Наш собеседник – ректор Российской академии театрального искусства (ГИТИС), театральный критик, кандидат филологических наук Григорий Анатольевич Заславский, которому в нынешнем году было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Российской Федерации.
– Григорий Анатольевич, как произошло подключение ГИТИСа к проекту Летней театральной школы в Шекветили?
– Участие ГИТИСа в проекте Школы объясняется пассионарностью Николая Николаевича Свентицкого, который придумал этот проект! Когда мы с ним познакомились, стало понятно, что нам обоим, наверное, будет приятно сделать что-то вместе. Мы делимся опытом, знанием ГИТИСа, мне кажется, здесь, в Школе, нужно максимально делиться. Активно и страстно. Потому что это приведет, особенно в таких международных историях, к обогащению театра. Потому что, вернувшись в Тбилиси или в Украину, участники Школы будут чуть по-другому относиться к России. Видеть ее не только сквозь призму сегодняшних пропагандистских, справедливых и несправедливых публикаций, у себя на родине – ведь они навсегда запомнят опыт общения с нашими студентами, обаятельными, хорошими ребятами, которых никто специально для Школы не отбирает. Мы просто берем курс, который готов поехать. Что касается преподавателей, то одна из них, специалист по сценической речи Лариса Кайдалова, уже здесь бывала. Доцент, кандидат искусствоведения Ирина Автушенко – один их авторитетных мастеров по сценречи, причем не только ГИТИСа, но и ВГИКа, приехала впервые. А еще Роберт Елкибаев – наш замечательный преподаватель на одной из лучших в России кафедр сценического движения и сценической пластики, ее возглавляет Айдар Закиров: он вел в Шекветили занятия в 2019 году. Мне кажется, самое главное – польза от этих уроков и воспоминания участников Школы о том, что в Шекветили были учителя и ребята из Москвы. Кто-то из великих сказал, что все войны заканчиваются переговорами. И все войны когда-нибудь заканчиваются в принципе. Тогда нужно будет заново выстраивать отношения. И если в предыстории у кого-то будет опыт этих совместных прекрасных дней на чудесной, гостеприимной, солнечной земле с песком у моря и одновременно очень полезными занятиями, то, мне кажется, мирный процесс пойдет чуть быстрее. Принципиально, чтобы ты ставил перед собой важнейшие и трудно достижимые цели. У меня это – профессиональное общение и смена национальных стереотипов, которые выстраиваются в течение многих последних лет. Мне кажется, мы добиваемся поставленных целей. Потому что студенты из Киева, приезжающие в Шекветили, мгновенно включаются в занятия. Здесь нет вообще разговора о политике. Я когда-то сформулировал, что нашим школам подходит правило, действовавшее в американской армии: не спрашивай – не говори. Мы сразу переходим к занятиям, к совместному творчеству, и очень важно, что Николай Николаевич Свентицкий каждый раз выбирает какие-то фигуры, одинаково дорогие для всех нас. Это может быть Роберт Стуруа или Темур Чхеидзе. Или как в этом году – Юрий Ряшенцев и Юлий Ким.
– На ваш взгляд, какие новые формы работы Школы возможны в будущем – кроме уже апробированных? Как Вы относитесь к идее постановки спектакля?
– Здесь может быть много вариантов, но вот для того, чтобы поставить спектакль, нужно минимум три недели. Если что-то любительское, то можно и за два дня сделать. В пионерском лагере днем писали пьесы, а вечером уже представляли. Но все-таки когда речь идет о профессионалах, лучше, чтобы к любому промежуточному результату отношение было легкое, но ответственное. Здесь важнее то, что ребята вместе занимаются творчеством, вместе учатся, чем если они будут объединены какой-то твердой режиссерской волей на пути к спектаклю. Этой самой волей нужно сперва еще пропитаться. А сделать что-то на скорую руку и один раз сыграть? Это не тот театр, к которому мы стремимся.
– Как вы думаете, могли бы в рамках Школы проводиться какие-нибудь конкурсы?
– Это сомнительная вещь. Сравнивать русскую театральную школу с грузинской? У каждой есть свои достоинства. Здесь важно то, что мы вместе работаем, – школы разные, а учиться вместе нам ничто не мешает.
– Поддерживает ли ГИТИС связи с Тбилисским университетом театра и кино имени Шота Руставели?
