Хелена Томассон о себе: «Псевдоним Хелена образовался от настоящего имени Елена и первой буквы девичьей фамилии, остатки которой автор утратил под наплывом жизненных обстоятельств. Родилась в УССР, в Киеве. Окончила Киевский институт культуры по специальности – культуролог, социолог. 20 лет жила в Киеве. Работала секретарем-машинисткой в ЖЭКе, завхозом в детском саду, преподавала английский язык учащимся ПТУ и официанткам ночного клуба. После получения диплома была сотрудником института социологии, менеджером по продажам, начальником отдела маркетинга и рекламы. В 2004 году организовала в Киеве рекламно-полиграфическое предприятие. Автор статей и переводов. Стихи опубликованы в сборнике «Ироническая лирика нового века» издательством Геликон-Плюс (Санкт-Петербург) в 2005 году. Живу в Швеции».

Хелена приехала на Международный русско-грузинский фестиваль со своей  книжкой – «Грузинским романом», ее первым опытом в прозе. Роман немедленно пошел по рукам, вызвал большой интерес и наделал много шума. Это очень живая и откровенная книжка о путешествии молодой украинской девушки-фотографа по Грузии – девушки с грузинским детством, возможно, с грузинскими корнями, непреодолимо влекомой смутной ностальгией и воспоминаниями к родным пенатам. Конечно, это не роман. Думаю, что Хелена перевела классический жанр сентиментального путешествия в новую  форму. «Грузинский роман» - это одновременно и нон-фикшн, и старомодное (в хорошем смысле этого слова), подробное, скрупулезно детализированное художественное повествование. Но читателю «Романа...» не будет дела до того, к какому жанру он относится. Он просто с готовностью отправится вместе с автором в путешествие по Грузии, чтобы узнать ее впервые  или полюбить заново, а еще – чтобы разделить любовь и боль того человека, кто эту книжку написал.

- Хелена, вы подчеркиваете, что человек независимый...
- Я устроила свою жизнь таким образом, что у меня нет начальников, нет подчиненных, при этом у меня есть доходы. Раньше, достаточно давно, мне приходилось посещать собрания, совещания, что-то на них говорить.
- Это было тягостно для вас?
- Тягостно. Потому что мне было необходимо носить определенную одежду, костюм – дресс-код. А я предпочитаю вольный стиль. У меня возникали трения с начальством, какие-то выяснения отношений. Но шесть лет назад это закончилось, и с тех пор – все, никаких начальников. Подчиненные у меня теоретически есть – но дистанционно.
- То есть всякие коды и контроли – дресс, фейс – не для вас?
- Нет.
- А в общении с людьми какие-то коды у вас есть?
- Что вы имеете в виду?
- Вы общаетесь с людьми так, как этого хочется вам или как того требуют обстоятельства?
- С людьми, с которыми мне трудно общаться, я просто не общаюсь. Я сократила до минимума круг общения.
- А какая вы со своими друзьями?
- Друзей мало, и они – старые друзья, с детства. Есть несколько человек, которым я могу рассказать все, и я очень ценю эту дружбу – школьную. К сожалению, после тридцати лет новых друзей появляется все меньше и меньше.
- А отношения с текстами – поэтическими, прозаическими – тоже без кодов? «Грузинский роман» - это ошеломляющая свобода выражения. Вы пишете, как пишется или есть какая-то внутренняя цензура и расчет на определенного читателя?
- Я не имею в виду никакого читателя и пишу, как пишется. Я пишу все время, потому что не могу не писать. Если говорить о «Грузинском романе», то некоторые сюжетные линии я придумала, чтобы провоцировать или шокировать. Но вообще – эту книгу я писала для себя, чтобы избавиться от некоторых комплексов, переосмыслить какие-то жизненные ситуации. Мне просто надо писать на бумаге. Не я первая замечаю, что написанное – это освобождение.
- Наверное, вы готовы к тому, что будете получать упреки за вашу, так сказать, откровенность. Как вы считаете, в каком случае излишняя смелость и использование ненормативной лексики оправданны и являются художественным актом, а не голым эпатажем?
