Как больно вспоминать о Котэ Махарадзе в прошедшем времени. Народный артист исчезнувшей цивилизации – так в последнее время он себя называл. Он даже не предполагал, насколько провидческими окажутся эти слова. Махарадзе – это яркая, многогранная личность и абсолютно неординарная. Его отличали артистизм, легкость, неиссякаемый юмор, море обаяния.  При этом он был человеком широчайшего образования и энциклопедических знаний. Своими первыми друзьями он всегда считал книги.
Котэ – из породы счастливчиков, коих природа щедро одарила разнообразными талантами. Для одних он – великолепный артист, публицист и историк, для друзей – душа компании, вдохновенный тамада, веселый рассказчик, для приверженцев спорта – незабываемый спортивный комментатор, чей голос знали все на просторах СССР. Любой его репортаж превращался в азартный моноспектакль, насыщенный действием, эмоциями, событиями и самыми неожиданными ассоциациями.
У Махарадзе была феноменальная  память, сегодня его сравнили бы с компьютером. В своих спортивных репортажах Махарадзе работал без шпаргалок, безошибочно сыпал цифрами, именами, датами. Для театра его память была «скорой помощью»: за два-три часа до начала спектакля он мог выучить самый громоздкий текст и заменить заболевшего актера.
«Слуга двух господ» - шутил о себе Котэ Махарадзе, и так назвал свою книгу воспоминаний на грузинском языке. В этой книге театр и спорт неразделимы, как и в жизни.
О его былом увлечении балетом – он был надеждой балетной студии оперного театра – вздыхали те, кто видел в 1936 году дебют Махарадзе на сцене этого театра в партии Щелкунчика. Первая роль свалилась на него в десять лет. Спектакль шел в великолепных декорациях Солико Вирсаладзе, а дирижировал выдающийся Евгений Микеладзе. Это было самое сильное детское впечатление Котэ. А Гиви Берикашвили и Кахи Кавсадзе на юбилейном вечере Котэ в 2001 году вспоминали, как он в свое время преподавал им хореографию в театральном институте. Берикашвили подтвердил это, исполнив в свои шестьдесят с гаком лет танец умирающего лебедя. Кстати, юмористическая викторина того вечера приоткрыла завесу в личной жизни юбиляра. Одним из ее вопросов был такой: «Что связывает троих  известных деятелей из четырех – Сталина, Черчилля, Чаплина, Махарадзе?» С ответом юбиляр быстро нашелся: «Все, кроме Сталина, имели три жены».  

НАЧАЛО НАЧАЛ
Началось все с первой школы, бывшей классической гимназии, что на проспекте Руставели. Вместе с ним учились Бадри Кобахидзе, Мераб Табукашвили, Нодар Андгуладзе, Зураб Анджапаридзе, Авксентий Гамсахурдия. Все, кто вспоминали свои школьные годы, неизменно возвращались к матери Махарадзе – тете Варе, работавшей школьным библиотекарем. Мимо библиотеки тогда не мог пройти ни один ученик. Свободно ориентировавшаяся в море названий, авторов, эпох и произведений, она притягивала в мир литературы каждого. А для сына библиотека была вторым домом, он оставался там до вечера, до конца рабочего дня.
Кроме того, как и все мальчишки, Котэ увлекался спортом, в детстве он был одержим скачками, а рядом с манежем был стадион, и после скачек они с отцом шли на футбол, в эту игру он влюбился с первого матча. Котэ был мастером спорта по баскетболу и капитаном юношеской сборной в составе «Динамо».
А еще заботливая мама отдала сына и дочь в хореографическую студию при театре оперы и балета, и они закончили ее. После дебюта в «Щелкунчике», казалось бы, от балета Махарадзе ничто не могло спасти. Но лет в 15-16 он зашел в театр Руставели. Увидел там Акакия Хорава в «Отелло» и обомлел.
Так судьбой Котэ Махарадзе стал драматический театр. Он поступил в театральный институт и на отлично закончил его на курсе Додо Алексидзе, который и позже считал Махарадзе своим верным учеником.
Легкий в общении, живой, эрудированный, бесконечно изобретательный в шутках и розыгрышах, Котэ еще со студенческих лет был в центре внимания. В театральном институте он вечно выпускал какие-то стенгазеты, «молнии», организовывал вечера юмора, был капитаном баскетбольной команды, за которую болел весь институт. Театралы запомнили его еще со студенческой роли Керубино в «Женитьбе Фигаро». Мальчик-юноша, хрупкий, пластичный, восторженно-влюбленный, говорят, он был легок как стих Бомарше и изящен, как сама французская комедия.
После театрального он был принят в театр имени Ш.Руставели и оказался в гуще театральной борьбы, сотрясавшей театр. Он был одним из самых активных в содружестве актеров «Швидкаца», объединившихся вокруг легендарного режиссера-новатора Михаила Туманишвили. Тогда спектакли с участием молодой когорты гремели в Тбилиси.  В своей книге «Режиссер уходит из театра» Михаил Иванович писал о Махарадзе: «Умный, темпераментный, расчетливый в работе, больше других любящий книгу, влюбленный в Маяковского, сочиняющий футуристические стихи, остроумный Котэ Махарадзе. По амплуа скорее всего герой».
