click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Стоит только поверить, что вы можете – и вы уже на полпути к цели.  Теодор Рузвельт


СТИХИ КАК ОБРАЩЕНИЕ К БОГУ

Елена Игнатова

 Участницей Пятого Международного русско-грузинского поэтического фестиваля «Сны о Грузии» стала поэт и прозаик, историк культуры, представительница золотого века самиздата Елена Алексеевна Игнатова, ныне проживающая в Израиле.

- Стихи, я в этом совершенно уверена, пишутся как обращение к Богу. Так утверждал Александр Блок. Они приходят сверху. Прозу можно научиться писать, стихи - нет. Я написала сценарии для многих фильмов, в частности, для картины о Блоке, видела его рукописи. В них много правок. Исключение - поэма «Двенадцать». На меня это произвело странное впечатление. Два листа в клеточку, на которых каллиграфическим почерком, без единой помарки, написан текст «Двенадцати». Поэт выбросил только одну строфу… И написал в своем дневнике: «Страшный шум, возрастающий во мне и вокруг. Этот шум слышал Гоголь. Сегодня я гений!» Потом Блок сам с трудом объяснял, почему он это написал. Это должно было быть сказано, и сказано через него! Вот так на самом деле пишутся стихи…

- Елена Алексеевна, были такие моменты, когда вам хотелось произнести в свой адрес эти слова: «Я гений!»?

- Да нет. Я думаю, это нескромно. Есть стихи, которыми я горжусь. Многие из них вошли в антологии, энциклопедии. Меня много переводят, пару лет назад в Америке вышла книга переводов моих стихов. Но, пожалуй, слова «сегодня я гений!» я сказала бы в свой адрес, выпустив книгу прозы – «Записки о Петербурге». Это жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов XX века. Она была названа лучшей книгой о Петербурге второй половины прошлого столетия. Прозу можно научиться писать, и я это умею делать. Но когда приходят стихи, это ни с чем невозможно сравнить. Абсолютное счастье! Тут нет слов «гений – не гений». Просто посетило тебя высшее счастье.

- Хотела бы затронуть тему «Поэт и город». Вы плоть от плоти Петербурга. В то же время сегодня живете в Иерусалиме, а на момент нашей беседы находитесь в Тбилиси. Как пространство, в котором вы пишете стихи, влияет на ваше творчество?

- Нужна маленькая поправка. Дело в том, что первые пять лет своей жизни я прожила в деревне под Смоленском, у дедушки с бабушкой. Это мой импринтинг (психофизиологический механизм, в соответствии с которым впечатление или образ, воспринятые в определенный период развития, прочно запечатлеваются в мозге, превращаясь в устойчивую поведенческую программу – И. Б.). Самый главный свет и самая большая радость – эта деревенская Россия. Конечно, мое детство пришлось на послевоенное время, деревня была разоренная, но для меня это был период благоденствия, исполнения всех желаний. Что касается города, то Петербург – это, конечно, замечательно. Но я петербурженка только в первом поколении. Мои родители приехали в этот город после войны, и жили мы на рабочей окраине. Так что Петербург я, собственно, впервые увидела лет в пять. А до этого - заводы, огороды вдоль Невы. О Петербурге я написала сценарий фильма. Был такой проект - «Культурные столицы Европы», в рамках которого сняли полнометражный художественно-документальный фильм «На берегах пленительных Невы». И я оказалась певцом Петербурга, будучи внутренне к нему не особенно привязанной. Петербург – странный город. Там действительно могла быть написана «Шинель», родиться разные фантасмагории. Потому что каждый район имеет свое лицо и, надо сказать, я очень рада, что жила на окраинах. Этот город формирует душу человека и даже, можно сказать, деформирует ее. А Иерусалим – это счастье. При том, что кроме старого города, там почти все - новодел. Иерусалим - Святая земля, которая очень помогает реально. Мы, живущие там, открыли для себя такой закон: если к концу месяца у тебя в кармане завалялся шекель, ты немедленно получаешь счет на шекель тридцать. Но если у тебя остается всего несколько копеек, тебе откуда-то приходят денежки. Словом, там человеку не дают пропасть. Иерусалим – человечески теплый город. И Тбилиси всегда был теплым и замечательным. Здесь у меня прекрасные друзья…

- А как Святая земля повлияла на вашу поэзию?

