Он появился на свет в центре Европы, а прославился, прожив основную часть жизни за две с лишним тысячи километров от родного города. Его отец стал частицей истории Польши, а сам он вошел в историю Грузии. Поселившись на Южном Кавказе, он слегка изменил имя и из Людвика превратился в Людвига. И мы будем звать так человека, о котором известный путешественник и исследователь Африки Василий Юнкер сказал: «Быть на Кавказе и не видеть Млокосевича, все равно, что быть в Риме и не видеть Папы».
Единственного поляка, который в первой половине XIX века стал генералом, не будучи дворянином, звали Францишек Млокосевич. Он был, как говорится, «военной косточкой», о нем можно сказать словами русского офицера Дениса Давыдова, против которого ему довелось воевать: «Я люблю кровавый бой, / Я рожден для службы царской!/ Сабля, водка, конь гусарской, /С вами век мне золотой!». Впрочем, что касается службы царской… Русским царям Францишек присягал не раз и навсегда, а – периодически.
Карьеру он начал в борьбе с ними, когда в 1790-х польские военные нарушили присягу, принесенную еще Екатерине II, и присоединились к участникам войны с Россией. Потом он служит в армии Наполеона, отличается в Испании, защищая от англичан подступы к Гибралтару, получает орден Почетного легиона и становится известен в европейских военных кругах. Затем – война против России в рядах французов, несколько ранений, плен и служба… уже у русских. В Корпусе инвалидов и ветеранов Польского Королевства. Он присягает Александру I, который в 1814-м разрешил вернуться домой полякам, воевавшим на стороне Наполеона.
Через три года он выходит в отставку и 13 лет мирно занимается сельским хозяйством в имении жены. Но начинается польское восстание 1830 года, и 61-летний, болеющий, Млокосевич вновь забывает о присяге и отважно сражается с русскими. А потом, как сообщают справочники, «после падения Варшавы, видя надвигающееся поражение восстания, он попросил об отставке и принял присягу на верность Николаю I». Который, вдобавок, через год дарует ему дворянство Королевства Польского с гербом в честь доблести, проявленной в рядах французов в Испании. Вот такие, как говорят в одном культовом фильме, «высокие, высокие отношения!»
Солдат до мозга костей, для которого все, не связанное с войной, было неинтересно и обременительно, пан Францишек не удовлетворяется тем, что старший из его четырех сыновей – Константин стал гусаром. Он желает, чтобы и младший Людвиг, родившийся в 1831 году, тоже носил военный мундир. А мальчик страстно любит природу: «Варшава или, правильнее, города – мне не нравились.  Я не мог дождаться того счастливого дня, когда родители мои покидали город на лето и брали меня с собою в деревню, где у нас было так хорошо: замечательные сады, оранжереи, теплицы, а вокруг красивые леса, луга и озера». И, чтобы наблюдать, чем и как живут рядом фауна и флора, мальчик создает нечто вроде зверинца, птичника, маленькие пруды с рыбками и садик с цветами:
«Помню отлично, как я брал из разных муравейников, несмотря на боль от укусов, горстями разных муравьев и переносил их в свои кадушки, для наблюдения за их жизнью. Я им готов был сделать все возможное, чтобы им было хорошо у меня. Но мне нравились не одни только муравьи, а вообще все животные и растения… Как только оканчивались мои уроки, я находил самый приятный отдых предаваться своему природному хозяйству. Помню, что эти влечения к природе были не минутными, а длились целые годы».
Увы, отца это увлечение сына не интересует. И в 11 лет мальчика отдают в Брестский Александровский кадетский корпус. Склонный к уединению, увлеченный изучением природы Людвиг оказывается на казарменном положении в суровых стенах бывшего монастыря бернардинцев, в обстановке строгой муштры: «От своего милого хозяйства я попал сразу в суровую тех времен военную обстановку, к которой я чувствовал менее всего призвания. Понятно, что мое прошлое еще красивее рисовалось мне в воспоминаниях и усиливало тоску. Я сознавал, что я испытал страшное насилие, но из опасения быть осужденным, высказать кому-нибудь свои впечатления я не решался: стремления ребенка к природе казались тогда ничтожностью!»
