| «Я СУЩЕСТВУЮ, ЗНАЧИТ СЧАСТЛИВ» |
|
Сергей Надеев – поэт, переводчик, издатель. Родился в 1956 году в г. Арбаж Кировской области. В качестве поэта печатается с 1973 года. В 1978 году окончил Волгоградский политехнический институт. Организовал и возглавил издание биографической энциклопедии «Русские писатели ХХ века». Составитель хрестоматии «Шедевры русской поэзии. Вторая половина ХХ века». Автор нескольких поэтических книг. Член Союза писателей СССР, Союза писателей Москвы, Международного союза журналистов. Главный редактор газеты Союза писателей Москвы «Литературные вести». Переводит грузинских, армянских, болгарских, сербских и китайских поэтов. - Как это ни парадоксально, впервые я ступил на грузинскую землю 19 июня 2009 года, к началу III Международного русско-грузинского поэтического фестиваля. Но с Грузией у меня складывались заочные отношения, потому что в 80-е годы я переводил поэзию Шота Нишнианидзе. Это замечательный поэт, которого, к сожалению, уже нет с нами. И тогда же, в 1988 году, если память мне не изменяет, журнал «Дружба народов» опубликовал поэму Нишнианидзе «Улетевшая эпитафия» в моем переводе. Грузия прошла в моей жизни через друзей, через связи с московскими литераторами-грузинами, через переводы, то есть, к сожалению, по касательной, опосредованно... - Ну, это пока что... - Да, я надеюсь. - Если обратиться к историческим хроникам, легко убедиться, что история взаимоотношений Грузии и России начала свой отсчет еще в XI веке. Есть ли способ не прерывать эту историю, сохранить и продлить ее? - Конечно, есть. Надо поменять правительства (Улыбается). Потому что между народами нет никаких разногласий. Между культурными людьми нет никаких противоречий. Есть споры по поводу культуры – но это на уровне обсуждения, а не войны. В России я никогда не замечал антигрузинских настроений, ну нет этого среди обыкновенного народа, среди простых людей, что называется. То есть никакого бытового антигрузинства нет, потому что причин для того, чтобы мы расстались или между нами были какие-нибудь препоны, нет никаких, абсолютно. Все дело в политике. Все же не зря министр иностранных дел Лавров сразу после конфликта все-таки сказал во всеуслышание о том, что да, у нас нет дипломатических отношений, но культурные, человеческие связи мы прерывать не должны. - Да, об этом говорилось неоднократно. И не только министром Лавровым. - Люди культуры важны друг для друга, а политики, я думаю, заинтересованы в отношениях и не заинтересованы друг в друге, то есть конкретная политическая фигура не заинтересована в конкретной политической фигуре. Все, как обычно, – паны дерутся, у холопов чубы трещат. А в человеческих отношениях, по-моему, нет проблем. В Грузии я увидел только доброжелательство. Мне очень понравилось, что на границе улыбающиеся пограничники говорили нам: «Добро пожаловать в страну!» Даже в самолете объявления звучали на русском языке, а не на английском. Мы почувствовали, что нас ждут, что нам рады. А вот в Эстонии, к примеру, было иначе. Россия была официальным гостем книжной ярмарки, которая проходила в Таллинне, и состоялся прием у министра культуры. Министр говорил на эстонском, а перевод для нас делали на английском. Ну и ну, вот это называется - пригласил к себе русскую делегацию! Было смешно. - Абсурд. - Нет, это хамство. Поэтому Татьяна Толстая, оскорбившись, демонстративно пошла к торту, который должен был разрезать министр, и зачерпнула его ложкой. А здесь, в Грузии, ситуация другая. Абсолютно нет снобизма. - А какую роль в реальных взаимоотношениях людей вы отвели бы такой совершенной метафизике, как поэзия? Да и что это такое, поэзия? - Поэзия – это жизнь. Потому что нельзя жить другой, нереальной жизнью или, отвернувшись от реальной жизни, вдруг взять и написать стихотворение. В поэзии должно быть погружение. Вот Андрей Грицман – он доктор, он ведет прием, а в голове-то у него стихи крутятся. Он уходит за ширму и записывает стихотворение во время приема именно потому, что для пишущих людей стихи – это жизнь. Как говорил Блок, поэзия – это не карьера, это способ существования. - Вы зависите от стихов или стихи зависят от вас? Кто кем командует? - Я не