В 1900 году промышленные круги Санкт-Петербурга торжествовали. Чай, представлявший Российскую империю на Всемирной выставке в Париже, получил Большую золотую медаль. Все называли его русским, но в наградной грамоте выставки значилось: «За лучший в мире Кавказский чай Константина Попова». Однако и это неточность, потому что чай-триумфатор был грузинским. А вырастил его в Аджарии… китаец. Который называл себя в русской транскрипции Лау Джон Дау и так же писал свое имя кириллицей. То же самое сделаем и мы, хотя при рождении его нарекли Лю Чжаопэн и в зависимости от различных китайских диалектов, он звался и Лю Цзюньчжоу, Ляо Джинчжао, и Лау Дженджау... А на русском – даже Иван Иванович Лю.
Вообще-то, началом появления чайных кустов в Грузии считается 1848 год. А до этого, в 1810-х годах, чайные растения «дебютируют» в Российской империи. По приказу прапраправнучатого племянника знаменитого кардинала Ришелье, градоначальника Одессы, генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии, герцога Армана-Эммануэля дю Плесси Ришелье их высаживают в только что открывшемся Никитском ботаническом саду в Крыму. Происходит это через 170 с лишним лет после того как в России, весьма «подсевшей» на завозной чай, впервые узнали об этом напитке.
Но это – просто коллекционные растения, к тому же крымская природа оказывается не очень благоприятной для них, и в 1833 году уже новый новороссийский генерал-губернатор, князь Михаил Воронцов вынужден выписать несколько десятков чайных кустов. Они дают первые семена, не больше того, и директор сада, плодовод и акклиматизатор растений Николай Гартвис рекомендует перенести опыты с ними на черноморское побережье Кавказа:
«На полученном от садовода Burdin из Турина (Италия) нынешней весной чайном кустике в горшке завязались семена; это придает надежду, что Tea Viridis со временем может акклиматизироваться в удобных для нее грунтах и в климатах южных губерний государства подобных южному берегу Крыма, а особенно в Абхазии и Мингрелии, где почва земли и климат при сильных летних жарах довольно сырой и несравненно сырее крымского, должны способствовать росту и развитию сего кустарника».
Так чайные кусты появляются в Грузии. От Сухуми до Озургети вырастить их пытается немало людей, но наиболее результативны старания князей Мамии Эристави, Давида Дадиани и Мамии Гуриели, управляющего имениями последнего из них англичанина-переселенца Якова Марра, французского дворянина Михаила Д’Aльфонса, заложившего Батумский бульвар, британца Джона Макнамарры, плененного в Крымскую войну и женившегося на грузинке, чаквинского землевладельца А. Соловцова… А в 1886-м некий Амирагов высадил чай в Кахетии и даже Тифлисе. Но у властей все это не вызывает никакого интереса. Хотя империя каждый год тратит 50 миллионов рублей золотом на покупку импортного чая.
Князь Эристави хочет расширить плантации и просит денежный кредит. Ответ в 1864 году дает кутаисский гражданский губернатор: «Некоторые предположения кн. Эристава, именно развитие чайных деревьев, – едва ли когда-нибудь осуществимо в Гурии… быть может в теплицах при искусственных условиях и поддержании высокой температуры, это растение и способно к произрастанию, но разводить его на открытом воздухе бесполезно». А через 21 год Кавказское общество сельского хозяйства просит послать практиканта в чайные страны для обучения, но уполномоченный Министерства государственных имуществ отказывает: «практикант может умереть в экспедиции». Образцы первого выращенного в Грузии чая в 1864 году представлены на Всероссийской сельскохозяйственной выставке в Петербурге и в Кавказском обществе сельского хозяйства в Тифлисе. При первых пробах этот чай кажется хорошим, но затем у кое-кого вызывает головокружение и тошноту. Оказывается, что его изготавливают без основного технологического процесса – ферментации. В общем, все попытки наладить в Грузии чайное производство оказываются разрозненными и кустарными. Урожайность низкая, плантации живут максимум несколько сезонов.
