Сказать по совести, не завидую тем, кто берет интервью у Каринэ Халатовой.
Каринэ – непростой  собеседник и трудный человек. Ее настроение непредсказуемо, она – словно флюгер, обдуваемый какими-то неведомыми нам ветрами, словно сейсмограф, фиксирующий горизонтальные и вертикальные волны на иных планетах. Что нам до иных планет? А Каринэ есть до них дело. Совпасть с ней в расположении духа – удача. Она как будто несет в себе вечную, неодолимую боль, и когда случится очередной  приступ боли – неизвестно. Трудно с Каринэ. Она абсолютно интеллигентна, но может быть обезоруживающе невежлива, потому что не признает ложной вежливости и любой показной улыбке предпочтет раздражение или недовольство, но – искреннее. Поэтому завидую ее друзьям. Легко представить, какая естественная и надежная она в дружбе. Достаточно увидеть, как прекрасно, заразительно, по-настоящему  она улыбается...
Поговорив с ней, убеждаешься, что Каринэ Халатова – не только поэт, переводчик,  журналист, филолог... Она справедливо называет Россию своей второй родиной, но, понимаете, она – настоящая армянка. И за ее плечами – не только опыт лично прожитого, но и история пережитого ее любимой на веки вечные Арменией. А значит почувствовать и понять Каринэ, не почувствовав и не поняв  боль и счастье Армении, - просто невозможно.

- Вы долго жили в Москве, а затем вновь вернулись в Ереван. Каковы были причины отъезда, каковы причины возвращения?
- Такое наблюдается во всем мире – рухнул «железный занавес», и люди начали разъезжать по миру. В этом нет ничего плохого. Бегут от чего-то плохого к чему-то хорошему... В Армении в тот период – это был 1993 год - не было света, газа, темно, холодно, заработка нет... Мне повезло - было куда ехать. И я поехала к брату в Москву, побыть там до следующей весны, немного согреться. И случилось так, что я нашла работу, стала востребована, зарабатывала профессиональным трудом - издательским, журналистским. И осталась. Москва, Россия – это моя вторая родина. Я кровно  связана с ней. Я не на чужбину ехала. Уехать, скажем, в Америку или Англию я бы никогда не смогла... Но в один прекрасный день меня, конечно, потянуло обратно. И я вернулась. Издала книжку «Тоска» Рачия Кочара. Тоска о родине... Эта книга о том, как после трагических событий 1915 года, той страшной резни, семья оказывается в восточной Армении, но тоска тянет на родину, к другой половинке, и человек вдруг срывается в западную Армению, туда, откуда он родом...
- Это первый перевод «Тоски» на русский язык?
- Издание цельной книгой на русском – впервые. 100-летие со дня рождения Кочара было отмечено этой книгой с моим предисловием, которая издана по государственному заказу. Я включила в нее отрывки из замечательной публицистики Кочара, посвященной проблеме 1915 года. У него была мысль о диалектике отношения к этому вопросу. Это был человек, который  знал, что такое 1915 год, все это выстрадал, вынес на себе... Во время Великой Отечественной войны ушел добровольцем на фронт, все пять лет служил военкором и защищал родину, потому что знал, что родину надо защищать, знал, что такое потеря... Шло время, он видел, что проблема потерянной родины остается, а для людей с таким мышлением, миропониманием это было вдвойне тяжело и важно. 24 апреля 1965 года, в день 50-летия геноцида, в Ереване жестко подавили массовые выступления людей, которые выдвинули требование вернуть земли. Кочар был одним из первых идеологов, пропагандистов этого движения. Он скончался у себя на даче в Лусакерте в начале мая 1965 года, потому что до него дошла весть, что выступление провалилось, всех арестовали. Ему было 55 лет, но сердце было больное и не выдержало.
- Какое значение имеет для того, что объединяет и характеризует нацию, трагический пример такой беды, как геноцид?
- В 1915 году был не первый геноцид армян. Массовые убийства армян происходили и в XIX веке.  Понимаете, люди разъезжаются не потому, что им холодно, как было холодно мне, а потому, что их выводят в пустыню, гонят и по дороге убивает... Разъехались все потомки. Потеряли земли. А что такое потеря земель, вы сами знаете. Нет места, где жить. Вернуться? А где жить? На одной ноге стоять? Каждый год 24 апреля мы отмечаем этот день... Трагедия ударила и по мышлению, и по психике. В тебе постоянно сидит боль потери, она передается, мне кажется, генетически. Тяжело видеть эту несправедливость. Земли надо вернуть. И, во всяком случае, надо признать факт геноцида. В Турции сейчас живут новые поколения, это, слава богу, люди с другим пониманием. Зачем им кровавое пятно в истории, оставленное их властями? Тяжело...