знаю... Стихотворение является все, сразу, одновременно приходят слова, приходит размер, приходит звук. - Остается только его записать? -Да. Наверное, можно задавать себе какие-то формальные задачи, сидеть и раздумывать, дай-ка я напишу стихотворение, например, о скамейке... Но это не путь поэзии. Это путь ученичества в поэзии. - Каких-то тренировок, словесных игр... - Конечно, поэт должен уметь хорошо писать, владеть всеми формами для того, чтобы потом от всего этого отказаться... Писать надо, когда пишется. Была такая порочная формула Олеши - «ни дня без строчки»... Поначалу пишущего человека преследует страх, что вот, сегодня он написал стихотворение, а завтра-то вдруг ничего и не напишет. Спокойно. Если надо, напишется. Он все равно все умеет, в подсознании все есть. Но для поэта, конечно, очень важно много знать, много читать... - То есть роль образования очень важна. А каково значение опыта, страдания, без которого, как считал, например, Владимир Высоцкий, творить невозможно? Ведь глубоко страдать могут и необразованные, и неопытные молодые люди... - Здесь я поспорю с Владимиром Семеновичем. Страдать – это тоже умение, умение души, воспитание души. Нужно уметь страдать, учиться страдать, учиться постигать и осмысливать свой опыт. Ведь поэзия, в первую очередь, это способ мышления. И если нет какого-то внутреннего мировоззрения, то нет и поэта. Почему очень много плохих стихов? Потому что нет в авторе законченного представления о мире, осознанного мировоззренческого взгляда. Может, ему и есть, что сказать, да не получается. Ведь чем меньше зазор между тем, что ты хочешь сказать и тем, что у тебя получилось, тем больше талант. Например - спустимся от поэзии на землю – есть прекрасные устные рассказчики, послушав которых, все им говорят: «Запиши, запиши это!» Рассказчик садится за письменный стол и ни слова записать не может из того, что только что наговорил – велик зазор. - А каково, на ваш взгляд, состояние современной поэзии вообще? - Я современную поэзию не читаю... Но вот что я вам скажу - все развивается циклично. Посмотрим на начало позапрошлого века, когда был молодой Пушкин,– в какие годы он написал свои лучшие стихотворения? В середине 20-х годов. Когда Мандельштам написал свои лучшие стихотворения? В середине 20-х годов прошлого века. А погибли они в разные века в один год – 37-й. Посмотрим на 1909 год прошлого века – Блок писал еще плохо, Ахматова к этому времени еще ничего не написала, кроме юношеских опытов, Пастернак – тоже. - Но был Иннокентий Анненский. - Был. Правильно. Но посмотрим теперь на 2009 год. Вся современная поэзия – это фон. А главных людей в поэзии пока нет. Но кто-то уже взрослеет и растет. А на месте Анненского – Олег Чухонцев. Прямых аналогий нет, но характерные совпадения и параллели есть. Хотя Евтушенко всю жизнь ждал Пушкина. Не дождался. Наверное, завышенные ожидания были. Или просмотрел. Но, с другой стороны, поэзия меняется, и люди меняются. Наступает постмодернизм, актуальное искусство, и, когда нет ориентиров, происходит подмена понятий и ценностей. Показательный пример – скандал с Сэлинджером. - Да, некто Калифорния написал продолжение «Над пропастью во ржи» - «60 лет спустя». - Комментарии в Америке по этому поводу были такие – да, авторское право нельзя нарушать, но мы живем в свободной стране, и это должно быть опубликовано. То есть, эта свобода, эта толерантность – это даже не палка о двух концах, это гроб. - В случае с палкой хоть есть выбор между двумя концами... - Да, это гроб, потому что талант, оказывается, должен оглядываться, как бы ему не ущемить своим профессионализмом какого-нибудь убогого. А не дай бог, он еще негр и без ноги. Эта толерантность на самом деле совершенно разрушает рамки профессионализма. Исчезают критерии, по которым оценивают произведения искусства. Насаждается актуальное искусство. Это снежный ком, лавина. Этому надо противостоять, но как? У нас закачивались огромные деньги на поддержку актуального искусства. А на памятник, по-моему, Достоевского мочился кто-то из художников, и это была художественная акция. Этого нельзя делать, а противостоять этому очень сложно. Но самая большая проблема – это, конечно, школьное образование. Откуда берутся читатели? Из школы. А литературы в школе нет. Их не учат читать. - А в нашей советской школе так ли уж нас учили и приучали? А какие читатели вырастали... - Кого-то, безусловно, и отучали, и отвращали. Но! Человек, окончив школу, хотя бы знал «Слово о полку Игореве», знал хронологию, знал иерархию имен. А теперь любой велик. - А без каких имен вы не можете представить свою книжную полку? - Ну, можно ответить и так, и этак. И все равно будет правильно, будет правда. Книжная полка с годами уменьшается. Да она, пожалуй, и не нужна. В голове уже все есть. Я не из книгочеев, которые постоянно что-то перечитывают. Я знал одного поэта, очень плохого, который каждый год перечитывал «Войну и мир». - Может быть, человек так любит, что наслаждается? - Но вы представьте, сколько времени в году занимает прочтение всех томов этого романа! Я не знаю, что это – снобизм или болезнь, но от этого он писать лучше не стал. Я не возвращаюсь к уже прочитанному, потому что времени нет. - А у любимых литераторов вы учились? - Нет. Что такое учеба? У Набокова в «Других берегах» есть совершенно потрясающее место – он стоит и смотрит, как летит бабочка, и перед ним как бы открывается бездна, и он так много понимает, и именно в этот момент зарождается душа... У каждого человека такие моменты есть. В глухие (или подставьте любые другие эпитеты) семидесятые мне впервые дали прочесть Мандельштама – красные листы, самодельный переплет. Одолжили на одну ночь. Я был поражен – вот как, оказывается, можно писать! - Случился полет бабочки. - Да, произошло именно это. А года за три до этого случая где-то я услышал имя Пастернака. Я жил тогда под Волгоградом, в городочке без особых культурных связей, в простой семье. Я пошел в библиотеку. В читальном зале мне выдали большой том. У меня была тетрадка, в которую я, как барышня, выписывал понравившееся. А читал и знал я очень много. И вот я читал Пастернака, и не понимал, что в нем великого. Спустя три года я заглянул в свою тетрадь, и посмотрел, что же я выписал из него. Первым шло «Февраль. Достать чернил и плакать», вторым – «Маргарита». То есть я пропустил полкниги. Я был не готов. Просто не готов. А до первого собственного стихотворения, за которое мне не стыдно, я написал их порядка четырехсот. Я мог бы графоманить так всю жизнь, но к серьезному творчеству привел именно Осип Мандельштам. И еще - «Поэтический словарь» Квятковского. Я разрабатывал его от «а» до «я», каждую статью. К тому времени я уже учился в Волгорадском политехе, и у нас уже была среда – друзья-поэты, литстудия... - А когда вы почувствовали, что литература – это очень важное дело в вашей жизни? - Что значит важное? Это было как уметь дышать, ходить... Это потребность. - А переводы, а издательское дело – тоже потребность? - Мне по молодости хотелось литературной жизни. В советское время литература была закрытым орденом со множеством привилегий. Я ходил во всевозможные студии писателей Москвы. Цинизм советских писателей мне тогда замечательно открылся. Вот характерный диалог: «Ты куда?» - «Пойду гнать нетленку». Вот они «гнали нетленку» и переводили с узбекского на сберкнижку... Но мне повезло. Когда еще я жил в провинции, я переписывался с Ириной Роднянской. И когда я приехал в Москву, мы с ней регулярно встречались, она знакомила меня с разными людьми, подсовывала мне интересные книжки... Потом Наташа Соколовская сыграла в моей судьбе заметную роль. Хотя мы с ней знакомы тридцать лет, а увиделись сейчас второй раз в жизни. - Бывает... - Именно благодаря Наташе в моей жизни появился Владимир Леонович, затем Ян Гольцман, близкие к грузинам люди... И я стал переводил Шота Нишнианидзе, и перевел его очень много. - А каких принципов перевода вы придерживаетесь? Межиров, например, очень уважительно относился к подстрочнику, а отношение Ахмадулиной очень властное, если не сказать своевольное... - Я занимаю среднее положение между двумя переводческими школами. Есть школа научная, строго следующая определенным правилам и требованиям, и есть школа вольных переводов, так сказать, по мотивам. Я считаю, что переводить надо с поэтического языка на