Перелом в разведении чайной культуры в Грузии наступает с 1892 года, когда в Аджарии появляется племянник, тезка и продолжатель дела российского «чайного короля» Попова купец Константин Попов. В том, что сегодня назвали бы семейным бизнесом, он не только успешно ведет торговлю. Во время трех приездов в Китай он знакомится с плантациями, изучает технологию возделывания и производства чая, а из цехов чайной фабрики в провинции Нинчжоу, что называется, не вылезает два месяца. И понимает, насколько выгодно будет организовать собственное чайное хозяйство в столь благоприятной для этого Аджарии.
Купив в 1892-м недалеко от Батума около 300 гектаров земли в Салибаури (имение «Привольное»), Капрешуми («Заветное») и Чакви («Отрадное»), он не только привозит на следующий год из Китая 15 тысяч чайных кустов и несколько сот пудов семян. С ним приезжают одиннадцать чаеводов, самый опытный из которых – помощник директора фабрики Лау Джон Джау. Как потом будут подчеркивать специалисты и историки, «именно этот человек стал определяющей фигурой в становлении всего грузинского чаеводства, и как следствие, российского тоже».
Лау происходит не просто из знатного рода, он – 76-й потомок императора Лю Бана, который в III веке до нашей эры основал династию Хань, просуществовавшую дольше всех китайских империй. Отец Лау служил в императорской армии и погиб до его рождения, поэтому уже сразу после рождения в 1870 году мальчик получает офицерское звание. Но военным не становится – его мать из весьма зажиточной семьи, занимающейся чаем, и требует, чтобы сын продолжил это дело. Поэтому Лау с малых лет изучает, как надо выращивать и изготовлять чай. Побывав при этом в различных провинциях, на многих производствах.
В итоге в родном Гуаньдуне он полностью ведает и семейным бизнесом, и торговлей. И знакомится с приехавшим для очередных закупок Константином Поповым. Помимо деловых отношений завязывается дружба, и русский предприниматель рассказывает об Аджарии. Которая по природным условиям довольно близка к Гуаньдуну. И не просто рассказывает, а предлагает приехать и посмотреть место, где можно открыть полностью свое чайное производство. Тем более что в Китае тогда неспокойно, и Лау могут ждать серьезные неприятности.
Дело в том, что многие близкие ему люди – противники правящей императорской династии Цин, участники революционных выступлений, среди них – и иностранцы с республиканскими взглядами. А этого вполне достаточно, чтобы власть отреагировала самым жестоким образом. И, посоветовавшись с матерью, которая дрожит за его жизнь, Лау отправляется за тридевять земель, в Грузию. Оставив дома беременную жену. Дорога занимает полтора месяца.
«Меня привлекали совершенно новая для меня страна и сознание, что я в ней буду первым проводником чайной культуры…, – вспоминал Лау Джон Джау. – Условия, предложенные мне, были вполне для меня приемлемыми. Содержание мое равнялось 500 руб. в месяц при готовой квартире со столом, прислугой, лошадью с экипажем и проч. Проезд мой в первом классе туда и обратно был также за счет К.С. Попова».
Конечно же, жизнь на таких условиях не может не нравиться. Как и природа, похожая на родную гуаньдунскую. Китайцы подписывают трехлетний контракт с Поповым, а Лау возглавляет его дело в Аджарии: «Я и 10 моих соотечественников прибыли в Батум 4 ноября 1893 года. Разбивку чайных плантаций я начал в Чаквском имении «Отрадном», затем в имениях в Салибаури и в Капрешуми».
Он создает в Чакви точную копию того производства, которое было на родине у его семьи. Там практически нет станков, труд в основном ручной, а научные исследования заменяет интуиция. Вот как описывает эту фабрику видный сельскохозяйственный деятель, ботаник, князь Владислав Масальский: «Ручная фабрикация чая китайцами производится с 1895 г. в небольшом сарайчике, в котором имеется 2 очага с вмазанными в них чугунными сковородами, множество сит, плетенок, подносов и разной формы корзин из бамбука, несколько циновок, чугунные сковороды и веялка для сортировки готового чая. Все эти предметы привезены из Китая».
Получается, что на деле это не фабрика, а кустарная мастерская для изготовления чая вручную. Отсюда и небольшое поначалу количество продукции. В первом (1895-м) году – чуть больше 8 килограммов, на следующий год почти 40, а в 1897 году – уже около полтонны (!). Зато качество выше всяких похвал. При химическом анализе чаев из Чакви и из Китая выясняется, что по некоторым показателям «аджарец» превосходит «китайца». В протоколе анализа подчеркивается: «Вкус настоя чаквского чая приятный, ароматный, цвет интенсивный».