Он не чувствует никакого призванья к военной науке и, хоть как-то протестуя против нахождения в закрытом заведении с жестким режимом, начинает плохо учиться. «И чем более меня упрекали в лености и читали мне нравоучения, тем более я ненавидел учение». При этом никто не задумывается, что происходит с кадетом, который при поступлении в корпус «выдержал экзамен блистательно». Так продолжается, пока в 1845-м не умирает отец-генерал. И юноша «как милость» просит мать забрать его домой, а та не может отказать ему: «Я очутился снова дома, но уже совершенно при других обстоятельствах; мне дали учителей».
Как отличаются домашние занятия с нанятыми матушкой учителями от пережитой атмосферы казенщины и муштры! Никто не мешает заниматься тем, к чему лежит душа – ботаникой, зоологией, минералогией… И французским языком, расширяющим возможности знакомиться с книгами по естественным наукам, мемуарами натуралистов и всевозможными энциклопедиями.
Но в душе ранимой, рефлексирующей натуры на всю жизнь остается травма. Впрочем, в истории с кадетским корпусом находится и определенный плюс. Память о пережитом в Бресте страхе лишиться любимых увлечений по-своему подпитывала исследовательскую неутомимость Людвига. Ведь он, как и Францишек, служил лишь одной идее, шел раз и навсегда избранным путем. Только отец служил уничтожению Жизни, а сын – ее сохранению и процветанию.
А к тому, что Людвиг черпает из книг, прибавляются рассказы людей, приехавших из экзотических для варшавянина и будоражащих воображение мест: «В ту пору в имении моей сестры, стоял мусульманский полк из Кавказа; от знакомых из этого полка я слышал много о Кавказе, о его богатой природе, о местных знаменитых охотах, и под влиянием этих рассказов я возмечтал увидеть этот край. Став совершеннолетним, я осуществил это желание, приехал на Кавказ и поступил в военную службу, но не более как на один год. Между тем, я так увлекся Кавказом, что… этот мой год все еще длится».
Закавказским конно-мусульманским полком, о котором вспоминает Млокосевич,  командовал генерал-тифлисец, князь Давид Бебутов. Ему и его подчиненным было, что рассказать юному натуралисту о природе своих родных мест. Как сын дворянина Людвиг обязан отслужить в армии и для выполнения этого долга он в 22 года выбирает Кавказ. Несколько месяцев уходят на дорогу, и вот он – штабной офицер-подпоручик 5-го Тифлисского гренадерского полка, расквартированного в Лагодехи, на кордонной линии с лезгинами. Здесь – граница, отделяющая Грузию от Дагестана, подчиняющегося Шамилю.
Место это живописно, но жизнь в нем – скучна и однообразна. В густом лесу – с десяток разрозненных зданий: казарма, склады, лазарет, жилье офицеров, генеральский дом, православная церковь, католическая часовня… Типичное место размещения небольшого резервного гарнизона, который должен был устремиться туда, где неожиданно появляются горцы. Здешняя природа зачаровывает Людвига, и он часами бродит по окрестностям, презрев опасность появления лазутчиков Шамиля.
Вообще же, крупные схватки на этой линии нечасты, полк поднимается по тревоге лишь, когда горцы пытаются ночью пересечь кордон. Но время от времени отправляются экспедиции на дагестанскую территорию для устрашения противника. Млокосевич не может не участвовать в них, хотя категорически выступает против человекоубийства: «Сначала я участвовал неоднократно в экспедициях против горцев; новые местности, до которых так трудно было добраться, крайне меня интересовали; на горцев я смотрел не столько как на врага, а, скорее, как на любопытный, тоже принадлежащий к зоологии, экземпляр…».
Такое отношение к войне не скроешь в замкнутом военном кругу. По мере того, как окружающие понимают, что кровопролитие ему чуждо, трещина в отношениях с частью офицеров становится все шире. Сослуживцы просто не в состоянии понять, почему сын боевого генерала, чтобы не стрелять в людей, соглашается пасти полковых лошадей, заготовлять дрова, добывать дичь для кухни, заниматься другими «тыловыми работами». Впрочем, неприязнь к поручику рождают и другие факторы.
