Лариса Исаева – выпускница экономического факультета ВГИКа, основатель первого в России частного актерского агентства «МАКС», генеральный директор кинокомпании «Д’МАКС», сооснователь театрального агентства «БогИс», продюсер, режиссер, актриса, художник.
Лариса очень мягкий и податливый собеседник. Но насколько же это впечатление обманчиво! Признаюсь со всей откровенностью – такого интервью в моей практике еще не бывало. Доводилось беседовать и с режиссерами, и с продюсерами всех мастей и рангов, но я впервые встретилась с профессионалом, который – с невероятной деликатностью и тактом рулил разговором сам. Корреспондент и сам не заметил, как задуманный план интервью рассыпался, а нежная продюсерская рука ласково направила его по другому руслу. Беседа шла и выстраивалась так, как того захотела сама Лариса – от настоящего к прошлому и снова к настоящему, по мистической цепи ассоциаций и ретроспекций.
Она – «уцхо хили» (не наш фрукт – груз.) и родная душа в одном лице, таинственная инопланетянка и самый открытый и доброжелательный из виденных мной людей. Вот такой фьюжн. Убедитесь сами.
– Сумасшедшие сейчас у вас дни, правда?
– У меня не бывает не сумасшедших дней. Никогда. В Тбилиси мы жили на улице Шаумяна – я авлабарская. Меня везли из роддома, и пьяный таксист врезался в ту сторону нашей машины, где сидела мама со мной на руках... Дверца – всмятку. Так что с самого рождения жизнь заставляет меня группироваться. Может, я сама себе это придумываю? Но мне необходимо – если не начну придумывать, что будет дальше, то ничего и не произойдет. В свое время сама себе придумала профессию актерского агента и в 1992 году открыла первое актерское агентство в России, да и на всей территории бывших советских республик. И навсегда ушла на вольные хлеба.
– Не страшно было?
– Всегда страшно. И сейчас – когда на выпуске первый спектакль, когда я задумала сделать антрепризный театр, когда открываю кафе. Безумно страшно! И прежде всего потому, что я перфекционистка. Мне нужно все делать безупречно. Тем более спонсоров нет – я все делаю сама.
– Вас не было в Грузии много лет...
– Тридцать девять. Я боялась возвращаться в Тбилиси. А вернувшись, поняла, что мне нужно остаться. Дело было так: в апреле 2017 года я сидела в Москве, у меня все атрофировалось, мозги не работали, ничего не хотелось. Я понимала, что нужно сломать какую-то зону комфорта. Но как? И я кинула в фейсбук два слова: дайте мотивацию. Безадресно. Тут же откликнулась моя двоюродная сестра из Канады Вета Майсурадзе: дай номер твоего паспорта, встретимся в Тбилиси. Она сразу купила билеты. В июне я прилетела в Тбилиси, а 14 ноября 2017-го окончательно переехала. Через два месяца, 14 января, открыла свое первое кафе «Уцхо» на улице Кекелидзе.
– В День грузинского театра.
– Да?! Как интересно! Очень символично! Это была моя многолетняя мечта: открыть что-то для друзей. Креатив в еде у меня от мамы. К тому же я очень люблю фьюжн и, бывая в разных странах, старалась что-то приметить, привезти, а потом добавить свое и создать новое. Возможность воплощения этой мечты именно в Тбилиси – совершенно грандиозная. Со всех сторон – супер. И я решила: Лара, пришло то время, когда твоя судьба, твоя родная Сакартвело, дает тебе такой шанс.
– То есть дело пошло?