- Появилось больше света, гармонии. Ностальгия для меня – вещь реальная, но она светлая.

- Душа этого хотела, искала - больше света, гармонии?

- Мы уезжали в 1990 году. Это было время всеобщего разброда. Я счастлива, что уехала в Иерусалим. Потому что на родине были такая злоба дня, такие страсти, такие дикие распри, что писать было невозможно! А сейчас мы далеки и в то же время рядом. Поэтому, например, сохранился прежний русский язык без нынешних жаргонов. Издатель журнала «Сибирские огни» мне как-то сказал: «Так не говорят и не пишут». Нет, так говорят и пишут! Потому что мы еще сохранили чистый язык – такой, какой он был двадцать лет назад. В Иерусалиме в моих стихах появилось больше света, ощущения, для чего ты в мире, осознания своего места в нем. Мы находимся в центре земли, в храме Гроба Господня находится так называемый пуп земли – мистический центр Вселенной. Здесь действительно можно осознать свое место, место России, Грузии и т.д. в мире. А у Грузии ведь вообще огромные связи с Иерусалимом… - Поэт - человек мира? Вы так себя ощущаете?

- Нет, ощущаю себя человеком России. Человек России – это есть и человек мира, Иерусалима и всего христианского мира. И Тбилиси. В этом смысле. Россия – это то, на чем я замешана, при этом душа открыта для всего остального мира. Потому что я поняла, что если нет озлобления, какого-то безумия, можно найти общий язык всегда, в любой ситуации. У нас общие ценности, общая система морали. Я человек мира в том смысле, что исповедую те же ценности, что и, например, люди в Грузии.

- Как относитесь к тому, что поэт сегодня уже не властитель дум?

- Мы часто вспоминаем шестидесятников XX века, собиравших стадионы, огромные залы. Это замечательно. Но мне кажется, это всегда связано с политикой, c каким-то брожением в обществе. В этом смысле, когда поэт собирает стадионы, это дурной признак. Что касается отношения читателей к поэзии - было так: приехали в Израиль интеллигентные люди из России, прочитавшие определенное количество книг, и попали в другой мир. В Иерусалиме молодежь вообще не знает русский. Так что наша аудитория – это люди, как правило, немолодые. А те, кто там родились, по-русски уже не читают. Но и в России было время, когда стихов не понимал никто. До сих пор книжные магазины не принимают стихов – их не покупают. Но в то же время в залах Москвы, Санкт-Петербурга появились слушатели, причем молодые. Так что на самом деле все восстанавливается.

- Бахыт Кенжеев сказал, что поэт на Западе никому не нужен.

- К нам однажды пришел в гости американский поэт. Каждый год, во время отпуска, он пишет книгу стихов. А когда возвращается на работу, то уже ничего не пишет. Вот такое отношение к поэзии! Бродский говорил о том, какое большое счастье быть поэтом в России. Потому что ты скажешь слово, и тебя услышат все. А на Западе тебя никто не услышит. Так что судьба поэта драматична. Я в основном печаталась за границей и в самиздате. Моя первая книга стихов вышла в Париже в 1976 году. До этого был «Континент», в котором я постоянно печаталась. Конечно, в России были страхи… Но это гораздо лучше, чем ватная стена, когда ты можешь делать все, что угодно, но это никого не интересует.

- Это тревожит вас или не имеет отношения к тому, что вы делаете – потому что вы просто не можете не писать?

- Конечно. Оказывается, вы пишете не для кого-то, а … для себя. Известна фраза: «Делай, что должно, и будь, что будет». Мы делаем то, что должны. А все остальное уже не от нас зависит.

- Достаточно ли обладать стихотворным даром, чтобы быть поэтом?

