click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни. Федор Достоевский


ЖИЗНЬ ПО ЛЮБВИ

Елена Скульская

Елена Скульская – поэт, переводчик, прозаик, драматург. Член Союза писателей Эстонии. Лауреат международной Русской премии (2007). Кавалер Государственного Ордена Белой Звезды (2011). Автор четырнадцати книг. - У вас, как у каждого начитанного и пишущего человека, наверное, есть какие-то литературные ассоциации с Грузией. Но вас с Грузией связывают и личные отношения. Расскажите об этом.
- Мой отец, писатель Григорий Скульский дружил с широким кругом литераторов. Литератор, критик, переводчик Эдуард Елигулашвили был его другом. Каждый год мы встречались в Пицунде, в Доме творчества писателей. Собиралась  чудеснейшая компания, в которой, в частности, был и Натан Эйдельман, который обожал Грузию, Тбилиси. Я страшно горжусь тем, что в дневнике Эйдельмана, который опубликован, есть маленькая заметка  о том, как мы гуляли по Тбилиси. В нашей компании было много грузин, но рассказывал Эйдельман. Натан Яковлевич объяснял нам,  что здесь интересного, что нужно знать и понимать. Я тогда подумала о том, что иногда интересное снаружи видней, а изнутри не всегда все видно... Я познакомилась с Эдиком, заглянув в компанию  к моим родителям, а сама, скорее, больше общалась с его сыновьями, которые моложе меня всего на десять лет. Эдик был необыкновенно изысканным джентльменом. Я очень долго не понимала, что он за мной ухаживает. Но однажды он сказал моему отцу, сидя за шахматами: «Я безумно влюблен в вашу дочь». А у меня есть сестра, которая старше меня на 11 лет, папа решил, что речь идет о ней, и сказал: «Вы же оба свободны, зачем медлить?» Жена Эдика, Донара, которую он обожал, к тому времени трагически умерла...  Эдик ответил, что влюблен в младшую. Но я тогда как раз была не свободна... После того разговора прошло много лет. Мы поженились в 1990 году, после почти пятнадцати лет знакомства. И началась упоительная история, когда каждый месяц, иногда и чаще, я прилетала в Тбилиси или Эдик прилетал ко мне в Таллинн... Иногда у нас было слишком мало времени для пересадок, и мы встречались в Киеве, Москве, Петербурге – там, где были прямые рейсы из Таллинна и Тбилиси. Кстати, Эдик был тогда корреспондентом «Литературной газеты» в Грузии, его обслуживала машина, а водителем был очень мрачный человек по имени Азиз, всегда всем недовольный, который считал, что Эдик совершил чудовищную ошибку, женившись на мне, потому что был убежден, что я все делала неправильно. А делала я вот что. Например, у нас была традиция – по приезде в Тбилиси, после всех пересадок, когда самолет приземлялся, испытания и волнения были позади, из аэропорта мы непременно ехали в центр города, в хинкальную недалеко от памятника Горгасала, ели обожаемые мною хинкали, запивали пивом и только потом ехали домой. Была жива тетя Нина, помогавшая Эдику растить сыновей, и был мужской быт, куда я пыталась внести минимальное женское начало... Когда Эдик уходил на работу в корпункт «Литгазеты», за ним приезжала машина, я просила высадить меня в начале проспекта Руставели, и хотя Азиз был категорически против, я одна гуляла по проспекту, заходила в храмы, картинные галереи, магазинчики, смотрела на людей, и это доставляло мне неизъяснимое наслаждение. Начиналось хождение по Тбилиси, мы много ездили и по всей Грузии... Эдик потрясающе рассказывал, я во все влюблялась, и это становилось частью моей жизни.
- Вы приезжали в Тбилиси по любви...
- Все было прекрасно. Хотя какие-то вещи мне были для меня по-человечески безумно сложны. Скажем, во дворе все здоровались, а в Эстонии совершенно немыслимо, чтобы посторонние люди здоровались или проявляли бы какой-то личный интерес.
- А здесь это в порядке вещей.
- Да-да. Но как-то я пришла домой с победным выражением лица и с торжеством заявила Эдику, что из третьего подъезда со мной никто не здоровается, на что он ответил: «Это неудивительно, потому что в третьем подъезде у нас стоматологическая клиника». А в эстонской журналистской среде, например, никто никогда не звонит друг другу со словами «у тебя вышел очень хороший материал или интересная статья» - не принято, нет такой традиции. Эдика это удивляло.
- А если на улице упадет человек, подойдут? Или издалека вызовут скорую?