В первом же спектакле Махарадзе оправдал это амплуа «швидкаца», он сыграл пламенного Юлиуса Фучика («Люди, будьте бдительны!»).  Зато в другом спектакле его ждала уже острохарактерная роль, нисколько не похожая на предыдущую. В искрящемся праздничной театральностью «Испанском священнике» он сыграл скупого стряпчего Бартолуса, сыграл старика, будучи юнцом – вот где пригодились ирония, природный юмор, обостренное чувство пластики и внешнего рисунка роли. В поисках характера своих героев Махарадзе, виртуозно владеющий своим телом, ощущающий его как послушный инструмент, часто шел от пластики.
В «Швидкаца» блистала Медея Чахава, она и стала женой Махарадзе. У них появилось двое детей – дочь Мака Махарадзе, будущая знаменитая прима-балерина, и сын Ивико – актер и спортивный комментатор. А старшим из детей в этой семье был сын Медеи Чахава от первого брака Темур Чхеидзе, в будущем главный режиссер театра имени Марджанишвили и Петербургского БДТ. Темур всегда вспоминает, что основным багажом из зарубежных поездок спортивного комментатора Махарадзе, были книги, о которых в СССР могли слышать краем уха, а говорить только шепотом.
Кстати, спортивным комментатором Махарадзе стал случайно. Он был уже заслуженным артистом, когда его однажды попросили комментировать по радио игру  баскетболистов, тогда в Грузию приехала американская команда. Он попробовал, а дальше пошло-поехало –  баскетбол, потом футбол, сначала на грузинском, позже и на русском. Но он никогда не забывал о театре. Николай Озеров вспоминал, что в Испании, на чемпионате мира по футболу, Котэ в свободное время работал над ролью.
За 23 года работы в руставелевском театре Махарадзе сыграл около сотни ролей, здесь были и успех, и проходные роли. Его творческий диапазон постоянно расширялся, он работал в разных стилях и жанрах. Запомнился зрителям комдив Киквидзе, которого называли «грузинский Чапаев» («Песня о соколе»), Креонт в «Царе Эдипе»,  рыцарственный Лаэрт в «Гамлете», сказочно-таинственный Оберон в первой постановке М.Туманишвили «Сна в летнюю ночь». Наиболее ярко актерская индивидуальность Махарадзе проявилась в роли Андареза в постановке Додо Алексидзе «Бахтриони». В 1967 году К.Махарадзе получил звание народного артиста республики.

НОВАЯ ТЕАТРАЛЬНАЯ ЭРА
С 1970-го для него началась новая эра – театр им. К.Марджанишвили. Большой успех принесли Махарадзе роли в постановках его учителя  Додо Алексидзе: Нароков в «Талантах и поклонниках», итальянец Терачини в «Памяти сердца». А в «Дон Карлосе» маркиз Де Поза в его исполнении становился по сути главным героем, это был символ идеальной дружбы. Особенно запомнился его Квачи в созданной самим Махарадзе инсценировке романа М.Джавахишвили «Квачи Квачантирадзе». Вместо привычного отвратительного Квачи на сцене – пройдохи-ловкача, перед зрителем был обаятельный, «катастрофически неотразимый», а значит, и более опасный авантюрист. Как говорил сам Котэ, этакий грузинский Остап Бендер.
Мне, например, очень запомнился его Мурман из «Провинциальной истории» в постановке Медеи Кучухидзе. Элегантный, вальяжный, чуть снисходительный столичный премьер – это вначале. А после разоблачения он  вдруг тускнел на глазах, сникал, почти съеживался, будто внутри него погасили светившийся фонарь. Но одной из лучших его ролей я считаю Каренина, он его осовременил и очеловечил. Махарадзе говорил, что подспудно шел к этой роли от пластики: он «видел» Каренина страшно медлительным, без единого жеста – неподвижные руки всегда строго внизу. И вот в эту ходячую мумию артист умудрился вдохнуть жизнь. За этой ледяной недвижной оболочкой был виден человек со своим достоинством, со своей болью и страданиями. Когда Каренин плакал – это было как гром средь ясного неба, это все равно, что плачущая статуя Командора.
Но знаковым во всех смыслах была для Махарадзе роль Уриэля Акосты в возобновленной Верико Анджапаридзе постановке легендарного спектакля Марджанишвили, где когда-то блистали сама Верико и Ушанги Чхеидзе. Именно там впервые партнершей Котэ была Софико Чиаурели в роли Юдифи. В спектакле, не для них поставленном, им было очень трудно. Котэ говорил, что вначале никак не мог репетировать. Его выручила тогда музыка, она несла в себе стилистику образов, мизансцен, и он почувствовал нечто неуловимое, чего не мог найти раньше. Кроме точно схваченного внешнего рисунка роли, он еще умудрился патетику смягчить печалью, человеческой горечью.