- Мне кажется, я очень мало использую такой лексики в текстах. Только тогда, когда это уместно. И никак не с целью эпатировать или привлекать внимание. Да и в «Грузинском романе» всего этого немного. Я думаю, что это искренняя вещь. Вообще-то человек происходит от полового акта мужчины и женщины. Другого пока не придумали. Я удивляюсь, что до сих пор к этому относятся, как к табу, чему-то запрещенному. Мне это кажется очень странным. Ведь единственное, о чем стоит говорить – это о любви. И о сексе. Ведь любовь – это то, благодаря чему рождается человек. Мы изучаем химию, физику, но не изучаем ничего о любви и производстве человека. Мы рождаемся обнаженными и любим обнаженными – и мне все это кажется очень естественным. Но я готова к тумакам.
- Я не могу не спросить вас о вашем отношении к Грузии. Сорок лет здесь жила ваша бабушка, тридцать пять лет – мама. Ощущаете ли вы в себе грузинский ген?
- Это мой культурный ген, а не национальный. Он возник много лет спустя после того, как мои родные переехали в Украину. Тогда это был Советский Союз, в котором я родилась, а точнее, союзная республика Украина. Я совершенно не думала о Грузии много-много лет. И вдруг я стала о ней думать. Моя бабушка действительно прожила в Поти сорок лет – это же целая жизнь. И я стала интересоваться, углубляться в историю своей семьи, искать людей из прошлого, потому что мои бабушка и мама к тому времени уже умерли.
- А каким ветром в Грузию занесло ваших родных?
- Бабушка родом из семьи украинских зажиточных крестьян, которые назывались кулаками. Это была очень большая семья, и у них не было наемных работников. Их раскулачили – согнали с земли, отобрали дом, скот. Прадед и прабабушка в этой мясорубке погибли. Моя бабушка, которой тогда было около двадцати лет, выжила и попала в Грузию, в Поти. Встретила таким же образом попавшего в Поти украинца. В Грузии всегда во всем было легче – здесь не было такого жестокого давления советской власти. Я не знаю, каким образом это происходило, и не совсем понимаю, почему... Но я много слышала об этом. Может быть, потому что Иосиф Виссарионович был грузином?
- Да нет, скорее, вопреки этому...
- Вопреки? Ну, в общем, я с детства знала, что в Грузии – посвободнее. Может быть, грузины – это такая нация, которую очень трудно подчинить. Во всяком случае, Грузия приютила украинских кулаков.
- Получили они какую-то грузинскую прививку за сорок лет?
- Наверное, да. Бабушка моя нигде не работала – трудилась только на своем огороде и в саду. У нее тоже не было никаких начальников – свободолюбивая женщина была. Может быть, и во мне это – оттуда, от нее. Я тоже ни от кого не завишу.
- А к Грузии у вас симпатия или тяга? Вы даже называете себя грузиноманкой...
- Это любовь. И я думаю, что взаимная. Может произойти мое переселение.
- Даже так?
- Да.
- Вы в Грузии не впервые...
- Да, я не раз бывала здесь в детстве. А несколько лет назад я приехала в Грузию, нашла в Поти своих родных. Мы поддерживаем отношения, и мне хотелось бы проводить здесь некоторое время.
- А что вам дала Швеция?
- С появлением в моей жизни нового языка я пытаюсь познавать шведскую культуру, литературу, перевожу шведских поэтов – пока не публикую, правда. В Швеции я получаю второе высшее образование – то, какое хочу. По-русски это называется искусствоведение, а по-английски – master visual culture, то есть это история кино, живописи, фотографии...
- По первому образованию вы культуролог?
- Да, то есть фактически мое второе образование близко первому. Но если в СССР, изучая философию, мы штудировали труды Маркса и Ленина, то сейчас я изучаю тех философов 20 века, которые никогда не включались в программу советских вузов.
- У вас возникла в этом интеллектуальная потребность?
- Нет, просто я захотела заниматься кураторством искусств и почувствовала, что мне не хватает знаний.
- Кто же вы сейчас по профессии и по роду занятий?
- Это очень сложный вопрос.
- Литератор?
- Нет. Я отвечу в такой последовательности – искусствовед, социолог, директор полиграфического предприятия, поэт, публицист.