В полку немало кубанских казаков, которые помнят, как в Запорожской Сечи их не такие уж далекие предки насмерть бились с исконными врагами – поляками. И Млокосевич воспринимается ими как «лях». Невзлюбили его и солдаты из разжалованных за различные прегрешения и высланных на Кавказ офицеров. К тому же, все помнят, как некоторые поляки, сосланные за участие в антирусском восстании, перебегали к горцам, Так что, на Млокосевиче, как и на каждом его соплеменнике, лежит негласное клеймо потенциального дезертира.
Вот и получается, что не такой, как все, тихий, мечтательный поляк-пацифист не становится «своим среди своих». И в замкнутом мирке небольшого гарнизона быстро оказывается в центре недоброжелательства, даже интриг. Но, не скрывая своих взглядов, он идет все дальше, затронув святое для офицерства всех стран – охоту:
«Вначале я сделался здесь также страстным охотником, но всякий раз, когда от моего выстрела падал раненый олень или красивый фазан и мне приходилось добивать страдающее по моей вине животное, я испытывал неприятное чувство; также постоянные во всякое время года охоты и убийство зверя целыми массами, которые часто не поедались и портились, все это возбудило во мне вопрос: есть ли необходимость в этих убийствах? Охота – достоинство или недостаток?
И я пришел к заключению, что охота, не думающая о сбережении зверя, есть страсть, и, как всякая страсть, она глушит в нас силу здравого рассудка; но страсть к курению, пьянству, к опиуму приносит вред лично нам, тогда, как усиленное и бесцельное уничтожение зверя и полезных птиц производит громадный ущерб в экономии природы и даст, хотя незаметным образом для большинства, весьма печальные результаты впоследствии. Кроме того, я пришел к заключению, что вообще жизнь красивее смерти, и я себя убедил оставить навсегда охоту и с тех пор сделался горячим защитником жизни».
В общем, назревает конфликт с сослуживцами. И военная служба Людвига вполне могла бы иметь какой-нибудь печальный исход, если бы не спасительное поручение командования: разбить полковой сад. Лучшего применения его природным наклонностям не найти! Он никогда не забывал отраду своего детства – прудики и маленькие клумбы, цветники и огородики. А теперь все это предстояло создать в больших размерах, на 50-ти гектарах, выделенных в южной части Лагодехи. Причем, «сверху», не дали регламентирующих указаний, только лишь общие пожелания. И подпоручик Млокосевич принимается за дело.
На пустыре за казармами американские секвойи поселяются рядом с японскими живыми ископаемыми гинкго, несколько видов азиатских магнолий – с декоративными тропическими лианами, черноморские кипарисы с березовой рощей, неведомые в этих краях хвойные таксодиумы – с привычными для Южного Кавказа дубами, липами, грецкими орехами, грабами, каштанами. Пруды, созданные для водных растений, украшены искусственными водопадами… Вдобавок ко всему Людвиг раздает местным жителям саженцы, в первую очередь – фруктовые и декоративные.
И весь этот уникальный дендрарий испещрен причудливыми освещенными дорожками и тенистыми аллеями, на которых –  увитые плющом беседки и уютные садовые скамейки. Так начинается история культурных лесонасаждений в Кахети. Но это – с точки зрения специалистов-дендрологов. А для жителей Лагодехи и расквартированных там военных творение Млокосевича становится замечательным городским парком. Там играет полковой оркестр, под который по аллеям прогуливаются господа-офицеры с дамами и местная почтенная публика в модных нарядах.
Высокое командование признает этот парк лучшим среди полковых во всей Кавказской армии. Имя его создателя становится известным далеко за пределами Кахети. И эта слава сослужила плохую службу Млокосевичу – напомнила о нем его недоброжелателям. Снова начинаются демонстративные выпады, наветы, отчуждение от сослуживцев – своим в среде офицеров-рубак он так и не стал. Такая жизнь становится невыносимой, и Людвиг в 1861 году подает в отставку. Он носил мундир 8 лет.