- Изначально – да. Достаточно. Потому что есть поэты, написавшие одно стихотворение, которое осталось навсегда. Например, авторы «Гори, гори, моя звезда», «С любимыми не расставайтесь» остались в истории литературы. Конечно, нужно работать. Марина Цветаева, Борис Пастернак с утра садились за письменный стол и начинали писать. Мы этой роскоши не знали. Как правило, жилье было достаточно тесное. Я всю жизнь пишу по ночам, потому что по ночам все спят. Эта привычка укоренилась. Теперь у меня большое пространство, но все равно я пишу по ночам. Да, главное, что Господь наградил тебя даром. У меня никогда не было письменного стола. За ним всегда мой муж сидел – он ученый. А я на диване… Так что отвращения к письменному столу у меня не могло возникнуть – за неимением.

- Но были моменты, когда вы охладевали к своему делу?

- К этому охладеть невозможно. Кто испытал это счастье – писать стихи… Другое дело, что бывают периоды, когда не пишется. Бог его знает, с чем это связано. Когда не пишется, возникает депрессия, жить не хочется. Это много раз описано – например, Блоком. Когда поэт молчит, подступает смерть. Жизнь как бы кончается. И какое счастье, когда способность писать возвращается! Да, поэзия – дело волшебное. Это твое дыхание, кровь. Иногда говорят: ты сядь и попробуй писать. Я сажусь, пробую, но ничего не получается. Я не могу писать по заказу. В начале 70-х годов прошлого века у меня должна была выйти в Баку книжка. Мой друг был главным редактором какого-то издательства. Для этого нужно было написать так называемый «паровоз» – стихотворение по заказу. Он попросил сочинить что-нибудь про Кирова, который был связан с Азербайджаном. Я к Кирову относилась неплохо, но не могла придумать рифму. Кроме Киров – миров, ничего! Словом, я не смогла этого сделать. Прозу я пишу, когда меня просят, а стихи - нет.

- Стихи на порядок выше прозы?

- Как явление духовное – да. Когда не пишется, ты всякий раз как «голый человек на голой земле». Это именно ощущение голого человека на голой земле! В этом есть опасность. Непонятно, от чего умер Блок. Думаю, он умер… от немоты. А перед этим создал «Двенадцать» и «Скифы». Я написала целый ряд сценариев для фильмов о культуре – о Блоке, о Петербурге Андрея Белого, об Академии наук России, об Анне Андреевне – «Личное дело Анны Ахматовой». Поэтому я хорошо знаю материал. Да это и у Пушкина было! Последние годы он уже почти не писал стихов. Поэтический дар таит в себе соблазн… Но когда не пишутся стихи, можно сесть за прозу.

- Это какое-то спасение?

- Да-да. И в последнее время я больше пишу прозу. Перестала писать стихи несколько лет назад, когда умерла моя мама, с которой мы были невероятно связаны. И я как-то испугалась на всю жизнь. Зощенко однажды сказал: «Поэт с перепуганной душой – это уже потеря квалификации». Так вот, когда испугалась душа, я долгое время вообще не писала стихов. А сейчас, кажется, все возвращается.

- На каких литературных впечатлениях вы выросли?

- Я, так сказать, вышла в жизнь в середине 60-х годов. Тогда появился маленький сборник Марины Цветаевой. Мы узнали Ахматову, Пастернака, Мандельштама, Ходасевича, стихи которых переписывали. Эти впечатления формировали судьбу. Потому что рядом с посредственностью советской литературы оказалось такое сокровище! И у нас не было сомнений, что выбирать – официальную поэзию или, так сказать, вольную. Мы выбрали вольную поэзию и заплатили за это дорого. Потому что не печатались в течение десятилетий. Мне повезло больше, чем другим. Начиная с 70-х годов я начала публиковаться за границей – помогли друзья. Но многие умирали, спивались. И все-таки другой выбор мы сделать не могли. Иначе просто разрушились бы. Сейчас нас относят к неофициальной ленинградской культуре, и это уже история. Стихи печатаются в антологиях, энциклопедиях. Пишутся какие-то литературоведческие работы. Это так странно. Ведь в принципе мы еще не старые люди, а уже вошли в историю. Видимо, заполнив какое-то место советской литературы. Возможно, все определялось за меня, заранее. Сегодня я могу писать, работать и дальше. Потому что черноту и серость не впустили в душу ни я, ни мои друзья.