- Подойдут, конечно, и протянут руку, и помогут встать, но ровно в тех границах, которые необходимы для данного случая. И не останутся узнать, что там будет дальше... По сути я не прижилась бы в Тбилиси - здесь жизнь очень на виду. У тебя нет закутка, в котором ты сам по себе. Такой закуток надо себе выстраивать, выкраивать специально. А в Эстонии ты всегда сам по себе. Я могу прийти в театр, ресторан, на любое мероприятие одна, неважно замужем я или нет, и это абсолютно нормально. В Грузии, если женщина одна, далеко не всегда она может пойти куда угодно. И еще – в Грузии очень строгий ритуал взаимоотношений. Это все знаково – как вы поцеловались при встрече, как вы посмотрели, как вы пошутили, позволили ли вы себе рискованную шутку даже в своей компании... И Эдику были очень тяжелы какие-то мои европейские привычки – я могла рассказать смелый анекдот, что было принято у нас в кругу журналистов, я курила, я могла с удовольствием выпить. Это его ужасно травмировало, и я прекратила все это делать...  В Таллинне  поначалу Эдику казались странными и фривольность тостов, и свобода обращения. Когда мы начали работать вместе в одной редакции, я - в отделе культуры, а он – в отделе международной жизни,  его страшно раздражало, что его жену кто-то на ходу может запросто приобнять, поцеловать. Но у нас так принято. И тогда он перенес рабочий стол из своего кабинета в мой. Завотделом его спрашивает: «Эдуард Вениаминович, почему вы сидите в отделе культуры?» Эдик ответил: «Мне так спокойнее». Или, например, мы идем по улице, с кем-то здороваемся и идем дальше. Эдик все время спрашивал: «А почему вы не останавливаетесь?» У нас не принято прерывать течение чужой жизни. И я должна вам признаться, что мне соприродна моя эстонская жизнь – там у человека есть право пережить и радость, и несчастье так, как ему хочется. У меня однажды в Тбилиси заболел зуб, так человек тридцать взялись мне помочь – мне вызывали врачей, к кому-то мы поехали домой, кто-то повез на рентген, а потом в течение трех дней все звонили и спрашивали, как мой зуб. Я была в совершенном изумлении – для меня это невероятно, и я бы к этому не привыкла, это так противоречит моему самоощущению... Я, например, всегда в хорошем настроении. Но я видела в Грузии, что если в компании кто-то грустит, все у него спрашивают, что случилось, и очень часто человек объяснял, отчего он грустный,  и все пытались найти решение его проблемы. С одной стороны, это колоссальная защищенность – ты словно входишь в большую семью. Кстати, меня тепло приняли родственники и подруги первой жены Эдика – для меня тоже это было странно, такая душевная щедрость... Помню, мы праздновали в Таллинне мой день рождения, ожидалось много гостей, и я позвонила сестре, которая  живет на другом конце города, и попросила ее захватить табуретки, положить в багажник машины...
- А почему не попросить у соседей?
- Именно это и поразило Эдика: «Я не понимаю, как это – не обратиться к соседям?» А у нас так не принято – стучать, звонить, просить, интересоваться чужой жизнью... Эдик, допустим, меня спрашивает, как поживает такой-то эстонский писатель, как устроена его жизнь, женат ли он. Я говорю, что знаю этого человека двадцать лет, но никогда не задам ему такого вопроса -  это кажется жутким вмешательством в личную жизнь. Масса моих близких друзей не знают, как устроена моя жизнь, мой быт. А для Эдика это было потрясением и казалось чудовищным равнодушием... И все-таки, поначалу все было прекрасно. А потом  наступили сложные времена... Я даже немного подкалывала Эдика, что выходила за богатого, известного человека, а прожила в таком статусе меньше года. Когда начался первый грузино-абхазский конфликт, мы отдыхали в нашей любимой Пицунде, и весь этот ужас нас коснулся впрямую.  Август 92-го, ужасная жара. У меня было какое-то тяжелое предчувствие, и я почему-то все время просила его уехать, но мы не успели. Все это началось, и надо было как-то выбираться. Мы отдали все деньги, какие у нас были, какому-то человеку, который обещал нас вывезти из Пицунды. Он исчез, мы остались без денег... Было ясно, что мне нужно пробираться в сторону Адлера, а ему туда ни в коем случае нельзя было ехать. Я уезжала в автобусе, который постоянно останавливали вооруженные люди и приказывали всем грузинам выйти. 14-летнего мальчика, украинца, заподозрили в том, что он грузин, требовали, чтобы он вышел, но  женщины заголосили, и мы не пустили его всем автобусом... А Эдик должен был пробираться морем. Он плыл на небольшом судне, которое вмещало 50 человек, но на него набилось 200. Люди стояли впритык, и несколько человек от жары и ужаса умерли. Так и доехали – мертвые, стоя... Когда мы добрались до Адлера, без денег, без всего, то, я никогда не забуду, проводница сажала в поезд только тех, кто знал содержание предыдущей серии какого-то сериала, который тогда шел. «Просто Мария», что ли... Проводница была в рейсе и пропустила серию... И только, когда наконец добрались - я до Москвы, а он – до Тбилиси - мы узнали, что оба живы...
- А что делали с теми грузинами, которым приказывали выйти из автобусов?