Можно уехать в родную Польшу, в любой город Европы или Российской империи, а он выбирает Персию. По его словам, «лечить измученную людьми душу», «искать забвенья». По жарким просторам этой страны он доходит аж до пакистанской провинции Белуджистан, от персидской границы, тянущейся к Аравийскому морю. Наблюдает за жизнью тамошних животных и птиц, учит у местных жителей их языки, собирает не только гербарии, но и семена, плоды, корни диковинных растений. Но в сердце его навсегда поселился Южный Кавказ, он тоскует по живописнейшим окрестностям Лагодехи. И через два года решает вернуться.
Увы, сделать это не удается. На российской границе Млокосевича арестовывают. Из-за доноса (как оказалось позже, ложного) о его участии в подрывной деятельности. Дело в том, что в 1863 году вспыхнули сразу два антиправительственных восстания. Одно в очередной раз подняли поляки, второе – лезгины, в Закатальском округе по соседству с Лагодехи. И власти, заподозрив в подстрекательстве поляков, стали арестовывать тех из них, кто, живя на Кавказе, имел дружеские отношения с горцами. И в первых рядах подозреваемых оказывается Млокосевич, не скрывавший, что во время прогулок заимел «запретных друзей». Все, собранное им в путешествии, конфискуется и исчезает навсегда.
Суд приговаривает Людвига Францевича к шестилетней административной ссылке, то есть, под тайный надзор полиции в Воронежскую губернию. Сам он, не вдаваясь в подробности, говорил, что жилось там очень трудно, зарабатывать удавалось охотой. Так продолжалось четыре года, потом его досрочно освобождают и отправляют в Варшаву. Но и там, на родине, он опять тоскует по зеленым ущельям, стремительным рекам и густым лесам Кахети. Тогда на помощь приходит сестра Хелена. Выйдя замуж за графа Микорского, она оказывается в высших сферах Царства Польского, говорят, что сам Фредерик Шопен посвящает ей Мазурку соль мажор.
И когда она просит Александра II разрешить ее брату добровольно уехать туда, куда поляков ссылают, император не видит причин для отказа. В Лагодехи Людвиг привозит из Воронежа жену Анну, она – из обедневшего украинского дворянского рода. С ними – уже пятеро детей, мал мала меньше. В жизни Млокосевича чувствуется влияние Жан-Жака Руссо и Льва Толстого. Дворянин и зимой ходит босым, словно крестьянин, выращивает овощи, фрукты, виноград, табак, разводит пчел и шелкопряд… И круглый год купается в ледяной горной реке.
То, чем он занимается, определено заранее: «С 1867 года, как только тяжелые обстоятельства моей жизни прояснились, я себе дал задачу – найти такое подходящее занятие, которое никому не приносило бы вреда, а, по возможности, одну пользу, и при котором человек чувствовал бы себя менее зависимым. Сознание мне указало, что собирание различных предметов естествознания и вообще для ученых мира есть труд, более подходящий под сказанные условия, и пора детской наклонности воскресла во мне с новой силой; с тех пор я усердно предался этому занятию и имел счастливые случаи представить нашим ученым на разработку новые зоологические экземпляры, получившие довольно громкую известность».
На жизнь тратится не только материнское наследство, но и вознаграждение за поставки образцов лагодехской флоры и фауны в Европу. В частные и музейные коллекции. Это и есть «собирание различных предметов естествознания и вообще для ученых мира». Ежегодно он уходит в дальние экспедиции по Восточной и Западной Грузии, Аджарии, Азербайджану, Армении и по зарубежным Турции и Персии.
Их итоги – обширные гербарии, коллекции насекомых, чучела, саженцы и семена. А главное – масса научных открытий, самые сенсационные среди которых – кавказские тетерев с саламандрой и эльдарская сосна. Млокосевичу покоряются и несколько высочайших вершин Южного Кавказа и Малой Армении. Ясно, что при такой жизни не остается времени для того, чтобы прокормить семью работой на земле. Так что и потом, когда Людвиг почти 20 лет работает лесничим, семью кормят результаты экспедиций. Они посылаются в крупные города, и приносят ему хоть какие-то деньги и большую известность.  