– Пошло. Правда, не совсем так, как хотелось бы. Чтобы завоевать популярность у тбилисцев, нужно время, потому что в Тбилиси все происходит медленно – здесь медленно ходят, медленно кушают, никуда не спешат, опаздывают. И бизнес тоже развивается медленно. Кафе «Уцхо»переехало с Кекелидзе на Асатиани, потом на Грибоедова, 14, рядом с консерваторией. А в июне прошлого года я была вынуждена его закрыть. В первую волну пандемии мы работали на вынос. А еще – кормили людей, которые нуждались и голодали… Кафе открывалось в полдень, и бабушки со своими судочками уже стояли. Молча. Каждый вечер я плакала… А как нам помогали! У нас стоял «столик добра», и люди приносили продукты для нуждающихся. Вообще, все помогали друг другу. Помню, я покупала детское питание и геркулес для многодетной мамы. И вдруг она приходит и приносит пирожки – у меня, говорит, появилась мука и картошка, вот – пирожки пожарила… У себя в кафе я делала театральные вечера, вечера стендапа. И заморочилась идеей создания антрепризы, но – в новом формате: театр-кафе, театр-бар. Чтобы были интерактивные зрители, которые взяли бы бутылочку пива или бокал хорошего вина, слегка закусывали… Я в «Уцхо» разработала фирменные закуски – конфетки, насаженные на зубочистку – сырные, морковные, свекольные, из жареного геркулеса. В общем, эта идея во мне зрела. Мне казалось, что такой театральный формат пришелся бы тбилисцам по душе. Именно тбилисцам, а не туристам. Я хочу, чтобы зрителям после спектакля не хотелось расходиться, и они оставались в кафе, чтобы поделиться впечатлениями, общаться, знакомиться, обмениваться телефонами... Так было в моем первом «Уцхо». Думаю, так будет и сейчас в «Chaikhana Bazar» – на четвертом этаже торгового центра «Galleria». Даже не знаю, как это назвать? Театр в кафе? Театральный клуб? Наверное, название потом придет. А пока – «Уцхо театр». «Другой театр». Как и я.
– Простите, но я спрошу… Вот, предположим, зритель пришел на спектакль великого Роберта Стуруа. Удобно ли в такой ситуации жевать и пить вино?
– Потому я и говорю о новом формате. В моем театре зритель сможет пить вино. А крохотную закуску-конфетку и жевать не надо. Это никого не обидит.
– Артист в данном случае – не приложение к меню?
– Нет, нет, что вы!
– Давайте скажем, с каким спектаклем вы выходите к зрителю.
– «Обнаженка» – по пьесе Михаила Хейфеца «В ожидании Его». Это истории четырех женщин разного возраста. Они встречаются в одном месте, а перед этим каждая познакомилась в интернете с неким ухажером. Но «Он» не приходит, а у них начинается «обнаженка» души – у каждой есть свои скелеты в шкафу, одиночество, трагедии, желание любви. В спектакле заняты актрисы Грибоедовского театра Нина Калатозишвили, Софо Ломджария, Мари Кития. Ну и я. Костюмы нам сшила потрясающий дизайнер Хатуна Кобахидзе, знаменитая «Хатко». Все артистки отлично владеют пластикой, в спектакле танцуют и твист, и шалахо. Спасибо замечательному хореографу Лексо Чумбуридзе, он поставил очень интересные танцы. Можно сказать, что он – мой соавтор. Я надеюсь, что вскоре мы наконец-то сыграем премьеру и откроем этим спектаклем антрепризный театр «Уцхо». А если спектакль понравится зрителям, то сделаем вариант и на грузинском языке.
– И все-таки, какая же вы «уцхо»? Вы же наша, тбилисская...
– Повторю – авлабарская. Мы уехали из Тбилиси, когда мне было шесть лет. Но бабушка осталась здесь – в Нахаловке, на Гвазаурской улице, и все школьные годы я приезжала к ней на летние каникулы. В те годы в Грузии можно было обойтись без знания грузинского языка, и я его так и не выучила. Моя мама прекрасно говорила по-грузински, старшие брат и сестра окончили школу в Тбилиси. Это мне, мелкой, не повезло... Но я обязательно выучу! Просто пока совсем нет времени. Дорогие мои земляки, тбилисцы, что вам важнее – чтобы я что-то придумывала или учила грузинский? Думаю, вы меня простите и поймете.
– Поймем. А теперь расскажите, пожалуйста, о ваших родителях.