поэтический. То есть если вы переводите на русский язык, это, в первую очередь, должно быть русское стихотворение, иначе читать его будут только специалисты. Перевод не может дать представление о языке оригинала – это непереводимые вещи. Мне нравится переводить с китайского – это вообще что-то особенное, совершенно другое. Во-первых, у них абсолютно другой звук, а с одного стихотворения можно сделать десять миллионов подстрочников, и все будут разные. Вот тут свобода полная и полная безответственность! (Смеется). - Что вы переводите сейчас? - Последнее время я много переводил болгарскую поэзию. - Вернемся к вопросу о вашей деятельности как издателя? - Когда началась перестройка, каждый искал место в этой жизни. Что могу делать я? Поближе к буквам быть. Самый близкий путь – это книги. Не газеты. Кроме того, тогда это был и привлекательный бизнес – первые издания расходились, как горячие пирожки. Был голод на книги. И как раз разрешили издавать книги за счет средств авторов. Но тогда еще работали нормально и старались лабуду всякую не издавать. Был настоящий бум. Можно было издать Бердяева тиражом в сто тысяч, и расходилось все. А мы организовали свое первое издательство «Глагол» под Лимонова, специально для того, чтобы издать «Эдичку». Но это отдельная тема. Не будем пиарить Лимонова, я вам потом об этом расскажу. - Но это достойно упоминания. Книга значительная. Меня она в свое время потрясла. - Бесспорно. Но у Лимонова есть роман «Палач». Этот пожестче будет... Ну, в общем, сделали мы свое издательство и наиздавали где-то полмиллиона «Эдички»... А серьезным, настоящим и очень большим проектом была наша энциклопедия «Русские писатели XX века». Нам вообще казалось, что мы перевернем все. Это было подведение итогов века. Был такой профессор МГУ Петр Алексеевич Николаев, которому эту идею предложил осуществить Сорос. Потом финансирование кончилось, и у Николаева осталась полусырая заготовка. И в течение пяти лет мы, на свои с трудом заработанные деньги, доводили это до конца. Страна была в разрухе, никто ничего не зарабатывал, особенно литераторы. И те двести рублей, которые мы платили за статью, были смехотворны, но многих поддержали в тяжелое, голодное время. Денег мы, конечно, вбухали невероятное количество. Но все рухнуло в 1998 году, когда оказалось, что мы сидим с почти готовой рукописью, а денег нет. И не будет. И мы продали наш проект «Российской энциклопедии» и еще год вместе с ними дополняли и доводили до конца эту работу. В 2001 году мы выпустили нашу книгу, и она получилась значительной и интересной. А последний проект – хрестоматия «Шедевры русской поэзии». Я делал это с Алексеем Ивантером, который был мотором этой идеи. Мы выбирали не по количественному принципу - лишь бы было представлено как можно больше поэтов, а именно по качеству стихов. Книга получилась однобокая, конечно, но это же авторский проект. Вы знаете, я мечтал об этом еще в советское время – издать, например, стихотворения Бунина, но не все подряд, а самые-самые. И понимал, что этого никогда не удастся сделать, никто не позволит... Так что в этой хрестоматии я оторвался, что называется. - Можно сделать подзаголовок «Любимое»? - Нет, нет. Это объективно шедевры русской поэзии. Хотя по большому счету нет точных критериев для подобных оценок. - А сегодня издательское дело существует в вашей жизни? - Нет. Я зарабатываю деньги другим способом. Только если в некоммерческом виде – кому-то помочь... - Я хочу задать вам любимый вопрос. Дали говорил: «С годами я хорошею». А вы? - Умнею. - Пожалуйста, продолжите фразу - я счастлив, когда я... - Когда я существую. Я вообще счастлив. Если в вагонах недостаточно места, "Скачать музыку металлики"солдаты спят поочередно. Большой город воспитал особый вид воров, живущих исключительно кражей собак. Алькальд спросил, "Игры боулинг скачать"нет ли среди присутствующих ее родных или "Фильмы на мобильники скачать"знакомых, кому он мог бы ее доверить. Вдобавок "Настольные военные игры"он был очень занят своими делами или, вернее, делами "Картинки татуировок скачать"Гайара, ибо я не сомневался, что между ними существует какой-то тайный сговор. | |||||||
|
|||||||