- У вас даже голос упал... Расскажите, пожалуйста, о второй книге, которую вы недавно перевели, – «Возвращение» Вальтера Арамяна.
- «Возвращение» - это книга человека, который подвергся сталинским репрессиям, его молодым отправили в ссылку, и он там провел около 20 лет. Первую половину  срока – на Колыме, где уцелел чудом, вторую – на поселении в Сибири. В общем, вся его молодость прошла в ссылке. До отъезда в Москву я переводила небольшие рассказы Арамяна о старом Ереване и его сибирские рассказы – «северные зарисовки». Он не писал их в стол, это не колымские рассказы. Он всем рассказывал о Колыме, но писать об этом, как он мне говорил, ему было тяжело. Под конец жизни, когда началась перестройка, он  набросал какие-то заметки. И я впервые увидела не рукопись, а то, что надо было сделать рукописью... Северные рассказы – это то, что пишет о Сибири, о Севере армянин, который там жил, вышел на поселение. А рассказы о Ереване 20-30-х годов – это рассказы о том,  что он оставил в молодости, перед ссылкой. Сибирь тоже стала его родиной. И с той родины он снова вернулся на эту. Но реальной жизнью он не жить не смог, все время был в воспоминаниях... Издание «Возвращения» приурочено к 100-летию со дня рождения Вальтера Арамяна. Оно вышло с небольшим опозданием, но, когда я пришла с предложением выпустить эту книгу,  председатель Союза писателей Армении Левон Ананян сказал (как же это точнее перевести с армянского?), что «мы должны отдать долг души нашей» и издать эту книжку обязательно... Обе книги – и «Возвращение», и «Тоска» -  были презентованы в Союзе писателей, имели большую прессу. «Тоску», я считаю, надо перевести на все языки, потому что это проблема всех народов, которые теряют родину... А сейчас теряют родину, сами видите, очень многие, проблемы миграции, эмиграции по-прежнему актуальны во всем мире.  Люди отчаиваются, покидают родные земли, уезжают, и, мне кажется, заболевают какой-то странной болезнью... Мне очень сложно об этом говорить... Расставание с родиной – это всегда очень болезненный процесс. Даже если человек где-то живет хорошо, он всегда в сердце несет память о родине. Вот, например, на фестивале выступал Бахыт Кенжеев, и он, по-моему, сам не услышал, с каким чувством произнес слово «на чужбине»...
- Вы переводили произведения, полные такой боли...  Какие стихи вы писали в этот период?
- Вы сами прекрасно понимаете, что эти вещи не взаимосвязаны. Поэтическое мышление – это «я вижу то, что вижу я»... Кстати, я в это время не просто перевела Арамяна и Кочара, но и обнаружила и собрала всю  армянскую лагерную литературу, которая не была исследована. До сих пор не все издано даже на армянском языке. У меня готова книга «Дело №...», где собраны мои статьи и очерки, написанные о репрессированных армянских писателях, отрывки из их произведений  и произведений тех современных авторов, которые затрагивали эту тему. Я исследовала почти все дела в архивах Армении... Еще до своего отъезда в Москву мне предоставилась возможность вести рубрику «Дело №», и я публиковала эти материалы в очень популярной тогда газете «Республика Армения». Я встречалась с очевидцами, которые видели, беседовали в заключении с некоторыми из наших репрессированных писателей Забел Есаян, Егише Чаренцом... Эти воспоминания были опубликованы. Но все равно до сих пор у нас об этом в полный голос не сказано...
- Когда вы работали с этими материалами, какое начало в вас было сильнее – журналистское или филологическое?
- Во мне говорили и журналист, и филолог. Обязательно. А сейчас я работаю с произведениями великого, мирового масштаба сатирика Лера Камсара. Камсар тоже был репрессирован, и когда его выпустили, ему не разрешили жить в Ереване, и он провел долгие годы на поселении. Его не признавали, ему не разрешали печататься. Он был очень независим, писал все, что думал. Я не могу назвать его антисоветчиком. Но у него был совершенно другой взгляд и на коммунизм, и на социализм. Он нашел свою лексику, свое видение. Конечно, такого человека признавать и разрешать было невозможно. Помог ему Рачия Кочар. Его назначили главным редактором сатирического журнала  «Возни» («Еж»). Он заявил, что даст согласие, если у него будет публиковаться Камсар. Ему ответили «да» при условии, что Камсар возьмет псевдоним. И таким образом Кочар дал ему возможность зарабатывать гонорарами. Две  разные судьбы... До сих пор под кроватью у внучки Камсара лежит деревянный чемодан тех времен, полный пожелтевших рукописей. Они до сих пор не изданы.