– К сожалению, я не знаком с нынешним ректором тбилисского вуза. Весной в онлайн-формате в Тбилисском университете театра и кино имени Шота Руставели проходил ежегодный Международный фестиваль этюдов, он продолжался целый месяц. И ГИТИС получил главный приз за лучший этюд под названием «Хокку». Его подготовили студенты первого курса режиссерского факультета мастерской Юрия Николаевича Бутусова. Эта награда дорога как признание творчества ребят. В свою очередь, мы были бы рады принять представителей из Грузии на наших фестивалях сценического фехтования, режиссерских конференциях. Раз в год мы встречаемся в Шекветили. Встречаться хотя бы раз в год – это уже событие, особенно сегодня, в сложных обстоятельствах пандемии. Она еще больше осложняет нашу жизнь в дополнение к имевшимся проблемам коммуникации между Москвой и Тбилиси.
– А как пандемия отразилась на процессе обучения в ГИТИСе?
– Главный плюс – возможность проводить дни открытых дверей в онлайн-формате. Мы это сделали вынужденно в прошлом году. И в нынешнем вынужденно поступили так же. Но если даже все было бы открыто, и вакцины защищали бы людей, и не появлялись бы новые штаммы, да и вообще все было бы прекрасно и замечательно, мы все равно провели бы дни открытых дверей именно тем способом, который открыли для себя год назад – онлайн. Это позволяет принять в них участие сотням или даже тысячам абитуриентов, особенно если речь об актерском, режиссерском факультетах. Но и для продюсерского и театроведческого факультетов такая форма позволяет провести куда более масштабную профориентационную работу. Первоначальный процесс селекции на этом этапе уже происходит. И все-таки отрицательных последствий пандемии гораздо больше. Регулярно фиксируются случаи заболевания ковидом на том или другом курсе. Происходит их перевод на карантин. Меняется график занятий. Творческий процесс приобретает те формы, которые делают творчество более условным и менее… горячим. У всех людей искусства температура должна быть выше, чем 36 и 6. Этого градуса в режиме Zoom достичь чрезвычайно сложно. Мы не относимся к тому, что происходит в Zoom, как к полноценным занятиям по практическим дисциплинам. Мы отменили постановки спектаклей на невыпускных курсах – и это плохо! Играем только дипломные спектакли. В зале, заполненном на двадцать пять процентов.
– Расскажите, пожалуйста, об инновациях в ГИТИСе.
– Мы очень активно ведем издательскую деятельность. За прошлый год выпущено больше сорока книг. Вот только что вышло интересное издание: впервые за 30 с лишним лет в Москве увидели свет новые испанские пьесы – это сборник каталонской драматургии. А в серии «Драмтеатр» тоже впервые в России перевели и издали пьесы ныне очень известного французского писателя, драматурга, сценариста, режиссера Флориана Зеллера. Планируем на будущий год выпустить несколько книг к 400-летию со дня рождения великого французского комедиографа Жан-Батиста Мольера. Хотим провести конкурс современной комедии на русском языке. Издать книгу старых и новых переводов Мольера, потому что и старые переводы прекрасные. Но вот недавно в Театре имени Маяковского вышел спектакль «Школа жен», режиссер взял перевод Дмитрия Быкова. И это совершенно другой, новый, вызывающий живую реакцию зала текст. Чего и добивался, собственно, Мольер! Мы издали книгу мемуаров актера, режиссера Владимира Алексеевича Андреева, которую готовили еще при его жизни. Накануне нового года впервые на русском в издательстве ГИТИС вышла книга выдающегося французского режиссера и педагога Антуана Витеза. Для нас это очень-очень важно. Параллельно мы впервые провели онлайн школу «Академия русской оперы». Это то, что реально можно делать онлайн!
– Григорий Анатольевич, вы входите в экспертный совет недавно созданного Президентского фонда культурных инициатив. Расскажите, пожалуйста, об этом.