– Мои предки по материнской линии приехали из России в Грузию в 20-е годы прошлого века, в период раскулачивания, и остались здесь навсегда. В 1941 году умер дедушка, и бабушка Марфа Николаевна осталась с двумя детьми – моей мамой и ее братом. Мама, Юленька Дмитренко, была удивительно красива – с вьющимися волосами, яркой улыбкой… Бегала на все спектакли Товстоногова в Грибоедовский, у служебного входа ТЮЗа поджидала любимого артиста – Евгения Лебедева… Золотая медаль в школе, красный диплом в педагогическом институте. К ней сватались видные женихи из знатных княжеских семей. Мама всех отвергала. А потом вся Нахаловка пришла в ужас – Юленька вышла замуж не за князя, а за какого-то лейтенанта Журкина из Батуми! Папа в 1943 году ушел на фронт. Вернулся уже из Маньчжурии в 1946-м, окончил военную академию в Ленинграде и продолжил службу в Тбилиси. Папа – тот человек, который меня сделал. Брал меня с собой во все командировки. Он был очень талантливым копиистом и подарил мне любовь к живописи. Помню, как здесь, на Авлабаре, он меня с утра «строил» – обливал холодной водой и запирал в комнате на ключ – пока я не нарисую, допустим, букет сирени, не отпирал. Хотя безумно меня любил. Потом, в Москве, водил меня по всем выставкам... Наверное, многое в своей жизни я смогла сделать именно благодаря отцу. Его воспитанию... До сих пор помню адрес, по которому мы жили: улица Шаумяна 25, квартира 19. Приехав в Тбилиси, я пошла по Кетеван Цамебули, бывшей Шаумяна, дошла до дома 25, зашла во двор – железного стола нет, тутового дерева нет. Я смотрела на свои окна и вспоминала, как бабушка Марфуша ставила на широкий подоконник тарелку с борщом и кормила меня, приговаривая: «Лялечка, а вон солдат идет, а вон пьяный идет, ой, упал!» Я ахала, и ложка борща отправлялась мне в рот – я очень плохо ела. Я сидела в нашем дворе, и у меня было такое ощущение, что сейчас я выскочу из подъезда сама себе навстречу…
– Почему родители приняли решение уехать?
– Мама заболела тяжелой редкой болезнью – аддисоновой. Ей надо было обязательно поменять климат. Папа написал рапорт, и его перевели в Подмосковье – в Дмитров, по Савеловскому направлению. Помню, как я плакала, как скучала... Приехав в Россию, я так и не стала местной. Серьезно говорю. Уцхо – это не просто так.
– Но вы ведь прожили в Грузии всего шесть лет...
– А вы знаете, что характер формируется в первые три года жизни? Мало того, что я очень хорошо помню все, что происходило со мной в шесть лет, я помню, как в детстве мне снился Тбилиси, как я плакала по ночам и говорила: «Дедико, увези меня обратно! Я не хочу здесь!» Я не могла привыкнуть к закрытым дверям – у нас в доме у всех двери всегда были открыты. И вообще – если к тебе пришел человек, впусти, накорми, а уж потом – все остальное. Я привыкла жить именно так. И потом, спустя много лет, свою съемочную группу собирала, как семью, и кормила ее отдельно, специально, потому что понимала – с человека можно требовать только тогда, когда он сыт. Ездила на рынок и покупала свои «продюсерские пайки» – сало, колбасу, хлеб, шоколад, лимоны, зеленый лук, чеснок. Так, как я, никто из продюсеров не делал. Только я – потому что авлабарская. В России для меня стало откровением, что людей делят по национальностям. Нет, я такого не принимаю. Ведь что такое Тбилиси, Авлабар? Это русские, украинцы, грузины, армяне, курды, цыгане, азербайджанцы... Национальность не имела никакого значения. Или ты хороший человек, или нет – другой категории не было. Я не обобщаю, поймите. Я говорю о том, с чем сталкивалась. А я часто сталкивалась со злобой и негативом. Если тебе хорошо, за тебя не порадуются. Порадуются, когда тебе плохо. Ну, казалось бы, чего проще? – сделай так, чтобы тебе было так же хорошо! Нет, ему хорошо, когда тебе плохо...