- Богатство под кроватью – чемодан с рукописями...
- Так они к этому привыкли - в свое время в семью приходили с обысками, и они всю жизнь прятали рукописи.... Я перевела рассказ Камсара «Письмо Николая Второго Ульянову-Ленину». Дата написания - 1918 год. Только задумайтесь над названием и временем написания... Впервые я опубликовала этот рассказ на русском языке в хорошем литературном журнале, который выходит в Нагорном Карабахе. И когда к нам из Италии приехала известный переводчик Елена Костюкевич и прочитала этот маленький рассказ, она была удивлена и заинтересована, ведь и по одному рассказу можно судить и о таланте, и о смелости. Она начала расспрашивать, кто этот сатирик? Мне лишь оставалось ответить как есть: «Не переведен».
- Вы все-таки ушли от вопроса о стихах...
- Я стихи писала и пишу только потому, что всю жизнь считала – если я перевожу, то  должна иметь и свое слово, должна и сама писать.  Чистый переводчик, не имеющий своего творчества, вызывает у меня какое-то подозрение. Пиши все что хочешь, только пиши. У меня так сложилось, что сейчас люди считают, что я больше поэт, чем переводчик... Я сама не делаю такого вывода. А дело было так. Когда я жила в Москве, там издавали справочник членов Союза писателей Москвы, куда я попала автоматически, сдав свое советское удостоверение. Спустя какое-то время в этом справочнике я прочла информацию о себе: «Халатова Каринэ Юрьевна, поэт». Когда я сдавала документы, то написала «переводчик». Видимо, перепутали...
- Судьбоносно перепутали.
- Мне было так неудобно... Но стихи накопились, это был 2009 год. Моя мама была при смерти, я торопилась, очень хотела, чтобы она увидела книгу изданной... Вот так. Издала, посвятила маме...
- Есть точка зрения, что стихи уже где-то есть, поэту надо только их уловить и записать. Как вам кажется, вы диктуете стихам, какими они должны быть, или они вам диктуют себя?
- Понятно, что творческий процесс – это таинство. У нас очень сильно работает подкорка, о которой мы ничего не знаем. Ходишь, дышишь, что-то делаешь... Ничего не пишешь? Неправда! Всегда пишется. Где-то внутри, в подкорке. Потом приходит момент, ты садишься и записываешь. Вот посмотрите - я знала, что приеду сюда, на фестиваль, что здесь мы будем читать стихи, старые читать не хотелось, я села и написала три новые стихотворения.
- То есть где-то они уже были?
- Да. Пишется каждый день – в голове, в подсознании. События, наблюдения, мысли – все откладывается, а потом формируется в стихи. Стихотворение иногда может родиться из  одного слова, одного случайного образа, и ты даже не знаешь, что потом он войдет именно в такое стихотворение. Это неисповедимо.
- Бродский говорил, что поэт, начиная писать стихотворение, зачастую не знает, чем оно закончится... У вас бывает так?
- Свои стихотворения я всегда стараюсь привести к очень неожиданному концу, чтобы удивить читателя. Читатель должен удивиться.
- Удивиться сюжету или образу?
- У меня и сюжеты есть, и образы. В стихах я рассказываю. Есть очень дорогой для меня отзыв – молодой человек 16-ти лет, прочитав книжку моих стихов, молча закрыл ее, положил на полку, гду у него лежат любимые книги, и сказал маме: «По этим стихам я когда-нибудь поставлю спектакль или сниму фильм». Сейчас этот человек учится на режиссера...
- Он увидел драматургию в ваших стихах...
- А она есть. Вообще, переводчик – очень своеобразная фигура, он и режиссер, и драматург, и артист, который играет много разных ролей, ведь разных авторов я должна по-разному перевести. Видимо, у меня это и в стихи перешло.
- Каким все-таки должен быть перевод?