С этим удивительным человеком, в быту отказавшимся от многих благ цивилизации, переписываются и получают от него посылки виднейшие ученые того времени. Географ Петр Семенов-Тян-Шанский, его французский коллега Элизе Реклю, зоолог Владислав Тачановский, энтомолог Антон Вага и ботаник Болеслав Гриневецкий из Польши, российские дендролог и лесовод Яков Медведев, энтомологи Гуго Христоф, Эмилия Мирам и Максимилиан Шодуар… Млокосевича, не имеющего никакого специального образования, называют своим учителем председатель Всероссийского союза лесоводов, управляющий Боржомским имением Павел Виноградов-Никитин и сын Кавказского наместника, внук Николая I, ботаник, великий князь Николай Михайлович.
На окраине поселка, у горной реки перед входом в ущелье, ведущем к Дагестану, появляется одноэтажный деревянный дом Млокосевичей. Отец многочисленного семейства – у него одиннадцать (!) детей –  помимо многочисленных служебных обязанностей, успевает и лечить раненых зверей, и одомашнивать диких птиц, и вести метеорологические наблюдения, и пытаться победить малярию, и изучать причины наводнений… Да еще выписывает и штудирует научные журналы и книги, Он продолжает начатые еще в Тифлисском полку опыты по разведению новых для этих мест маслин, чая, цитрусов, пробкового и железного деревьев, бамбука, джута… И рядом с домом разбивает ботанический сад, в котором его детям прививается  любовь к природе.
О том, как жила эта семья, где царили взаимоуважение и равноправие, трудолюбие и бескорыстие, вспоминал гостивший в ней научный сотрудник Ботанического сада Императорского Юрьевского университета Болеслав Гриневецкий: «Среди собравшейся за столом семьи бегали собачки, по плечам и столу прыгали прирученные птицы, а одна из прирученных галок, передразнивая младшего сынка, орала время от времени «Папаша!». Если кто из собеседников хотел напиться воды, то брал со стола кувшин или стакан и шел к подножью большой липы, откуда пробивался источник чистой воды. Если хотел кто-то умыться или помыть руки, то направлялся к берегу потока, куда все мужчины ходили каждое утро. Над другим ручьем, огибающим домовладение, было специальное место, предназначенное для женщин. Со смехом, хозяин мне рассказывал, что как-то его барышни прибежали с криком и полураздетые: на то место, где они обычно купались, явился медведь – попить воды».
У Млокосевича постоянно – гости из научного мира. Всем интересно увидеть, чему посвятил свою жизнь дворянин, ставший крестьянином и двигающий науку. Ведь этот человек, добровольно заточивший себя в глуши, удостоен и Большой Золотой медали Парижского общества акклиматизации и Серебряной медали Императорского Русского Географического Общества, и звания члена-корреспондента Зоологического музея при Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге. Ведь он открыл почти шесть десятков (!) видов растительного и животного миров, и многие из них носят его имя. А еще этот «крестьянин» опубликовал около 50 научных работ о природе Кавказа.  
Но Людвиг Францевич, стремится не только как можно шире знакомить ученых с этой природой.  Он буквально кричит на весь научный мир о том, что может погибнуть главное открытие его жизни – уникальные живность и растительность Лагодехского ущелья. О том, что необходимо спасать единственное на Кавказе место, где растения еще доледникового периода сосуществуют и с эндемиками (растущими только на этой территории), и с типичными для всего кахетинского региона. Из-за неразумной, нерегулируемой деятельности человека там исчезают звери и птицы, вырубаются и выгорают леса, меняется климат.
Он призывает видных ученых помочь организовать на границе Грузии и Дагестана «строго заповедные участки». Вот, например, что он пишет главному в стране авторитету по зоологии, непременному секретарю Российской академии наук, действительному статскому советнику, члену многих зарубежных обществ естествоиспытателей Александру Штрауху: «Я здешний старожил и вижу, что делается, помню, что было, знаю, что есть и представляю, что будет. Я вижу грустную картину скорого будущего, как здешние оазисы редчайшей жизни превратятся в скучнейшие пустыни и целые страницы интереснейшей зоологии погибнут для потомства навсегда».
