оставаясь на основе классики. У него нет гимнастики, акробатики, поз ради поз. Все очень осмысленно и основано на классической хореографии. А музыку к «Мастеру и Маргарите» Андрей написал через десять лет после того, как познакомился с романом.  Где-то подспудно идея жила, вызревала, а музыка написалась очень быстро.
- А как произошло «Сотворение мира»?
-  Это была идея московского музыковеда, завлита Большого театра Александра Медведева. Он предложил в качестве автора либретто Валентина Катаева, но талантливый писатель, абсолютно не чувствовал специфику жанра. И хореографы Наталья Касаткина и Владимир Васильев сами написали либретто, наметив исполнителей. Но, увы, в Большом театре премьера так и не состоялась… На основе набросков либретто Андрей сначала написал сюиту, чтобы посмотреть, как она будет восприниматься публикой. И именно ею дирижировал Юрий Темирканов в 1969 году. А потом Андрею удалось уговорить руководство Ленинграда, и премьера состоялась на сцене Кировского театра, ныне – Мариинки. Хотя были проблемы: на сцене – Бог,  в то время это было очень смело. А это  была просто Библия в рисунках Жана Эффеля, поставленная с юмором, красочно и предельно изобретательно с точки зрения хореографии. Все шло через цензуру, художественные советы, причем в отделе культуры Ленинградского обкома к Андрею относились более сочувственно, чем в Москве. Через несколько спектаклей и посыпались какие-то люди из столицы, увидевшие на сцене «голых» – артисты были одеты в трико телесного цвета с нашивками в виде цветочков и лепесточков. Это вызывало возмущение, и в Ленинград приехала сама секретарь ЦК Екатерина Фурцева. Помню, в «царской ложе» сидели директор театра, Фурцева и незнакомый мужчина. После второго акта возмущенная Фурцева заявила, что не может допустить такой спектакль: «Это – не хореография, это – порнография, сплошной секс!» Хотя, какой там секс? Была абсолютно невинная сцена – два тела сливаются в объятии, и все! Потом заговорил тот самый незнакомый мужчина. Оказалось, что это – министр авиации Франции. Он выразил  восхищение и предложил  прислать самолет, чтобы всю труппу свозить во Францию. Но и этот красивый жест не очень повлиял на исход дела. Фурцевой пообещали что-то убрать, что-то прикрыть. Шли на выдумки, «бросали» цензуре какие-то маленькие косточки, чтобы не пострадало целое.  Андрею было больно и противно, но все компенсировала реакция зала - аплодисменты длились по 15-20 минут. А потом и по стране, и за рубежом прошло около тридцати премьер «Сотворения мира». На парижской премьере присутствовал сам Жан Эффель.  
- Были моменты, когда Андрей Павлович был недоволен собой?  И наоборот, какими своими работами он особенно гордился?
- Он очень любил «Сотворение мира», «Мастера и Маргариту», симфонию «Время Христа», написанную по заказу корейского импресарио. Вообще-то Андрей сочинил для него две симфонии, в которых должны были использоваться мелодии протестантских гимнов, и 1993 году мы поехали в Южную Корею с нашим Ленинградским оркестром. Симфония-исповедь «Время Христа» была очень близка Андрею… С огромным увлечением он работал над «Уличными мелодиями в смокингах». В их основе – киномузыка,  самые шлягерные моменты, инструментованные Андреем. Первой он сделал юмореску «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем - на дно». Премьера ее состоялась в Нижнем Новгороде на 75-летнем юбилее Андрея. Сочинение прозвучало как разорвавшаяся бомба – это было так ярко, неожиданно! Был ли он собой недоволен? Может быть, тем, что не писал собственно симфонической музыки. Он немножко побаивался этого, потому что не был философом. Хотя, при этом, у него была голова государственного мужа.
- Моцартианская легкость стоит не меньше философских обобщений и глубин...
-  Андрей обладал качеством, которое дано не многим композиторам – он умел поставить себя на место слушателя, понять, будет ли интересно публике, захватит ли ее то или иное произведение. Речь идет не о том, чтобы работать на потребу. Просто Андрей улавливал то, что витает в воздухе, чем дышит сегодняшний день. К примеру, знаменитая «Я шагаю по Москве» отразила настроение новой эпохи – эпохи «оттепели». Отсюда – эта легкость и прозрачность.