- Вы производите впечатление человека внутренне абсолютно свободного…

- Да, это так. За исключением того, что у меня есть сын и муж. И тут я не свободна. Потому что присутствует тревога за них. Главное для меня – чтобы они были живы и здоровы, а с остальным я справлюсь. Что касается свободы вообще, то это понятие относительное. Когда мы жили в Советском Союзе, то считали, что достаточно выехать за границу, и тут начнется свобода. Но вот мы оказались за границей, и выяснилось, что свобода – это когда ты можешь путешествовать по миру. А если нет денег? Но это тоже несвобода! Появляются деньги – но у тебя, допустим, нет здоровья. Так что свобода – понятие действительно условное.

- Что вас вдохновляет?

- Любовь. Любовь к родине, к Святой земле. Я пишу о том, чему говорю «Да!». Потому что наступили времена, когда поэзия может смягчить ужас, разрушения и преступления, которые творятся в мире. Может быть, она остановит? Я думаю, что это так, потому что вижу, как стихи появляются в самых разных контекстах, на самых разных сайтах. Когда меня как-то спросили, какова цель моего творчества, я ответила: «Послужить Богу и Отечеству!» Вот эта формула. Насколько могу, насколько удастся, насколько повезет.

- Человек со временем становится лучше или хуже?

- Я вообще не верю в идею прогресса. Думаю, что ничего особенно не меняется. В моменты какого-то кризиса возникают самые архаичные вещи. Так было во времена революций, террора, когда вдруг самые жестокие, древние казни возникали. Так что прогресса нет. Стали ли люди лучше? Я не знаю. Думаю, с появлением христианства сформировалась новая мораль. Поэтому стало лучше. Но сейчас на улице постхристианская эпоха, так что не знаю, стало ли человечество лучше. Хорошо бы. В Европе церкви уже сдают под клубы, однако в России христианство, кажется, возрождается. А вообще нынешняя жестокость имеет глубокие традиции. Все происходит всегда. Именно поэтому я не верю в прогресс. Но христианская мораль все-таки изменила человеческое бытие. К примеру, мы не смотрим гладиаторские бои… Была такая книга - «Гражданская война на Дальнем Востоке». Там описаны самые изощренные формы жестокости. Но лучше об этом не думать. И все-таки поворотный момент – христианство с его этическими заповедями.

- Служение Богу и Отечеству. Как это реально осуществлять?

- Я поэт, писатель. У меня есть свое орудие производства - слово. Я все пишу для родины. Что касается Бога, то это вещи очевидные.

- Родина – Россия?

- Конечно, Россия. Но и шире. Когда ты служишь честно своему Отечеству, то это касается всего мира. К примеру, император Марк Аврелий писал свои записки для римлян, а мы читаем их уже две тысячи лет. Так что служение Отечеству может пониматься в самом широком контексте. - Назовите художественные произведения, которые вам ближе всего. - Скажу так. Мои любимые поэты – Мандельштам и Заболоцкий. Я всю жизнь читаю Диккенса. Когда у меня депрессия, это замечательное терапевтическое средство. Можно бесконечно перечитывать Толстого, Чехова. Всю жизнь интересуюсь исторической литературой – античность, история России…

- Как вам пишется в состоянии влюбленности?

- В состоянии, скорее, несчастной влюбленности. Я всегда была несчастно влюблена. И при том, что главная моя удача – мой муж. Моя подруга лет в 40 была несчастно влюблена. Это было в 70-е годы. Она так извелась, что пошла к психоаналитику. Я осталась ее ждать. Когда подруга вернулась, я спросила: «Ну что тебе сказали?» - «Он сказал: «Свинья грязи всегда найдет!» Человек всегда выбирает вариант, который способствует творчеству! Я всегда тоже выбирала такой вариант и потому могла писать. Но любовь – не единственное, что помогает писать. Есть еще и понятие родины, корней. Писатели, литераторы делятся на две категории. Одни своим словом мир разрушают, а другие купол небесный пытаются как-то сомкнуть. Я принадлежу ко второму типу. Во всяком случае, хотелось бы так думать. Я полагаю, что мир так хрупок, что задача всякого творца – сомкнуть этот купол, а не разрушать его. Как Маяковский. Бодлер. Нам талант дан на служение. Так что ты сам решаешь, кому и чему служишь.