- Это очень спорный момент. Прежде всего надо уметь писать. Ведь когда ты начинаешь переводить, ты пишешь. Буквализм, слепое следование недопустимо. Мой принцип таков – то, что написано для армянского читателя, я пишу для русского. Русский читатель воспитан в определенном восприятии. И начинается таинство искусства на грани балансирования – подать армянское мышление для русского мышления. Когда ты это хотя бы осознаешь, это уже большое дело. Многие авторы, видя мой перевод, говорили мне – это лучше написано, чем у меня. И это нормальные авторы, которые поняли, что русский перевод делается для русского читателя.
- Расскажите о форуме переводчиков и издателей стран СНГ и Балтии. Это такое  большое дело.
- Как большое? Это великое дело.
- Принимаю поправку.
- Когда я вернулась из Москвы, то связи, налаженные за это время в России, продолжились. Не я так хотела – так сложилось. Проектом занималось Министерство культуры Армении. Армения была выбрана потому, что, вы сами знаете, это переводческая страна, в начале октября у нас даже отмечается праздник переводчиков при поддержке первопрестольного Эчмиадзина – в этот день ежегодно награждаются лучшие переводчики. И как раз приезжают люди из других стран. Как потом говорили, со мной проекту повезло, в общем-то, я самый  подходящий для этого человек. Три года подряд я готовила и вела форумы – второй, третий и четвертый. Конечно, не я одна, работала замечательная команда. Начиная с третьего форума, пошла популярность – все рвались, все хотели приехать. К сожалению, форум не безразмерен, но все равно приезжало очень много издателей, писателей, переводчиков....
- Каковы реальные результаты этих форумов?
- Начиная с первого форума, все шло по восходящей. Были очень хорошие темы – «Перевод: язык и культура», «Практика перевода и рынок: механизмы взаимодействия национальных литератур», «Финансирование и продвижение переводной литературы»... Это были не просто встречи, «круглые столы». Я хотела, чтобы из этого что-то вышло. Мы сделали каталог писателей-переводчиков стран СНГ и Балтии, подготовили 158 статей о переводчиках из 13 стран. Мы создали профессиональный сайт форума, я стала  его редактором, и мы решили сделать электронную версию каталога и поместить на сайт. Вокруг объединялись люди. А это и есть результат – создан большой капитал личных связей. Люди узнают друг друга, пишут, переводят друг друга, переписываются. Наша уважаемая Маквала Гонашвили перевела «Манас» только благодаря тому, что, по-моему, на третьем форуме выступила одна из сказительниц «Манаса», и грузины тут же наладили с ней личные контакты. Форумы стали примером, который вдохновляет людей, и в Кыргызстане, Узбекистане появились ассоциации переводчиков. Пока не удалось создать действующий фонд финансирования  переводов. То есть сделать так, чтобы издатель выкладывал деньги на издание, а мы могли бы оплатить перевод. Но сразу все не бывает. Надеюсь, постепенно получится...
- Форум переводчиков, как я понимаю, дает не только материальные результаты. Говоря о наших фестивалях, Патриарх Грузии назвал их «невзорванными мостами». И это, наверное, не менее важно...
- А мы строим новые мосты, имея большой опыт прежних мостов, потому что приходят люди новых поколений. К тому же старые мосты, я уверена, не взорваны и не рухнули – они, может быть, заросли, на них не обращают внимания. Люди переориентировались, а потом вдруг увидели – а старый мост-то стоит, давай очистим его, и восстановим то, что было – грузино-армянские отношения, отношения с Прибалтикой, Украиной... И оказывается – капитал был, мы им просто не пользовались. Это и называется возвращение. Надо возвращаться ко всему хорошему. И на родину тоже...
- Вы могли бы назвать своих учителей?
- Конечно! В переводческой и журналистской деятельности у каждого должен быть человек, на которого ты можешь указать и сказать – это мой учитель. Даже если этот человек когда-то сказал тебе лишь одну фразу, но именно она оказалась сопутствующей по всей жизни. Мне преподавали Левон Мкртчян, знаменитый писатель, критик, теоретик перевода, и Нинель Хачатурян, его супруга. Они вели переводческие семинары, когда я училась в Ереванском университете, и со второго курса я профессионально занималась теорией перевода. Нинель Арташесовна преподает до сих пор. А в журналистику меня вводил известный журналист Иосиф Вердян, он первым читал мои тексты, давал направление, и этого было достаточно, чтобы дальше что-то делать самой. Я человек очень самостоятельный, но когда мне говорят что-то толковое, я всегда прислушаюсь... Теперь уже меня приглашают преподавать, но я не преподаватель по натуре. Для этого только багажа знаний недостаточно. Твердить каждый раз одно и то же я не в состоянии, могу сорваться. Мне надо, чтобы меня понимали сразу, чтобы не приходилось повторять.