- Что Андрей Петров любил в литературе и в музыке?
- Фолкнера, Хемингуэя, Ремарка. Но настольными книгами были, все-таки, Чехов, Бунин, Пушкин. А любимые  композиторы – Моцарт, Прокофьев, Шостакович, Гершвин, Бернстайн. Кстати Дмитрий Шостакович высоко ценил Петрова. Я сохранила его письмо, в котором он писал приблизительно следующее: «Дорогой мой Андрей Павлович! Очень благодарен Вам за то, что Вы помогли мне попасть на балет  «Сотворение мира». Потому что, когда я слушал еще сюиту, то  предполагал, что это должно быть хорошо. Но балет превзошел все мои ожидания.  Я поздравляю Вас. Радостнее жить на свете, когда есть такая яркая, замечательная музыка».
- Люди творчества часто пребывают в удрученном настроении. Были ли у Андрея Павловича такие минуты хандры?
- Практически нет. Хотя он был достаточно закрытым человеком, склонность к унынию не была в нем доминирующим качеством. В молодости Андрей был замкнутым, внутренне зажатым из-за сильного заикания. А потом, когда стал общественным деятелем, отмечал: чем больше перед ним аудитория, тем легче ему говорить.
- Освободила его музыка?
- Очевидно. Когда мы познакомились, у меня даже появилась привычка вмешиваться  в его речь, чтобы помочь, но со временем он освободился от зажатости… Многие спрашивали Андрея, зачем ему быть возглавлять отделение Союза композиторов: «Неужели больше никого нет? Это, ведь, отнимает у тебя время!» Но Андрею это было интересно, не было  какой-то давящей обязанностью, нагрузкой. Имея машину, он любил ходить пешком, пользовался общественным транспортом, наблюдал за людьми. Любил зайти в кафешку и выпить 50 граммов чего-нибудь покрепче.
- Вы сразу почувствовали, что Андрей Павлович – талантливый человек, и его ждет большое будущее?    
- Нет.  У Андрея, кстати, не было фундаментального музыкального образования – он поступил в консерваторию, сочинив несколько корявых маршей, польку. А спустя многие годы, наша педагог по сольфеджио вспоминала, что при всем неумении и корявости у Андрея было несколько каких-то интонаций, которые показывали: у него есть задатки. Во время учебы Андрей обращался к образу Ивана Грозного – он  всегда брал значимые темы. Но это позднее. А первый курс он кончает пионерской сюитой для симфонического оркестра. Ему тогда  было лет 19-20,  он еще не прошел «академий» и ничего толком не умел. Помню, он написал монолог Зои Космодемьянской для голоса и симфонического оркестра. Он вообще очень любил оркестр. В молодости мы ходили в филармонию бесконечно, потому что это была настоящая школа для музыканта. В 1951-м году к нам на гастроли приехал знаменитый музыкант, и мы тщетно простояли всю ночь за билетами.  И тогда Андрей сообразил купить билеты на концерт Свешникова, их перекрасили, поставили нужное число… И нам удалось пройти даже через конную милицию. Это было счастливое время. Андрей по окончании учебы был редактором в издательстве, а я преподавала в музыкальной школе, потом стала музыкальным редактором в капелле,  позднее работала на телевидении долгие тринадцать  лет… Сегодня, в Фонде сохранения и развития творческого наследия Андрея Петрова мы регулярно проводим конкурсы в двух номинациях – симфоническая музыка и музыка романса и кино…
- В своих внуках вы видите  черты Андрея?            
- Петя – вылитый Андрей. Во всем – форма кисти,  форма ноги. Он любит те же напитки, которые любил дед, перенял от него культуру пития: у нас с Андреем было принято перед едой обязательно выпить немного виски или еще чего-нибудь такого. Я его спросила перед отъездом сюда: «Что тебе из Грузии привезти?» Он попросил ткемали. Любит. Когда внуки – Манана и Петр впервые побывали в Грузии, то были совершенно очарованы этой страной…
-  Ваш зять – грузин, Гиви Гогитидзе. А внуки знают грузинский?
- Нет. Но, возможно, грузинскому языку научится правнук… Он сейчас совсем еще маленький.

Инна БЕЗИРГАНОВА