Мама тосковала по Тбилиси всю жизнь. Бабушка присылала из Тбилиси рассаду, и мама выращивала все-все-все и объясняла соседям, что это за травки, а они не могли понять, что такое, например, тархун. Чтобы не забыть язык, ездила на рынки и искала грузин – поговорить по-грузински. Часто возвращалась грустная – торговали в основном азербайджанцы. А еще мама особым образом проверяла наших избранников. Она накрывала грузинский стол и наблюдала, как избранник ест. Если он с удовольствием ел сациви, харчо и зелень – все в порядке.
– Ваш избранник прошел тест?
– Да, однозначно.
– Где вы познакомились?
– В театральной студии режиссера и драматурга Владимира Книппера, племянника Ольги Книппер-Чеховой. Студию курировал знаменитый Виктор Манюков, профессор Школы-студии МХАТ. Студия действовала при ДК завода «Красный пролетарий». Помню, я приехала в Москву, купила мороженого минтая – мама попросила. И увидела объявление о наборе в студию. Села в автобус номер 5 и поехала аж на Ленинский проспект – поступать. Мне было 15 лет.
– Вдруг решили?
– Конечно, нет. Я хотела стать актрисой и была уверена, что я – чеховская героиня. Пришла в студию и говорю Книпперу: «Я хочу вам почитать». Начала читать что-то из Чехова. Книппер заржал. И сказал: «Я тебя беру. Только какая ты, на фиг, чеховская героиня? Тебе Островского надо играть». Владимир Владимирович пригласил меня на отчетный спектакль, который они должны были играть на следующий день в филиале МХАТа на улице Москвина, сейчас это театр Наций. Конечно, я приехала. Надела свою единственную юбку, единственный свитер – и приехала. Перед спектаклем на сцену вышли Иннокентий Смоктуновский, Анастасия Зуева и представитель студии – Анатолий Исаев. Я посмотрела на него и мысленно себе сказала – он будет моим мужем… А вскоре я, пятнадцатилетняя, сыграла у Книппера Арину Петровну Головлеву в спектакле «Иудушка». Иудушку играл Толя Исаев, как всегда, виртуозно… В 19 лет я, как сама предсказала, вышла за него замуж. Толя с красным дипломом окончил Институт геодезии и картографии, изучал испанский с погружением, потому что должен был ехать в Латинскую Америку. И всю жизнь мы с ним пели под гитару «Кукарачу» и «Бесаме мучо»... Актером он не стал, хотя был очень одаренным.
– И вы тоже. Почему?
– На актерский во ВГИК я не поступила в силу причин, о которых мне не хотелось бы говорить. И я пошла на экономический факультет ВГИКа. Потом работала в ССОДе, Союзе советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами, у Валентины Терешковой. Пришла машинисткой, а уходила ведущим экономистом Управления делами. Потом все бросила и пошла в обычные ассистенты на картину «Детство Темы» к Лене Стрижевской, которая тоже вышла из студии Книппера. Это была первая картины Лены и мой первый опыт кастинга. Лена хотела, чтобы в фильме снялись Армен Джигарханян и Зиновий Гердт. Все смеялись: «Вы что, с ума сошли? Детская картина, платят копейки! Никто из них к вам не пойдет». Но я добилась своего, и в итоге у нас снимались и Армен Борисович, и Зиновий Ефимович. Я их привозила-отвозила, заваривала им травяные чаи, пироги пекла. Никто так не делал. Но я всегда поступала, как уцхо. После «Детства Темы» работала ассистентом на картине Евгения Герасимова «Ричард Львиное Сердце». Подбирая актеров, в картотеке студии Горького наткнулась на фотографию молодого актера. И остолбенела – Ричард! Это был Саша Балуев. Я побежала смотреть его в театре. Тогда в Москве шли одновременно два «Калигулы» – с Балуевым в постановке Житинкина в театре Армии и с Меньшиковым в театре Моссовета в постановке Фоменко. Ермоловский Калигула мне понравился больше – он был интереснее. И я, конечно, кинулась к Герасимову: «Женя, я нашла Ричарда»! На роль пробовалось огромное количество актеров. Но Ричарда сыграл Саша Балуев.
