Он родился на берегу Вислы, пришел в литературу на берегу Невы, стал знаменитым на берегу Куры и погиб на берегу Каспия. Полузабытый ныне поэт Юрий Деген прожил меньше Есенина и умер, когда был ненамного старше Лермонтова, Надсона, Добролюбова, Писарева и других литераторов, ушедших до своих 30-летий. Деген жил всего 27 лет, но успел войти в историю русской авангардистской поэзии и особенно тифлисского периода этого литературного направления. Периода, который стал историческим, во многом благодаря Юрию Евгеньевичу, которого называют «одной из основных фигур досоветской литературной реальности».
Казалось бы, ничто не нарушит размеренную семейную жизнь варшавских дворян Дегенов. Глава семейства Евгений Викторович – губернский секретарь, начальник архивов бывшего Финансового правления в Царстве Польском. Правда, в юности он не обходится без приключений. Окончив в 1894 году историко-филологический факультет Юрьевского (Дерптского) университета по специализации «германская филология» и, став по образованию младшим унтер-офицером запаса, он обвиняется в хранении революционной литературы.
Потом обвинение в участии в Юрьевском революционном кружке с него снимают, и он дает подписку: «…Ни к каким тайным обществам, думам, управам и прочим, под каким бы они названием ни существовали, я не принадлежал и впредь принадлежать не буду». Почти через тридцать лет обвинение в антигосударственном заговоре будет выдвинуто против его сына Юрия. И завершится это отнюдь не так благополучно.
Юрий рождается в 1896 году. Отец его, помимо государственной службы, занимается переводами и писательской деятельностью. Он – постоянный автор журналов «Новое слово», «Русское богатство», «Мир Божий», до сих пор считается лучшим переводчиком сонетов французского лирика Леона Дьеркса, публикует около двадцати крупных литературоведческих работ.
Его жена Людмила Юрьевна Кашкина – из дворянского рода, давшего русской литературе немало замечательных людей, таких как мать декабристов Муравьевых, близкий пушкинский друг Прасковья Осипова-Вульф, и другие. Так что Юрию есть у кого наследовать литературный талант. В семье, кроме него еще трое детей, жизнь течет в мире и согласии. Но…
«Ах война, что ж ты сделала, подлая…» В 1904 году начинается Русско-японская война, и оказывается, что на ней никак не могут обойтись без 38-летнего заведующего архивами Евгения Дегена. Который числится в запасе в младшем офицерском чине прапорщика (согласно тогдашнему армейскому фольклору, «курица не птица, прапорщик не офицер»).
Отправившись в Маньчжурию, Евгений Викторович около полутора месяцев переписывается с женой, последнее его сообщение о том, что рота 35-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, в которой он служит, «вступает в рекогносцировку», то есть отправляется в разведку под городом Ляояном. После этого – никаких известий. В боях за Ляоян, где русская армия терпит обидное поражение, прапорщик Деген становится одним из 16 869 русских воинов, без вести пропавших на той войне.
Его жена все ждет и ждет чего-нибудь конкретного о его судьбе и, наконец, в начале 1906 года пишет письмо в Генеральный штаб, ходатайствуя о назначении пенсии ей и детям, потерявшим кормильца. Перечисляя этих детей, она уточняет, что младшие – Юрий с сестрой Ольгой «живут при ней и посещают приготовительное училище гимназии Ребиндер, учатся за свой счет».
Генштаб, рассмотрев это ходатайство, назначает вдове и детям прапорщика Дегена «усиленной пенсии из казны в размере 400 рублей в год». Ей, Юрию и Ольге выделяются 300 рублей из Варшавского казначейства, а двум старшим детям – по 50 рублей каждому из казначейств по месту их жительства. И очень долгое время никто не вспоминает, что отец будущего поэта оставил после себя значительное литературное наследие.
Вообще-то осиротевшей семье дают не ахти какие деньги, но их вполне хватает, чтобы вдова с младшими детьми переехала на юг. Так в 1906-м десятилетний Юра впервые оказывается в грузинской столице. Семья живет в левобережном районе Чугурети, мальчик поступает в Четвертую мужскую гимназию (тогда в средние учебные заведения отправлялись отнюдь не в шесть лет).
После гимназии – он уже в Петрограде: появились свои стихи, хочется окунуться в поэтическую жизнь, узнать, чем живет тогдашняя литература, поучаствовать в диспутах и творческих вечерах. Юрий поступает на юридический факультет Петроградского университета и, несмотря на молодость, сразу становится своим в кругах литераторов, войдя в восстановленное знаменитое объединение «Цех поэтов».
Оно блистало в 1911 году именами Гумилева, Ахматовой, Мандельштама, Нарбута, других классиков Серебряного века, но потом распалось. Через пять лет его воссоздают акмеисты Георгий Адамович и Георгий Иванов. Правда, проходят лишь два заседания нового «цеха», и он распадается тоже. Но Деген успевает обрасти новыми друзьями. Среди них – Маяковский с Есениным, которые познакомились друг с другом именно у него на квартире. Юрий быстро сходится и с другими видными литераторами, причем принадлежащими к различным направлениям.
Это – и один из крупнейших авангардистов, экспериментатор в словотворчестве Велемир Хлебников, и литератор, композитор, первый в России мастер свободного стиха Михаил Кузмин, и Анна Ахматова, подарившая его сестре Ольге сборник своих стихов с теплой дарственной надписью. Деген все стремится к активности и сам создает поэтическое общество «Марсельские матросы». Написанный им гимн этого общества заканчивается так:

Путешествовать к чудесным
странам
Мне на пароходе странном.
Прощай, далеких долинок
пух! –
Старшим штурманом стал
пастух.

Старший штурман – он сам, капитан – Кузмин, ставший для него старшим другом и наставником, а для членов общества лидером-вдохновителем. Среди матросов – и известные, и малоизвестные поэты, которых объединяет одно – уверенность в своем великом предназначении. У них свое издательство, в котором планируется выход нескольких книг Дегена с иллюстрациями поэта, художника и режиссера Игоря Терентьева.
Но сборник стихов и «роскошно иллюстрированная поэма» «Колумб или Открытие Америки», так и не увидели свет. Многие литераторы разъезжаются из Петрограда, кто куда. Уезжает и Юрий – в Тифлис. Там – мать, туда перемещается из России бурная литературная жизнь. И с осени 1917 года Деген становится значительной частью этой жизни.
В газете «Республика» сразу же появляются его статьи о футуризме в поэзии, к которому он и сам был склонен в Петрограде, к тифлисской выставке художника Кирилла Зданевича – статья о футуризме в живописи. А на большом вечере футуристов в Тифлисской консерватории он делает обстоятельный доклад об этом направлении искусства. Деген анализирует два волнующих всех течения в тогдашней поэзии – акмеизм и футуризм. И делает вывод: у акмеизма – хорошая школа, но устаревшие приемы, у футуристов прочной школы нет, но есть масса новых приемов. Значит, будущее поэзии в синтезе акмеизма и футуризма.
В общем, как и в Петрограде, он становится своим у литераторов всевозможных направлений. И разворачивается вовсю. Все той же осенью 1917-го открывается легендарный центр литературной и артистической жизни Тифлиса, который сначала называется «Студия поэтов», а потом – «Фантастическим кабачок» («кабачек» как писали его создатели Деген и композитор, поэт, художник Сандро Корона). «Кабачок» существует два года, объединяя русскую и грузинскую творческую интеллигенцию. В нем выступают Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Ладо Гудиашвили, Григол Робакидзе…
А вот альманах «Фантастический кабачок», составленный Дегеном из стихов и рисунков участников, в продажу так и не поступает, хотя выходит в свет в 1918 году. У составителя попросту не оказывается денег, чтобы оплатить тираж типографии. И до наших дней дошли лишь отдельные сброшюрованные экземпляры этого уникального издания, выкупленные его участниками.
Весной 1918-го знаменитый поэт Серебряного века, художник Сергей Городецкий основывает в Тифлисе еще один «Цех поэтов», Деген становится его членом, но вскоре вместе с несколькими поэтами покидает его – уж очень высокомерно держит себя Городецкий. Так что приходится Юрию основывать свой «Цех поэтов», уже четвертый после двух питерских. Этот «цех» появляется при художественном обществе «Кольчуга», одним из основателей которого был опять-таки Деген.
Участниками дегеновского «цеха» становятся футуристы: Илья Зданевич, которого Юрий называл «Собиновым от русского футуризма», Игорь Терентьев, Алексей Крученых и другие, ведущие поиск «эффективного синтеза» в стихотворчестве. Кроме этого, Деген открывает свой журнал «Феникс», в трех номерах которого печатаются близкие ему по возрасту и настроениям поэты «Кольчуги», появляются проза, научные статьи о грузинской культуре и, в частности, о грузинском авангарде.
Еще одно детище Юрия – газета «Искусство», открытая вместе с поэтом Борисом Корнеевым. Она, в полном смысле этого слова, становится знаменем поэта, художника, одного из первых русских авиаторов Василия Каменского. Тот решает отметить в Тифлисе десятилетие своей творческой деятельности. Этому событию Деген посвящает специальный номер газеты, а один экземпляр печатает на небольшом полотнище. На юбилейном торжестве полотнище насаживается на древко и Каменскому вручается флаг.