Эта совместная работа  с Софико стала поворотным моментом в их жизни. Хотя они были знакомы давно и часто пересекались в театрах, но, оказавшись партнерами, ближе узнали друг друга. Когда они поженились, друзья Котэ привезли в подарок якорь – настоящий, чугунный. Чтобы друг в семейной жизни, наконец,  бросил якорь. Этот якорь всегда стоял в их доме. Софико говорила о нем: «С Котэ мне очень легко. Он не навязывает своего, он тонкий, любящий, внимательный. Недаром он прослыл донжуаном. Меня это не волнует, ведь это было до моей эры».
Так Софико и Котэ объединили два семейных клана. Софико обожала дочь Котэ, балерину Маку Махарадзе, а Мака была в восторге от мачехи. Наверное, такое редко где встретишь.

ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА
Так же, как щедра была к Махарадзе природа, так и он всю жизнь оставался невероятно расточительным в трате себя. Замечательно сказал о нем Католикос-Патриарх всея Грузии Илья II: «Махарадзе – это необыкновенный феномен. Он мне напоминает неугомонную реку Терек, течение которой невозможно остановить».
В 80-х годах, во времена подъема национального сознания, он окунулся в историю и публицистику. Будучи интереснейшим рассказчиком, он подспудно мечтал о театре одного актера, и осуществил эту идею. В Грузии появился новый театр. Начиналось все с его моноспектаклей. В них история Грузии представала в театрально-философском аспекте. Эпохи, царствования, события, нравы, выдающиеся личности показывались с доскональностью историка и подавались с пафосом гражданина. И каждый раз это был новый взгляд, открытие неизвестного.
Котэ Махарадзе остро чувствовал пульс времени. И не случайно его первый моноспектакль был  посвящен великому Илье Чавчавадзе по книге Акакия Бакрадзе. В спектакле Котэ раскрывал и уникальную личность литератора и публициста, и в то же время делал акцент на актуальных темах наследия Чавчавадзе – его патриотизме, совсем не означавшем самоизоляции. Актер предлагал зрителям несколько версий гибели Ильи, давая толчок к размышлениям над сутью и последствиями этой трагедии.
Спектакль имел громкий резонанс, билеты было невозможно достать. А сам театр стал своеобразной общественной трибуной, с которой звучала четкая гражданская позиция. В 1989 году представления проходили в заброшенном, холодном помещении, никак не приспособленном для театра – некогда это была летняя резиденция царицы Дареджан.
Махарадзе был автором серии моноспектаклей по истории Грузии и царской династии Багратиони. Они появились в те годы, когда жития царей и их деяния были для общества закрытой страницей. В каждом новом спектакле сквозь факты и великие деяния выдающихся людей всегда проглядывал человек, со своими привычками и слабостями. Например, в моноспектакле об Акакии Церетели самым большим открытием для публики стало известие, что этот поэт с таким музыкальным стихом, был абсолютно лишен музыкального слуха. И при этом почти каждое второе его стихотворение, начиная с «Сулико», стало песней.
В 1990 году это пристанище у театра отобрали. На какое-то время театр приютил театральный институт, там Махарадзе поставил «Багратиони», который получил Гран-при на международном фестивале в Киеве.
Позже Софико и Котэ решили открыть театр одного актера в доме-музее Верико Анджапаридзе, то есть в своем же доме. Театр назвали «Верико». Друзья Котэ  шутили, что Махарадзе войдет в историю как единственный артист, который назвал созданный им театр именем своей тещи. Софико всегда подчеркивала, что идея создания театра принадлежит Котэ, и это его страсть и призвание. Она же всегда мечтала, чтобы гостиная родителей ожила вновь, и это осуществилось. Зрителей помещалось немного, человек 80, но зато легко устанавливалось общение актера и публики. Софико называла его «театр крупным планом».
И самый нашумевший моноспектакль Котэ Махарадзе – «Сталин» смотрели уже в этой знаменитой гостиной. Он вызвал буквально бурю, не оставив равнодушными ни поклонников вождя народов, упрекавших артиста в недостатке пиетета, ни антисталинистов, усмотревших в спектакле апологетику кровавого диктатора. Готовя сценарий, актер переворошил горы литературы, работал в архивах Москвы, Гори. В спектакле в захватывающем калейдоскопе сплелись факты и мифы, политика и религия, пафос и ирония. Яркий, захватывающий рассказ – ни стремления к перевоплощению, ни показного актерства. Три с половиной часа самой насыщенной информации.
Софико и Котэ тогда удалось сохранить «дом открытых дверей», как было при ее родителях. Этот дом – живая история грузинского театра и кино, сами стены пропитаны духом прошлого, здесь своя аура. И зрители сюда приходили не развлечься, а прикоснуться к своей истории. Этот дом был оазисом жизни. В нем можно было увидеть Ванессу Редгрейв, Сергея Юрского, Евгения Евтушенко, Елену Образцову, Зураба Соткилава…
В одной из наших бесед с Котэ Махарадзе он сказал замечательные слова, которые можно считать его завещанием: «Искусство, наука, спорт – это вне национальностей и над политикой. И не важно, откуда мы родом – мы все с планеты Земля. И каждому из нас когда-то предстоит произнести: «Остановите Землю, я сойду».

Вера ЦЕРЕТЕЛИ