- Получается, вы гармоничный человек?

- Нет. Кто-то написал обо мне – кроткая. Нет. Склонная к депрессии. Вспыльчивая. В кротости меня никто не может заподозрить. Я бросаюсь в битву как лев. Сергей Довлатов сказал, что спорить можно в двух случаях: если вы во всем согласны и нужно уточнить детали и если не можете смолчать. В остальных случаях спорить бессмысленно. Я вступаю в битву каждый раз, когда дело касается коренных вещей. Честно говоря, я не знаю в мире кротких поэтов. Поэт по сути своей не кроток, даже если кажется с виду таковым. Ведь поэзия - стихия, которую в нас вдохнули. Мы этим и живем.

- А как относитесь к термину «женская поэзия»?

- Женской поэзии в высоком смысле не существует. Ахматова, Цветаева – поэты мощи мужской. Про меня сказал Евгений Рейн: тонкий лирический поэт. Это я-то тонкий лирический поэт? Я гражданственный поэт.

- Каким вам показался сегодняшний Тбилиси?

- В последний раз я была в Тбилиси в 1989 году. У меня было тогда очень горькое чувство, ведь я очень люблю Грузию. Мне объясняли, что русские - негодяи. Я не стала спорить. По совету друзей я тогда собрала детей, их родителей и рассказала историю России, тесно связанной с православием. Меня замечательно слушали. И лица были просветленные. А через день снова стали обвинять… Я не думала, что когда-нибудь снова окажусь в Грузии. И вот – я здесь. Сегодня, мне кажется, в Грузии присутствует какой-то оптимизм. Когда это огромное тело под названием Советский Союз было разорвано на части, то все стали бесформенными. А сейчас, во всяком случае, в Грузии, оформились какие-то границы самосознания… Вчера мы сидели в старом городе, пили замечательный кофе и любовались крепостью на вершине, луной огромной - просто какая-то необыкновенная красота, почти как декорация волшебной оперы. Так все гармонично!.. Я сужу по своим друзьям. Они давно перестали безумствовать, они умны, деятельны, и на таких людях обычно начинается замес чего-то нового. Так что я верю, что все в Грузии получится.

Инна БЕЗИРГАНОВА

И то же самое "Скачать библиотека книг"он будет твердить, когда его повезут в пражский "Бизнес игры большие"уголовный суд.

Швейк разъяснил ему всю "Скачать игру дум через торрент"ситуацию.

Да, это была величайшая несправедливость на свете.

Сказав "Скачать антивирус доктор веб пробную версию"это, она подошла к вождю и "Скачать тамплиеры игру"вручила ему сложенный пергамент, который хранила у себя на груди.


Безирганова Инна
Об авторе:

Филолог, журналист.

Журналист, историк театра, театровед. Доктор филологии. Окончила филологический факультет Тбилисского государственного университета имени Ив. Джавахишвили. Защитила диссертацию «Мир грузинской действительности и поэзии в творчестве Евгения Евтушенко». Заведующая музеем Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А. С. Грибоедова. Корреспондент ряда грузинских и российских изданий. Лауреат профессиональной премии театральных критиков «Хрустальное перо. Русский театр за рубежом» Союза театральных деятелей России. Член Международной ассоциации театральных критиков (International Association of Theatre Critics (IATC). Член редакционной коллегии журнала «Русский клуб». Автор и составитель юбилейной книги «История русского театра в Грузии 170». Автор книг из серии «Русские в Грузии»: «Партитура судьбы. Леонид Варпаховский», «Она была звездой. Наталья Бурмистрова», «Закон вечности Бориса Казинца», «След любви. Евгений Евтушенко».

Подробнее >>
 
Пятница, 08. Ноября 2024