- И прозаик?
- Ну, прозаик... «Грузинский роман» - моя первая книга. Это блин, который, мне кажется, все-таки комом – с точки зрения литературы это произведение вряд ли имеет какую-то ценность. Я повторю, оно было написано для себя, мне захотелось попробовать, как это – написать целый роман, построить фабулу, придумать сюжет, героев и то же время использовать свою биографию.
- Каковы первые отклики?
- Это произошло недавно, поэтому роман прочитало ограниченное число людей – в Украине и Грузии. В Украине роман однозначно не приняли. А в Грузии – однозначно положительная реакция. На презентации в Киеве меня спрашивали, для кого предназначена эта книга, и я ответила, что она может быть интересна украинскому читателю, чтобы что-то узнать о Грузии, и грузинам, которые хотят узнать, что о них думают другие.
- Ваши стихи были опубликованы в сборнике «Ироническая лирика нового века». Вы согласны с таким определением?
- Да. Хотя эта публикация произошла без моего участия – мне написали, предложили поучаствовать в сборнике, я согласилась и забыла об этом. Составители сами отобрали тексты в интернете. В общем, без меня меня женили, ведь я никогда не отправляла свои тексты ни в какие журналы. И началась моя литературная биография. Вообще, только лет семь назад я открыла, что, кроме меня, стихи пишет кто-то еще. Я была уверена, что вся поэзия закончилась с развалом Советского Союза. Вот есть Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко. И еще – я одна. И вдруг обнаружилась бурная литературная жизнь.
- И как вы в нее вписались?
- Никак. Просто начали происходить какие-то события, публикации, и дошло до того, что меня пригласили на Международный поэтический фестиваль – это совершенно немыслимо...
- Как видно, с формулировкой «ироническая» вы согласны?
- Понимаете, у меня нет чувства юмора. Я так себя позиционирую по той простой причине, что тексты юмористов мне не смешны, включая культового Жванецкого.
- А что вас может рассмешить?
- Да ведь жизнь очень грустная! Что может рассмешить... Хороший анекдот, наверное.
- А кинокомедия?
- Даже вспомнить не могу кинокомедии. В детстве мне были смешны фильмы Гайдая, естественно. А сейчас... Фильмы Кустурицы, пожалуй, будят иронию. То есть чувство иронии мне ближе. Я не люблю большие собрания людей, где кого-то слушают и смеются. Мне становится очень грустно, хочется уйти, убежать... Честно. Знаете, иногда у гипотоников начинается гипертония. Так и у меня. Я в детстве была очень веселой девочкой, всегда смешила одноклассников, меня выгоняли из класса. Была заводилой в компаниях, после окончания школы собирала одноклассников, находила их, придумывала программу... Потом я утратила интерес к тому, чтобы быть массовиком-затейником. И сейчас я предпочитаю одиночество и очень небольшой круг друзей.
- Как произошел ваш переезд из Украины в Швецию?
- На центральном канале украинского телевидения «1+1» об этом была специальная программа – «Хочу и буду». О том, как я, находясь в состоянии отчаяния, в Интернете  познакомилась с иностранцем, мы стали переписываться, потом увиделись, возникло чувство, отношения... Мы жили в разных странах пять лет, прежде чем я решилась на переезд, устроив прежде свою жизнь так, чтобы не зависеть ни от него, ни от государств. У меня идеальный муж. И страна мне подошла.
- Мы беседуем на международном поэтическом фестивале. Как вы думаете, каково его значение?
- Я испытываю чувство огромного уважения к людям, которые это придумали и нашли, как реализовать. Это колоссальное событие в культурной жизни вообще и лично в моей жизни. У нас с грузинскими поэтами нашлись общие знакомые в Украине, Швеции, Дании. Совершенно неожиданно. Ведь я здесь никого не знаю, кроме Арсения Ровинского, с которым мы приехали вместе. И вдруг, познакомившись с людьми, обнаружила, что нам есть о чем беседовать бесконечно, сутками. Ну что говорить, если мой роман вызвались переводить четыре человека?
- И как будете выбирать?
- Даже не знаю...

Нина ШАДУРИ