Между тем, как и в армейской молодости, Людвиг Францевич, не похожий на живущих рядом людей, вызывает у них недоумение и злобу. Люди эти – бывшие офицеры и солдаты, которые, выйдя в отставку, осели в Лагодехи.  Им непонятно, почему этот странный человек, невенчанный, сам обучающий своих детей дома, а не в школе, противопоставляет общению с людьми какие-то приборы, домашний зверинец, составление гербариев, непонятные записи в толстых тетрадях… Не такой как все? – Так получи! И неприятие со стороны озлобленных обывателей выливается в трагедии. Младшую дочь, 17-летнюю Люсю изнасиловали и убили в лесу недалеко от дома. Позже убили и жену Анну…
Вообще, трагическая судьба у еще четверых детей этой семьи. Виктор, как и отец, работавший лесничим, в 1922-м сорвался в пропасть, и говорят, что к тому «приложили руку» браконьеры. Биологи Леонид и Владимир расстреляны в 1937-м, этнограф и художница Анна скончалась от рака в Ленинградскую блокаду. Успев, правда, в начале ХХ века помочь отцу в борьбе за спасение уникального ущелья вместе с научным сотрудником Тифлисского ботанического сада Дмитрием Сосновским и профессором Юрьевского университета, географом и флористом Николаем Кузнецовым. А вот дочь Юлия стала первой в мире женщиной, покорившей Большой Арарат.
Всего три года не дожил Млокосевич до апреля 1912-го, когда Лагодехское и соседнее с ним Анцальское (ныне – Шромское) ущелья объединились в государственный заповедник площадью 3.500 гектаров. А в 1915-м на заседании Русского энтомологического общества в Петрограде Семенов-Тян-Шанский подвел черту под вопросом о новом заповеднике в Грузии: «Знакомством с Лагодехским ущельем и зоологи, и ботаники обязаны главным образом семье покойного Л.Ф. Млокосевича».
И еще нельзя не вспомнить, что с горцами, по землям которых Млокосевич ходил в экспедиции, никаких конфликтов у него не было. Он приносил им подарки, разрешал им зимой пасти овец вдоль реки Алазани, помогал лечить заболевших, фотографировал их свадьбы. Словом, был своим человеком. Аварцы звали его «Старшилесничи», думая, что это – имя, и образовав его от должности старшего лесничего. Млокосевич умер от болезни во время экспедиции 1909 года в своей палатке, недалеко от аула Чорода. Жители которого старались ему помочь, а потом проводили в последний путь в Лагодехи. На месте смерти «Старшилесничи» они поставили каменную плиту.  
И, наконец, о том, что необходимо знать и запомнить. Слово – биографу Млокосевича, уроженцу Лагодехи, автору сайта об этом городе Петру Згонникову: «В последнее время часто приходится слышать, что основателем Лагодехского заповедника был Людвиг Млокосевич. Это не так, это заблуждение. Частное лицо не может учредить государственное образование, учредителем чего бы то ни было государственного (банка, театра, университета, заповедника) может быть только государство. Можно понять простых людей, которые десятки раз слыша имя Млокосевича в контексте создания Лагодехского заповедника, ошибочно полагают, будто Млокосевич его и основал. Но, к сожалению, встречаются серьезные издания, как, к примеру книга «Лучше знать друг друга», автор которой М. Айдинов повторяет эту нелепость, не задаваясь вопросом, каким это образом частное лицо, человек, умерший в 1909 году, мог спустя 4 года после смерти объявить 3.500 гектаров государственных земель заповедными».
Реальная заслуга Людвига Францевича в том, что он первым сделал немало замечательных дел: стал изучать Лагодехское ущелье, открыл его ценность для науки, заинтересовал им ученых и поднял вопрос о создании заповедника. Вот за это наука и благодарна человеку, у которого была не такая уж счастливая судьба, но который сказал: «Когда собираю растения, я не могу себя чувствовать несчастным».


Владимир ГОЛОВИН