И все это при том, что первые два года работы в Аджарии оказываются очень сложными для китайцев. От эпидемии умирают несколько из них, остальные трудятся на пределе сил. Но все равно можно воскликнуть: «Есть грузинский чай!». Первый фунт этого чая Попов лично преподносит Николаю II. «Во сколько обошелся Вам фунт чая?» – спрашивает царь. – «В 200 тысяч, Ваше Величество». И это не преувеличение, если вспомнить хотя бы затраты на китайских специалистов…
А те, по истечении контракта, отправляются на родину. Все, кроме Лау Джон Джау. Правда, он тоже уезжает, но только для того, чтобы весной 1897 года привезти в Грузию жену с родившимся в его отсутствие сыном, мать и других членов своей семьи. А еще – новых специалистов-чаеводов и большую партию саженцев и семян. После этого договор с Поповым продлевается еще на три года. А фирма «Братья К. и С.С. Поповы» с 1898-го получает звание «Поставщик двора Его Императорского Величества» да еще становится поставщиком королевских и императорских дворов Бельгии, Швеции, Греции, Румынии, Италии, Австрии и к тому же шаха Персидского.
«В 1896 году мне удалось приготовить первый чай на Кавказе. Дела шли успешно, – вспоминал Лау. – В 1900 г. на Всемирной торгово-промышленной выставке в Париже чай, приготовленный мною с плантаций Попова, получил большую золотую медаль… На этой выставке министр земледелия А.О. Ермолов, знакомый со мной еще по Батуму, рекомендовал меня в Удельное ведомство». Так, успех чаквинских плантаций дает основание для государственных вложений в чайное дело. И Удельное ведомство, отвечающее за имущество царской семьи, интересуется работой китайского специалиста. Но на государственную службу он переходит не сразу.
Он до 1902 года руководит фабрикой у Попова, который затем решает выпускать больше недорогого чая среднего качества и закупает в Англии крупную механизированную фабрику для механической обработки чайного листа. Так что небольшая фабрика Лау закрывается, а сам он становится заведующим государственной Чаквинской чайной факторией. «Поступив на государственную службу, – подчеркивал он, – наша семья сохранила самые добрые отношения с Поповым. Он хорошо знал, что не ради материальных выгод я оставил службу у него. Позднее, видя печальное положение дел в его имениях, я решил по возможности предложить свои услуги. Жаль было колоссальных денег, затраченных им, а больше всего мне жаль погибшей культуры и трудов моих, положенных в дело».
Но и на государственной службе Лау не жалует машинную технику и лабораторные опыты. Он, как и прежде, уединяется в своей рабочей комнатке, что-то взвешивает, меряет, прикидывает на глаз, руководствуясь только своим опытом. Немало людей пытается повторить его операции, но у них ничего не получается – в переработке чая у китайца не обнаруживается никакая система. «Я на первых же порах убедился, что во многих случаях Лау резко отступает от выработанных ранее приемов, признаваемых за лучшее и в Индии», – сетует Виктор Симонсон, управляющий имениями Попова.
Лау старается не реагировать на недоброжелателей: «Много было невеселого, особенно в последние годы, когда нашлись завистники моим успехам по службе. Люди, завидовали тому вниманию, с которым относилось ко мне Главное управление уделов, успехам в устройстве моего имения – и пришлось немало побороться за себя, постоять за справедливость. К счастью, все кончилось хорошо, моя сила и стойкость в этом деле мне помогли».
А это – об «имении», о котором он упоминает: «За добросовестное отношение к делу начальник управления уделов России князь Кочубей разрешил в 1909 году постройку дома, специально для моей семьи. В составлении плана дома, в котором я живу сейчас, и в оформлении его фасада принимал участие и я. Дом построен немецким архитектором. По внешнему виду напоминает китайский стиль». Дом этот сохранился до наших дней, но состояние его плачевно.