- Но вы сказали, что иной раз достаточно одной фразы... Может быть, у вас уже кто-то учится...
- Пусть учится. Вы знаете, в начале 90-х, когда у меня был подъем в журналистике, который продолжился в Москве, мне стали подражать.
- Это льстило или раздражало?
- Я ничего не испытывала.
- Меня бы раздражало, скажу честно.
- Один наш автор, увидев мой редакторский текст, сказал мне: «Каринэ, вы очень щедро раздаете свое другим, щедро редактируете. Как вы так можете?» А у меня иначе не выходит. Так получается поневоле – надо же работать красиво, качественно. Не надо быть скупым. Всегда все, сделанное тобой, обязательно сторицей воздается, рано или поздно откликнется, аукнется...
- Все, что спрятал, то пропало?
- Да, да. Такой была моя мама. Она отдавала щедро...
- К какой работе вы приступите, вернувшись домой?
- Есть переводческие замыслы – буду пробовать себя как переводчик поэзии. Закончила перевод хорошего армянского драматурга Каринэ Ходикян. У меня готовы две моих книжки – журналистские. Оказалось то, что было написано за многие годы, достойно того, чтобы сделать из этого книгу и прочитать сегодня.  Я, конечно, осталась журналистом, от этого не уйдешь, но в  журналистику соваться мне не хочется. То, что царит сейчас в этом деле, неприемлемо. Недавно я давала интервью молодому журналисту, доверилась ему, надеялась, что он умеет работать с текстом. А он, послушав меня, не смог потом изложить материал. Он, оказалось, что слышит, то и пишет, и был очень удивлен моим недовольством. Шею бы ему намылить... (Смеется). В сегодняшней журналистике – низкий уровень профессионализма, отсутствие поиска, плохой язык... Для издания моих книг нужен спонсор, я его ищу, другого выхода нет.
- Это сборники ваших статей?
- Одна из них детективно-документального жанра, потому что я долгое время занималась криминальной тематикой  в журналистике. В Армении начала, в Москве продолжила.
- Сложно было работать в этом жанре?
- Очень. Совсем не по моему характеру, я ужасно не боевая. Но очень интересно,  я даже была на ночных дежурствах... Со своей книжно-литературной тематики я вдруг переключилась на криминально-автомобильную, и была очень рада, потому что к этому времени у меня возникло отвращение к общественно-политическим темам. Там было много лжи. А от работы надо получать удовольствие.
- А когда человек пишет на темы культуры, там не может быть лжи?
- Там должна быть искренность. Правда. Ну что скрывать в культуре? Это же не политика. Политики брешут, а писатель должен быть открытым и откровенным. Когда он начинает кокетничать, читатель это чувствует.
- На какие темы вы ни за что не согласились бы писать?
- Политические. В свое время Вердян дал мне задание пойти на пресс-конференцию одного политического деятеля, а после сделать с ним интервью. Это было мое единственное проваленное задание – я не смогла подойти к деятелю, зная, что это была нечистоплотная личность. Потом Вердян мне сказал: «Ты к нему не подошла? Я так и думал».
- Зачем же он вам дал такое задание?
- Он проверял, насколько я верна себе. Я не могла писать о политике, для меня это было очень мучительно. Надо иметь другой склад ума, а у меня все-таки не чисто журналистский ум.
- Сможете написать о деятеле культуры, который вам неприятен?
- Если я с ним говорю непосредственно и говорю то, что думаю.
- Значит, правда и ничего, кроме правды?
- Так мама с папой научили на мою голову.
- Тогда скажите правду - в чем значение фестивалей, подобных нынешнему?
- Низкий поклон и благодарность, что такие фестивали существуют и собирают людей. Пишущие, творящие люди очень нуждаются в том, чтобы время от времени собираться, видеться, разговаривать, обмениваться опытом... Хотя, вы знаете, в Ереване на форумах все беседуют, общаются – здесь все-таки кучкуются.
- Так совпало, что на юбилейном фестивале много новых лиц – может быть, просто не все знакомы друг с другом...
- Может быть... Главное – это общение и результат. А результат – это издательский продукт. Надеюсь, что он будет. Ведь именно в фестивальной книге может собраться такой состав авторов, который никогда не соберется вне фестиваля. А память остается в книге.

Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