– По указу Президента России Владимира Путина в нынешнем году был создан Фонд культурных инициатив, который стартовал 15 июня. Он дает возможность подавать заявки не только некоммерческим организациям, но и частным культурным учреждениям, частным театрам, музеям, индивидуальным предпринимателям, которые придумывают что-то междисциплинарное. Там несколько грантовых направлений, в частности, связанных с продвижением русского языка, русской литературы. Такая школа, как «Шекветили», например, имеет шансы претендовать на помощь Фонда. Совсем не обязательно, чтобы заявленное было непременно реализовано до 31 декабря 2021 года. Это может быть и двухлетний проект до конца 2022 года. Если новую школу мы проведем при поддержке этого Фонда, я буду очень рад. Я уже выступал как член объединенного экспертного совета, и в рабочей группе мы разрабатывали и обсуждали номинации. Мне было важно, что впервые финансовая поддержка культурных проектов обусловлена ценностными ориентирами. Пересечения возможны, но разные направления дополняют друг друга. Нужно продумать, чтобы каждый новый необычный культурный проект нашел свое направление. Я связываю очень большие надежды с этой новой формой государственной поддержки культуры. Мне кажется, многие проекты, которые сегодня поддерживаются в России, должны скорее финансироваться из частного кармана. Вот – свежий пример. Как эксперт одного из проводимых конкурсов, рассматривал проект, в котором, по замыслу авторов, четыре режиссера должны были делиться своими сиюминутными переживаниями с четырьмя зрителями. Восемь показов, 32 зрителя… Мне кажется, такие маломасштабные проекты как всякий малобюджетный эксперимент можно делать вообще бесплатно, для этого никакие деньги не нужны, – чтобы четыре режиссера говорили о том, что их волнует, в течение двенадцати минут. Они просили миллион двести рублей. При этом наверняка есть команды молодых актеров, режиссеров, которые хотели бы сделать что-то существенное, масштабное, как когда-то Станиславский с Немировичем-Данченко, нашедшие, кстати, частную поддержку. А сегодня в России, как и в других странах, например, в Англии, крупнейшим меценатом является государство. В некоторых случаях оно выступает и как спонсор, рассчитывая на какую-то выгоду. Не буквально финансовую, естественно, а выгоду с точки зрения искусства, предполагая, что на эти деньги будет создано что-то стоящее.
– Обычно наибольшую активность проявляют посредственности.
– К этому мы тоже готовы. На протяжении долгого времени я работаю в экспертном совете в Фонде президентских грантов, и бывают случаи, когда подают заявки десять раз и на десятый получают. Тут, мне кажется, важно уточнить: важна не только и не столько пробивная сила, но и качество самой заявки. Те, кто более осознанно обращаются за помощью, часто находят софинансирование и тогда уже у экспертов нет ощущения, что это не нужно никому, кроме людей, которые это придумали. Важно, чтобы проект имел зрительский и созидательный потенциал. Чтобы проект в итоге не рассорил людей, а напротив, объединил, как объединяет собой любой великий театр.
Сами слова «инновация», «креативная индустрия», как что-то новое и малопонятное, побуждают большое количество людей, которые под эту сурдинку рассчитывают получить деньги на свою белиберду, – с нею они двадцать раз обращались прежде по направлению «традиционные ценности» и «классические ценности», потом – «нетрадиционные ценности», а теперь будут выдавать то же самое за «креативные инновационные проекты». Хотя там нет ничего относительно нового. Московский Художественный театр был в свое время и самым креативным, и самым инновационным проектом. С учетом того, что опыт этого театра был воспринят как наилучшая модель организации театра и его существования всем миром! Так что это можно было бы назвать еще и успешным стартапом. Другое дело, что Станиславский с Немировичем дивиденды не успели получить. Но то, что само понятие русского театра сегодня связано во многом с МХАТом, – это тоже дивиденды, которые мы сегодня продолжаем получать в эмоционально-доброжелательном тоне. Читают: русский театр и верят, что будет хорошо, что хорошая школа. Может быть, она уже не везде хорошая, а где-то и плохая. Но благодаря Станиславскому и Немировичу-Данченко этот шлейф доверия, уважения присутствует. На пресс-конференции Фонда культурных инициатив, рассказывая о школе в Шекветили, я называл ее участников – Киевский университет театра, кино и телевидения имени И. Карпенко-Карого, Тбилисский университет театра и кино имени Шота Руставели, ГИТИС и Казахская национальная академия искусств имени Т. Жургенова, и вдруг выясняется, что один из участников пресс-конференции Арман Яхин окончил Академию Жургенова. Как оказалось, со дня окончания учебы он никогда и нигде не слышал упоминания его академии… Мне кажется, здорово, что закольцовываются такие неожиданные сюжеты.
– Что вы считаете действительно креативным и ярким, во что можно вкладывать финансы и частному, и государственному сектору?
– Мне кажется, нужно старательно вглядываться в то, что происходит. И пытаться отделять поток самодеятельности, который наступает. Возможно, сейчас самое главное – воспитание экспертного сообщества. Потому что нынешнее время научило с легкостью выдавать любительское и непрофессиональное за новое. При том, что оно не является ни хорошим, ни новым. Новое может быть недостаточно профессиональным, не раз именно любители меняли что-то в искусстве, но то, что сегодня выдается за новое, зачастую таковым не является. Поэтому это один из самых главных вопросов – воспитание экспертного сообщества, критиков.