Затем у Дегена выходят сборники «Поэма о солнце», оформленная Терентьевым, и «Этих глаз», виньетка к которому сделана по рисунку самого автора. Причем на обложке и в тексте первого сборника значится слово «сонце». Это не опечатка, а так же, как «кабачек» и другие «ошибки», по словам футуриста Крученых – «тяга Дегена к новому правописанию и новой творческой сноровке». Но при этом, наряду с футуристическими выкрутасами, Юрий создает в Тифлисе собственное литературное направление нео-кларизм.
Что это такое? Его старший друг и во многом наставник Михаил Кузмин в 1910 году пишет статью «О прекрасной ясности», в которой излагает эстетические принципы, согласно которым произведение искусства прекрасно лишь тогда, когда его «внутреннее, стихийное» содержание» воплощается в логически ясной, «жесткой» форме. Так появляется кларизм – от французского clair (ясный, светлый).
Деген подхватывает идею о «прекрасной ясности», дорабатывает ее и появляется нео-кларизм – единственное, по его мнению, направление, открывающее правильный путь к новой литературе. Вот три далекие от футуризма заповеди, руководствоваться которыми Юрий призывает товарищей по перу (они полезны и многим современным стихотворцам):
«1. Прежде всего научись жить. Так жить, чтобы каждое мгновенье ощущать биение жизни, дышать одним дыханием со Вселенной. Уметь не только сказать, но, главное, для себя лично почувствовать, как, например, растет трава, в ладони своей сжатой ощутить сразу весь мир. Если достичь этого, ты, может быть, даже не напишешь ничего, ни одной строки, но ты все же будешь великим художником. Если же будешь продолжать писать, строго блюди заповедь вторую:
2. Не лги в стихах. Ни одно слово не должно быть написано, если ты не вполне уверен, что именно это слово нужно тебе сказать. Всякая, даже красивая ложь подобна фальшивому звуку. Она мертва, и если сегодня и сверкает она огнем самоцветным, знай – фальшив этот огонь, завтра потухнет он и произведение твое, отравленное ложью, завтра умрет. Будь поэтом возможно проще, ибо высшее благородство – простота, а всякая поза, всякое оригинальничество красиво на минуту, а потом… через минуту под румянами обнаружатся глубокие морщины мелочности духа и внутреннее убожество.
3. Это правило чисто технического характера. Если ты поэт – знай свой родной язык. Будь не рабом его, а мастером-виртуозом. Помни: нет ничего хуже и мертвее произведения, которое кажется переводом с иностранного.
Эти три заповеди соблюдай свято. В том случае, если соблюдешь их, сможешь ты назваться прежде всего человеком, а затем и поэтом. Лишь зная и соблюдая их, обретешь ты счастье на земле и долговечность в памяти потомков».
Конечно же, Деген стремится руководствоваться этими заповедями. Его стихи становятся ясными и прозрачными, без зауми и оригинальничания.
В общем, можно сказать, что Тифлис – золотой век Юрия Дегена. Помимо всего перечисленного, он редактирует журнал «Феникс», печатает стихи и прозу в журналах «Ars», «Игла», «Карусель», «Мой журнал», «Русская дума» и в альманахе «Нева», литературоведческие статьи в газетах «Республика», «Кавказское Слово», «Куранты». И весь этот, главный период его биографии – органичная часть тифлисского расцвета русского эмигрантского искусства в 1917-1921 годах. Когда сотрудничали, соперничали, исчезали, распадались и возрождались литературные группировки, издания, салоны… А в центре жизни многих из них был Деген.
Тогда от ужасов революции и гражданской войны, от разрухи и голода в Грузию бегут яркие представители русской интеллигенции. Здесь – островок спасения в «целом море бед». В нем ярким цветом расцветают всевозможные художественные направления, зарождаются в искусстве новые традиции и оценки. Деген полностью свой в такой жизни столицы Грузии, чувствует себя в ней весьма комфортно. И старается разделить свои ощущения с другими поэтами. Когда Маяковский приходит к нему в гости, Юрий принимает его по-кавказски, разложив на полу подушки.
Он счастлив в семейной жизни, боготворит жену Ксению, ученицу художников Савелия Сорина, Якова Николадзе и Сергея Судейкина, родившую ему сына и дочь:

Волшебный сон! Ничто
отныне
При всех движеньях бытия,
Ничто нас в стороны
не кинет,
Фиалкоглазая моя.