И еще воспоминание: «По истечении 10 лет службы я был награжден орденом Св. Станислава, а Главное управление уделов предложило перейти в русское подданство, со всеми правами высших чиновников. Я благодарил начальство, но преданный своему отечеству от подданства отказался. Я стал первым китайцем, получившим орден от Российского правительства, и могу гордиться, что впервые в России ввел на вверенной мне фабрике 8 часовой рабочий день. В 1911 г. по разрешению императора я купил земли близ Батуми и на своей плантации выпустил чай под собственной этикеткой».
К этим словам можно дать несколько пояснений. Орден Святого Станислава был предназначен для награждения, главным образом, чиновников, так что Лау становится приятным исключением. Землю он покупает по личному разрешению Николая II. Чай «под собственной этикеткой» выпускает уже на фабрике, которая принадлежит ему самому. А над названием особо не заморачивается: на этикетке значится «Лау Джон Джау», а в обиходе звучит «Лау-чай». Этот китаец аж до революции остается одним из немногих чаеводов Российской империи, в которой к 1917 году площадь всех чайных плантаций была не больше 1000 гектаров.
Кстати, именно в этом году Константин Попов отправляет химику с мировым именем, популяризатору науки, тщательно изучающему химические свойства чая Ивану Каблукову «Докладную записку с изложением программы правильной постановки чайного дела в России». В ней – проект того, как увеличить посадки чая в Закавказье и сделать Россию страной, широко экспортирующей чай. Создавать плантации Попов предлагает в основном на территории примерно в 160 тысяч гектаров, составляющей треугольник: Сухуми – Гори – мыс Копмуш недалеко от Батуми, на границе Российской империи и Турции.
Кроме того, во время Первой мировой войны русская армия успешно действует на Кавказском фронте против турок, и Попов уверен, что от Турции отойдет большая часть ее черноморского побережья, где тоже можно будет разводить чай. Но ровно через 40 дней после составления этой записки происходит революция, и история идет в совершенно ином направлении. С 1918 года действует Центральный чайный комитет «Центрочай», наделенный чрезвычайными полномочиями по национализации всех запасов чая и контролю над его распределением.
Фирма Поповых пытается выжить под эгидой этого комитета, но в 1919-м ее все равно национализируют. В том же году умирает Константин Попов, а его приемный сын Николай занимается чайным делом уже не как владелец компании, а как ученый-химик. В 1939 году его расстреливают как врага народа. Так исчезает легендарная династия российских чаепромышленников, тесно связанная с Грузией. А в Аджарии открытый, общительный, отличный специалист Лау Джон Джау находит общий язык и с новой властью.
В годы Первой мировой войны и последовавших за ней политических и территориальных пертурбаций все чайные плантации Аджарии – и государственные, и частные – приходят в запустение. Они конфискуются большевиками в 1921-м, сразу после прихода к власти, и Лау берут на работу в Народный комиссариат земледелия Автономной Социалистической Советской Республики Аджаристан (так Аджарская АССР называлась до 1936 года). Обязанности ясны – восстановление производства чая. То есть продолжает руководить своим чайным производством, но уже в должности «красного директора». И работает он так, что получает право записать на память потомкам: «В 1925 г. я получил Орден Трудового Красного знамени из рук нового правительства».
Тут надо добавить, что это был особенный орден, о котором сегодня знают немногие. Он учрежден в 1921 году, до появления общесоюзного и именовался так: орден «Трудовое Красное Знамя» Грузинской ССР. Двумя его вариантами за 12 лет были награждены всего лишь свыше 180 человек и организаций – «в ознаменование исключительных заслуг перед ССР Грузией в области производства, научной деятельности, государственной или общественной службы». Так что аджарский китаец оказывается в числе поистине избранных.