- Я не знаю... Из нашего автобуса мы не выпустили никого. У меня на коленях сидела трехлетняя девочка... Когда входили с автоматами, она прижималась ко мне и все время повторяла: «Нас убьют? Нас убьют?» Вот так наша веселая жизнь переломилась надвое. Потом я вновь неоднократно приезжала в Тбилиси, у нас было много счастливых и веселых моментов... Но - на трагическом фоне. Однажды мы шли по проспекту Руставели, было тревожное положение в городе, на проспекте -  автоматчики, а на другой стороне был сувенирный магазин. Я обожаю керамику, у меня ею забит весь дом... И я перебежала на другую сторону, вхожу в магазин, а несчастные продавщицы сидят под прилавком, у них там свой быт, кофе себе варят на полу. Я попросила вазочку, которая мне очень понравилась, и они ее отдали мне бесплатно. Ну кому было до сувениров в тот момент? В Тбилиси были перебои со светом, с водой, не ходил транспорт, но театры давали спектакли, и я захотела посмотреть «Ричарда III». Выходить из дома надо было за полтора часа, потому что не на чем было добраться. Когда мы пришли в театр, Эдик представил меня кому-то из администрации театра, ради меня одной вызвали синхронного переводчика с грузинского, и мне в наушники переводили спектакль на русский язык. Подобные вещи производили на меня очень сильное впечатление.
- Сюрреализм... Холод, разруха, военное положение – и «Ричард III»...
- Но так и было... Эдик очень дружил с Резо Габриадзе, мы встречались с ним, были у него в театре. Вообще, яркая жизнь искусства – это самое острое воспоминание и ощущение от всего того, что происходило в Тбилиси. Хотя по утрам мы вставали в пять утра, чтобы занять очередь за хлебом. Из еды иногда был только подсохший хлеб... Но приходил мрачный Азиз, доставал где-то мясо. И по-прежнему всегда делал мне замечания – ты неправильно готовишь, накрываешь, подаешь... Хотя он и любил меня, и жалел... Кстати, сыновья Эдика всегда за меня заступались. У нас были очень добрые отношения, они были рады, что отец, наконец, устроил свою личную жизнь... Но становилось ясно, что все-таки надо переехать в спокойный Таллинн, другого выхода нет. Последние пять лет своей жизни Эдик безвыездно прожил в Таллинне. Постепенно он привык, многое ему стало нравиться, но замкнутость жизни, отстраненность, отсутствие ярко выраженной приязни, симпатии по-прежнему ему были тяжелы... Поразительно, но эстонская пресса заинтересовалась его творчеством. Его переводили на эстонский, и незадолго до смерти он стал яркой фигурой в культурном пространстве Эстонии, одним из очень видных политических обозревателей – не помешало ни незнание языка, ни другой менталитет. Но, к сожалению, все пережитое легло страшным грузом на его сердце, которое, в конце концов, не выдержало...
- Что ждет вас на вашем письменном столе по возвращении домой?
- Я родилась и всю жизнь прожила в Эстонии, знаю эстонский язык, люблю его. Только что я перевела лучшего поэта моего поколения Юхана Вийдинга, он был эстонским Высоцким – артистом, бардом, сочинителем пьес, режиссером. Он покончил с собой в 1995 году. Он никогда не переводился на русский язык – я перевела его впервые. Он был моим другом, у нас были планы сделать взаимные переводы, и вот я перевела 50 его стихотворений. К моей огромной радости презентация книги была и в Петербурге, есть предложения провести презентации и в других городах России. Это моя последняя работа. А вообще я начинала как поэт, всю жизнь пишу стихи, у меня вышло много книг. Потом я стала писать и прозу, и мой роман «Однокрылый рояль» как раз посвящен Эдику. Он удивлялся этому посвящению, потому что в романе нет ничего ни про Эдика, ни про Грузию. А я отвечала: «Для того, чтобы писать стихи, нужна несчастная любовь, а чтобы писать прозу, нужна любовь счастливая». Писать