С тобой я буду неизменно. –
И к милым ботикам твоим
Я молодость мою смиренно
Кладу движением слепым.

В 1920 году Юрий переезжает в другой крупный культурный центр Южного Кавказа – Баку. Оказывается, что там уже живет Сергей Городецкий, а значит действует очередной «Цех поэтов». И в нем мирно сосуществуют его создатель и Деген. Юрий поступает на восточное отделение историко-филологического факультета местного университета и в этом же вузе работает в издательском отделе.
В университете читает лекции приехавший в Баку философ, идеолог символизма, авторитетнейшая фигура Серебряного века Вячеслав Иванов. И Юрий вместе с ним часто выступает на вечерах поэзии и диспутах. В 1922-м выходит сборник стихов Дегена «Волшебный улов». Но от того, чем живет город, поэт далеко не в восторге. Да простят нас бакинцы, но из песни, как известно, слова не выкинешь. А на личное мнение поэта просто не надо смотреть с сегодняшних позиций:
«Нет, кажется, ни одного города менее литературного, чем Баку.
И это вовсе не от отсутствия в нем литературных сил. Скорее, просто в самом укладе Бакинской жизни есть какой-то недостаток, отсутствует какая-то специальная литературная пружинка. И вот – даже приезжий в Баку перестает вдруг ощущать в себе потребность в литературе. Все начинания в этой области – книги, лекции, литературные вечера и пр. и пр., если только не содержат они в себе помимо литературных еще и других элементов, – оказываются постройками на песке.
Бакинец ужасно практичен. Он ценит газетный фельетон поэта, но холоден к серьезной книге стихов того же поэта. С большим удовольствием идет он в театр, но вечер, посвящаемый чтению какой-нибудь новой пьесы, оставляет без внимания.
И это специфически-бакинское равнодушие к литературе постепенно все больше убивает литературную жизнь. Только приезжие или начинающие пытаются разбудить, растормошить Баку, заставить слушать и услышать себя. Напрасно».
А в стихах его вдруг начинает проявляться… предчувствие близкой гибели:

Еще одно, быть может,
записать
Осталось мне
взволнованное слово.
О смерть, звенит, звенит
твоя коса
И опуститься надо мной
готова.