Но при этом он по-прежнему скептически относился к механизации чайной отрасли, он против интенсификации технологий и отдает предпочтение не современной технике, а ручному труду с добрыми старыми отцовскими инструментами. То есть делает все, что практически противоречит установкам советской власти. Которой нужно побыстрее и побольше дешевого чая. Что ж, все помнят, в какое качество продукции вылилась механизация этой отрасли, когда нежные пальцы сборщиц чая ради количества заменили на чаесборочные машины, срезающие на кустах все, что попадает под нож…
А в те далекие годы Лау Джон Джау чувствует, говоря словами Александра Галича, «чтой-то нехорошее в воздухе». Его уже открыто называют ретроградом и противником прогресса. И можно понять, почему в 1926 году, отказавшись от предложенного ему советского гражданства, он засобирался на родину. Конечно же, с семьей и… любимыми лошадьми, которых разводил с такой же страстью, как чай. Оставив все нажитое имущество. Успевает он вовремя. В 1929 году его имя звучит c трибуны VI съезда компартии. Причем в весьма негативном контексте:
«Между прочим, мы имели в чаквинском имении некого «Иван Иваныча» (китайца Лау Джон Джау, определенного провокатора и авантюриста, который выдавал себя за революционера, говорил, что его сын в Китае большой коммунист-гоминдановец, а на деле оказался, что он самый настоящий китайский контрреволюционер, а его сын производит эксцессы на Восточной-Китайской железной дороге. Этот Лау Джон Джау сыграл чрезвычайно вредную роль в деле развития чайной культуры в Чакве. Может быть, он был специально подосланным агентом, но, во всяком случае, как только мы этого «знатока чайного дела» выгнали, началась настоящая революция и подъем чайной культуры как в Чаквинском имении, так и во всех районах Грузии. С тех пор мы имеем колоссальное улучшение качества чаквинских чаев».
В общем, легко догадаться, что ждало «самого настоящего китайского контрреволюционера». Который на самом деле думал и о том, какую еще пользу могут принести Грузии растения с его родины:
«Мне бы хотелось сказать несколько слов о некоторых сельскохозяйственных культурах, которые, по моему глубокому убеждению, привились бы здесь и дали бы большой доход краю.
Одна из таких культур – бамбук. Растет здесь давно, но возможности этого растения не до конца востребованы.
Другая культура – рами, особый вид китайского льна. В Китае из рами изготовляют самую дорогую ткань, которая ценится дороже шелка. Из него делают портьеры, гобелены, тонкую парусину. Благодаря своей прочности рами служит лучшим материалом для изготовления сетей, брезентов, канатов. Рами, или китайскую крапиву привез в Чакву управляющий имениями Попова – В.О. Симонсон.
Обращает на себя внимание бумажное дерево, по-японски – «мицумита», т.е. вилка, из которого изготовляют высококачественную бумагу.
При открытии Батумского ботанического сада я рекомендовал ввести в культуру китайский сахарный тростник. Если бы эта культура, в свое время была бы ведена здесь, страна не испытывала бы дефицита сахара».
Вернувшись в Китай, Лау Джон Джау поселяется в Харбине, городе, где много русских. Там ему вольготно настолько, что он не покидает город вместе с семьей, когда туда приходят японцы. К тому же не на кого оставить лошадей. И гибнет он, упав с одной из них. Ему было 67 лет. За которые он сумел войти в историю Грузии и России, о которых вспоминал:
«За долгие годы, проведенные здесь в непрерывной работе, единственным моим развлечением была охота и лошади. В течение многих лет я знакомился с жизнью и обычаями этого края. С грузинами, греками, армянами, евреями. В характере и обычаях грузин я нашел много сходства с характером китайцев.
У меня много знакомых и друзей среди всех наций, и отношение ко мне и моей семье самое искреннее. Дети окончили Батумскую гимназию. Старший сын – Петербургский университет. Мы были знакомы со многими представителями передовой интеллигенции. Бальмонтом, Есениным, с семьей знаменитого питерского хирурга Гаевского. В этом доме сохранилась частица истории общения наших народов, частица истории культур. 30 лет на Кавказе. Но я с семьей решил возвратиться домой»
У Лау Джон Джау были два сына и три дочери. Их потомки связаны не только с Китаем, но и с Грузией, и Россией. Среди них более десяти профессоров, преподающих в вузах русский и китайский, они создали «Большой русско-китайский словарь» и «Китайско-русский словарь». Работают они и в экономике, и в медицине, и в авиации…
Вместе с ними вспомним еще несколько слов их легендарного предка: «Вернувшись на Родину, видя ее дивную природу, я буду видеть и вспоминать любимую Аджарию. Мир ее народу и полного рассвета его творческих сил, подобно восходу солнца, которое чем выше поднимается по небосводу, тем светит ярче и ярче».


Владимир ГОЛОВИН