прозу – это долгий процесс, и он требует счастливых отношений. Роман был опубликован в «Дружбе народов», вышел отдельной книгой. Свой следующий роман «Рыбы спят с открытым ртом» я заканчивала, когда Эдика уже не стало, а в повести «Наши мамы покупали вещи, чтобы не было войны» и в некоторых других документальных повестях есть несколько историй, которые мне рассказал Эдик. После смерти Эдика я не приезжала в Грузию, я даже не приехала на открытие мемориальной доски – мне казалось, что мне будет безумно больно, а оказалось – прекрасно, потому что жизнь продолжается, и чем больше проходит времени, тем больше радостного вспоминается, а не трагического и печального. И, кроме того, конечно, я всю жизнь любила грузинскую литературу, хорошо знала грузинскую поэзию в потрясающих переводах... К одному из самых ранних своих стихотворений я взяла эпиграф из Тициана Табидзе: «Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут/ Меня, и жизни ход сопровождает их...» В этом тоже был какой-то знак... Я помню, в Таллинн привозили альманах «Дом под чинарами», и, еще не имея никаких личных связей с Грузией, я его читала и с завистью смотрела на то, с каким литературным вкусом он делается... Именно в Грузии я впервые поняла, что, несмотря на советскую власть, можно быть свободным. В Эстонии тоже была огромная свобода – но свобода того, что издавалось на эстонском, пойди проверь, что они там пишут. Хотя я лично не могу пожаловаться – вещи мои выходили и при советской власти, и после.
- Зато не печатали Довлатова, с которым вы работали и дружили...
- Довлатов был абсолютно свободный человек, говорил все, что хотел, и эстонцы за него очень боролись. Они его очень высоко оценили. Довлатова не печатали, но у него вышла бы книга, если бы не трагическое стечение обстоятельств. Подруга Довлатова оставила его рукописи у человека, у которого на следующий день был обыск. Если бы не этот случай, книга была бы издана.
- Насколько я помню, он писал, что книга была уже набрана.
- Да, совершенно верно. До сих пор жив главный редактор издательства Аксель Тамм, ему 80 лет. Он описан у Довлатова. Он боролся за Сергея. Недавно я написала пьесу по прозе Довлатова «Большой человек в маленьком городе» и пригласила Акселя на премьеру. Поставил пьесу мой товарищ, артист русского театра Эдуард Томан. В спектакле был фрагмент про Акселя, и я попросила у него разрешения, чтобы артист, упоминая его имя, указал бы на него в зале, чтобы люди могли его увидеть. Он ответил: «Ни в коем случае. Я до сих пор не могу себе простить того, что в знак протеста во имя Довлатова я не ушел с занимаемой должности». А ведь он боролся за него до последнего.
- Довлатов описывает заседание редколлегии, на котором его просто сравняли с землей... Это правда?
- Все было даже хуже. Я написала сейчас новые воспоминания, они будут опубликованы в 9-м номере журнала «Звезда». Я там пишу, например, о художнике нашей редакции, которого пустили на это заседание, потому что он сказал, что порвет Довлатова в клочья. А до этого выпивал с ним... Естественно, что нас, друзей Довлатова, никто туда не пустил. Просился прийти мой отец от Союза писателей, ему тоже было отказано, хотя он был заслуженным писателем Эстонии и занимал очень серьезное положение. Все было разыграно,  как по нотам.
- То есть друзья были на его стороне, а система против.
- Да, но кто были эти друзья? Беспартийные в партийной газете, не имеющие никакого права голоса – Миша Рогинский (в текстах Довлатова – Шаблинский) и я.
- Вы фигурируете в его текстах под каким-нибудь другим именем?