Эта коса опускается через три года после приезда в Баку. Подробности мы прочтем в № 175 от 8 августа 1923 года «Рабочей газеты «Труд» Азербайджанского совета профсоюзов:
«От Азчека. В начале марта с.г. азербайджанской чрезвычайной комиссии стало известно о существовании в Баку нелегального общества под названием ордена «Пылающее сердце». Это общество возглавляла инициативная тройка в составе граждан: 1) Дегена Юрия Евгеньевича – 26 лет... 2) Успенского Вадима Николаевича – 24 лет… 3) Черникова Валерия Константиновича – 22 лет… Цель общества заключалась в следующем. Под флагом ордена, возрождающего средневековый культ рыцарей, составленного из спаянных железной и суровой дисциплиной членов… создать крепкое, мощное духом и сильное материальными средствами, мещанско-дворянско-интеллигентское ядро, вокруг которого должна была сплотиться обанкротившаяся и потерявшая голову за 5 лет российской революции русская интеллигенция.
Средства ордена составлялись из членских взносов от 25 до 1000 руб. золотом, для добывания же средств на организационную работу тройка постановила предложить свои услуги бывшим бакинским нефтепромышленникам: за вознаграждение поджечь бакинские промыслы, дабы подорвать советскую промышленность изнутри и созданием переполоха и паники вынудить советскую власть идти на уступки в вопросе о возврате заводов, фабрик и промыслов прежним их владельцам».    .
В этом деле, помимо «тройки», фигурируют еще семь человек – бывшие белоказаки и офицеры, «свободные художники», охранники «Азернефти», студент и безработный. Оказывается, что все они планировали еще и «организовать бандитские налеты на пассажиров поезда и вымогать путем террора средства у частных лиц».
Далее сообщается: «В ночь на 1 июля с. г. вся организация была подвергнута Азчека аресту. На допросе инициативная тройка, а также и Ортынов, сознались, что они готовились поджечь промысла, устроить налеты на частные квартиры и поезда и т.д. для усиления средств своего ордена, причем, согласно показаний Успенского, он должен был поджечь две вышки на 7 промысле, а Ортынов с Кострыгиным – три вышки на 6 промысле. Все обвиняемые категорически отрицали свою причастность к последнему пожару на сураханских промыслах, но единогласно подтверждают, что пожар случился, как нельзя кстати и был для них хорошим предлогом шантажировать нефтепромышленников для получения золота».
Затем оглашается приговор:
«Принимая во внимание, что подпольная организация орден «Пылающего сердца» являлась контрреволюционной организацией фашистского пошиба, созданная для подрыва экономического благосостояния страны, долженствующей в критический момент международного положения Советской России ослабить ее экономическую мощь изнутри, готовящаяся путем бандитских выступлений дискредитировать Советскую власть перед мирным населением и всем миром и нарушить покой страны, являлась вплоть состоящей из чуждых и враждебных соввласти элементов и в случае дальнейшего существования и работы причинила бы государству неисчислимые бедствия – коллегия Азчека постановила по заслугам наказать каждого из членов организации:
1) Дегена Юрия, 2) Успенского Вадима, 3) Черникова Валерия, 4) Ортынова Георгия, как идеологов, вдохновителей и главных инициаторов ордена, активных работников его, приговорить к высшей мере наказания РАССТРЕЛУ…»
Еще один «заговорщик» приговорен к трем месяцам строгой изоляции, а пятеро освобождены. В конце газетной публикации граждан «успокаивают»: «И впредь суровая рука Азчека, бдительного органа охраны интересов пролетарского государства, беспощадно будет карать не только самих поджигателей бакинских промыслов, с целью подрыва фронта экономического строительства, но и всякого преступно-помышляющего о подобном поджоге».
В 1923 году в политотделе Каспийского военного флота работал 20-летний преподаватель школы повышенного типа для моряков «Красная звезда», будущий видный литературовед Виктор Мануйлов. Вместе с Дегеном он учился на историко-филологическом факультете, входил в «круг» Вячеслава Иванова. И Юрий подарил ему свою последнюю книгу «Волшебный улов». Подаренный экземпляр уникален.
Цензура убрала из него одну строфу, оставив от нее только точки. Но Деген своей рукой вписал вымаранные строки в дарственный экземпляр. Больше их нет нигде, даже в публикуемых ныне стихах Дегена. Вообще-то, уже только за то, как преподносится в них, да и в остальном тексте революция, автор мог считаться противником советской власти. Вот вычеркнутые строки:

Ну, хорошо, пусть Троцкий,
Ленин, Радек,
Пусть сокращенно грозное:
ЧЕКА...
О, Боже мой, откуда
беспорядок
В квартире антиквара-
чудака?

Да и сохранившаяся концовка стихотворения политически далеко не выдержана:

И вдруг Октябрь, что
светопреставленье,
Или девятый и последний
вал!
Мяучит кот, урчит живот
в томленьи,
И от забот чудак совсем
устал.

Впервые в жизни встал
вопрос проклятый –
Еда, дрова. Где ж деньги
взять ему?
Пошли с торгов любимые
пенаты.
Он продал все в голодную
зиму.

Скорей бы смерть сомкнула
хладом вежды,
И смертный мрак закрыл бы
жизни мрак.
Вот так живут, без света,
без надежды
Голодный кот и антиквар-
чудак.

Как вам такая картина на фоне стихотворений, вовсю славящих новую жизнь? А ведь Деген вовсе не был антисоветчиком и не собирался критиковать, а тем более свергать власть. Он просто был Поэтом, тонко чувствующим происходящее вокруг.
Реабилитировали его в 1991 году. То есть 68 лет его имя было вычеркнуто из истории литературы, потом его заслонили другие имена. А ведь имя поэта, безвинно погибшего в 27 лет, не менее яркое. И все же…

Погаснет вместе с жизнью
чувство.
В веках исчезнет самый
след.
И лишь высокое искусство
Нам сохраняет дивный бред.
………………………………..
У нас, певцов, чудесный
жребий –
Забытое припомним вдруг.
Все – даже облако на небе –
Через века увидит внук…


Владимир Головин