– А сейчас этого сообщества нет?
– Я считаю, что сегодня его нет. Оно во многом разрушено. Надо этим заниматься, тратить время, силы.
– Вы успеваете ходить в театр?
– Да! И посмотрел в этом сезоне несколько очень хороших спектаклей.
– И они новаторские?
– В театре все хорошее является новаторским. То, что, например, делает Юрий Бутусов, опирается на самые разные традиции, а не только на его собственный режиссерский опыт. Спектакль «Сын» Флориана Зеллера, который Бутусов поставил на сцене РАМТа, стал для меня одним из самых сильных театральных впечатлений. Для меня стал потрясением спектакль Дмитрия Анатольевича Крымова «Все тут» по мотивам пьесы Торнтона Уайлдера «Наш городок» на сцене «Школы современной пьесы», посвященный его родителям. Один из интереснейших спектаклей этого года – «Фаина. Эшелон» по документальной повести Фаины Райхельгауз в постановке Иосифа Райхельгауза. Тоже, кстати, посвящен его родителям. Эта история войны сделана режиссером в сотворчестве с его дочерью, выдающимся театральным художником Марией Трегубовой. Она же оформляла и спектакль «Все тут» Крымова, ученицей которого является. Еще мне очень понравилась недавняя работа Миндаугаса Карбаускиса «Школа жен», которую я уже упоминал. Еще одна удача сезона – спектакль «Между делом» в Театре имени Пушкина. Пьеса и постановка Евгения Гришковца. Такая современная история… Мне очень нравятся современные истории.
– Недавно мы потеряли Резо Габриадзе. Расскажите, пожалуйста, о своем восприятии творчества этого мастера.
– Габриадзе был невероятным, великим. Помню, в тот день, когда он уходил из Театра кукол имени Образцова, которым не очень счастливо руководил в течение нескольких лет, то позвал меня в дальнюю комнату, где потихонечку, что было, конечно, абсолютно естественно для него, но совершенно не совпадало с его тогдашней ролью главрежа театра, репетировал спектакль, ставший его гениальным зрелищем о войне, реквиемом. Жанр реквиема был обозначен сразу, сначала спектакль назывался «Песня о Волге», а потом, во второй его реинкарнации в Тбилисском театре марионеток, получил другое название – «Сталинград». И каждый раз, когда спектакль привозили в Москву, у него появлялись все более предприимчивые прокатчики, которые арендовали все большие и большие залы. Но, конечно, Габриадзе наверняка больше всего нравилась и казалась самым уместным и точным выбором малая сцена театра «Около дома Станиславского», вмещающая 50 зрителей. В этом зале «Сталинград» играли впервые. В пространстве малого зала «Около» каждая мелочь и каждая песчинка были видны и осознаваемы. В этом спектакле было гениально все, начиная с первой сцены, которую, собственно, Габриадзе мне показал и которая была и в первой версии, и во второй. Там происходит высвобождение из песка предметов прошлого – где равноценны и вызывают печаль, грусть, сентиментальные чувства и звездочка русского солдата, и немецкий крест. Все это уже осталось в далекой эпохе, истлело… В нашем будущем действительно боль и печаль будут совершенно одинаковыми, что может показаться невероятным. Речь – о солдатах войны, конечно, а не о зверствах, которые ни забывать, ни прощать нельзя. Не было в этом спектакле ни одной картины, чтобы увиденное однажды забылось, не было случая, чтобы я не пошел и не посмотрел «Сталинград» в очередной раз, когда спектакль гастролировал в Москве. И каждый раз я испытывал ту же гамму сильнейших чувств. Не могу сказать, что мы с Габриадзе были очень близки. Но каждый, кто был с ним знаком или сидел за столиком в его тбилисском кафе рядом с Театром марионеток, запоминал урок, который он хотел преподать. И один из них – это урок для актера, актерской фантазии. Не помню, в связи с чем, Габриадзе рассказал о том, что в детстве очень увлекался Африкой и читал разные книжки о ней – художественные, документальные. А когда не стало железного занавеса и появилось много телевизионных программ, было показано все. Камера дошла до самых глубоких зарослей джунглей. Вошла в жилища диких племен, показала, как они работают, едят, женятся, рожают, и Габриадзе вдруг подумал, что когда он просто читал книжки и был влюблен в Африку, то знал о ней больше, чем знает сейчас, просмотрев все эти фильмы.
Инна БЕЗИРГАНОВА
|