- Нет. Довлатов упоминает моего отца и описывает, как папа пытался ему помочь. Довлатов был очень-очень деликатным человеком. Люди, к которым он хорошо относился, как правило, не попадали в его тексты в каком-то искаженном виде. Туда попадали только те, кто «держал реплику» и на которых бы это не сказывалось – какой-то анекдот, смешная вещь, ни в коем случае не оскорбительная, либо те, кого он очень не любил. А вот люди, которые могли бы быть задеты, ранены... Ведь ни одна женщина не попала в его тексты в невыгодном для нее свете, приятельница или возлюбленная, неважно. Но в письмах, которые опубликованы – а у нас с ним была большая переписка – Сережа писал: «Лилька, если немедленно не ответишь, изображу в романе». Я думаю, что он не видел меня в том ракурсе, который не стал бы для меня обидным. И пощадил меня. Вообще, у меня было уникальное положение в отношениях с Довлатовым, потому что в основном его в литературе на тот период и почти до конца жизни окружали люди, которых он считал мэтрами, живыми классиками...
- При этом будучи очень неуверенным в себе...
- Совершенно верно. Я была единственным человеком из его приятелей, кто был его на 10 лет моложе, абсолютно начинающее существо, и меня можно было учить, давать какие-то советы. Когда я пришла в редакцию, мне было года 23. Сережа сказал: «Давайте, я буду вам покровительствовать». И я была единственным человеком, с которым это можно было делать.
- И каким он был советчиком?
- Блистательным. Заботливым и очень снисходительным. Свои литературные кредо он высказывал в письмах ко мне. Но любому другому он бы постеснялся писать то, что писал мне. Иногда мне бывает обидно – эти письма цитируют все без исключения исследователи, но редко ссылаются на имя адресата. Видимо, и тут есть свой табель о рангах.
- Вы говорили, что никто из вас не предполагал огромных масштабов дарования Довлатова...
- Из друзей, которые в это время занимали уже очень высокое литературное положение, никто не предполагал, что Довлатов станет более популярным, чем они.
- А степень одаренности понимали?
- Масштаб был непонятен почти никому. Сейчас мне кажется, что мне он был понятен. Кстати, с 25 по 27 августа у нас в Таллинне пройдут Довлатовские дни. Их организует Оливер Лооде, молодой бизнесмен, который прочел на русском Довлатова, решил заняться этим проектом и пригласил меня стать художественным руководителем. Будут показаны театрализованные представления, состоится выставка, выйдет сборник воспоминаний на эстонском языке. Кстати, Довлатов очень хорошо переводится на эстонский.
- Надеюсь, что наше общение не прервется с окончанием нынешнего фестиваля. Может быть, вы напишете нам, что делаете, чем живете. Тем более, что у вас такие интересные планы.
- С удовольствием. Я непременно напишу.

Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ

Висенса все же поглядела в нее, но "Скачать прицела для арты"хозяйка не возвращалась, значит, она пошла "Бесплатные проекты каркасных домов скачать"дальше в сад.

Нигде никакой зелени ни стебелька, "Скачать код активацию касперский"ни травинки.

Она хорошо плавала, но вряд ли "Скачать звук паровоза"это могло ей помочь.

Быстрый взгляд следователя "Скачать день студентов"скользнул по фигуре и лицу Швейка и разбился о них.


Зардалишвили(Шадури) Нина
Об авторе:
филолог, литературовед, журналист

Член Союза писателей Грузии. Заведующая литературной частью Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А.С. Грибоедова. Окончила с отличием филологический факультет и аспирантуру Тбилисского государственного университета (ТГУ) имени Ив. Джавахишвили. В течение 15 лет работала диктором и корреспондентом Гостелерадиокомитета Грузии. Преподавала историю и теорию литературы в ТГУ. Автор статей по теории литературы. Участник ряда международных научных конференций по русской филологии. Автор, соавтор, составитель, редактор более 20-ти художественных, научных и публицистических изданий.
Подробнее >>
 
Пятница, 11. Октября 2024