В один прекрасный день Саша сказал: «У нас в театре есть Галя Боголюбова. По-моему, вас надо познакомить». Я тогда не знала, что Галя – это абсолютное Явление в театральном мире, легендарнейший завлит – в театре «Ромэн», затем в «Современнике», затем в театре Ермоловой у Фокина. Мы сдружились сразу. И сразу же решили делать театральное агентство. И сделали – «Богис». Как вы понимаете, это аббревиатура – Боголюбова-Исаева. А тут как раз из Лондона вернулся Олег Меньшиков, сыгравший с Ванессой Редгрейв Есенина, привез дневники Нижинского. Леша Бурыкин, молодой актер театра-студии Олега Табакова написал пьесу. И мы взялись делать этот спектакль – Нижинский и Дягилев, Олег Меньшиков и Александр Феклистов. Его вспоминают до сих пор – он был совершенно уникальным. Я была продюсером, Галя – художественным руководителем. Мы придумали играть не в театре, а в музыкальной школе на Пречистенке, в обычном актовом зале. Маленькая сцена, одно из окон – раскрыто настежь. Самое знаменитое – финал. Нижинский спрашивает: «Ты видел балет «Видение розы»?» Дягилев: «Нет». – «А я ви…» И тут Олег разбегается и бабочкой вылетает в окно – на улицу. Зал в ужасе ахает. Конечно, за окном стояли леса, лежали маты, но это было безумно рискованно. Вся Москва стояла на ушах. Попасть к нам было невозможно… Всего состоялось 13 показов в Москве и 7 показов в Питере.
– А почему так мало?
– Не потянули финансово... Кроме того, к тому времени я уже открыла актерское агентство «Макс» и пошла в кино. Галя как чисто театральный человек кино ненавидела. И мы решили, что «Богис» останется театральным агентством.
– Дела у вашего агентства пошли сразу?
– Знаете, как было поначалу? Приезжаю на площадку. «Ты кто?» – «Агент актера». – «Пошла вон!» Именно мне приходилось ломать такую ситуацию. Нужно было убеждать, доказывать... Первые два года не было денег на аренду офиса, и офис находился у нас дома. Помню кайф первых кастингов – актеров выбирали Митта, Абдрашитов, Хотиненко... Я убедила Хотиненко взять Сашу Балуева на роль Федора в картине «Мусульманин», и он получил «Нику» за эту роль. Через мои руки прошли очень многие – и Дима Певцов с Олей Дроздовой, и Леша Серебряков, и Ингеборга Дапкунайте, и Чулпан Хаматова… Я с ними работала по несколько лет. И очень рада, что мои договора до сих пор берутся за основу – они идеально юридически выверены в защиту актера… А потом я открыла кинокомпанию – очень хотела делать кино. Как продюсер сделала картину «Дура», как режиссер – «Антисекс». А как актриса я удовлетворилась, снимаясь у своих друзей, – у Сережи Белошникова, у Лены Райской... Снялась в своей картине «Дура» и сэкономила на актерской смете, сыграв эпизод. Я понимаю, что правильно поступила, став не актрисой, а продюсером. У меня независимая профессия. К тому же я могу себе позволить сниматься в своих картинах. Не наглею – никаких главных ролей. Рязанов разрешал себе эпизоды, и Данелия разрешал. Ну и я тоже. Почему нет?
– Все-таки я не совсем понимаю… Вы были востребованы в Москве как продюсер, режиссер, актриса, ваши актерское агентство и кинокомпания активно работали. Но вы говорите, что свою миссию там завершили. В чем же она состояла, ваша миссия в Москве?
– Научиться всему тому, что я могу реализовать здесь. К тому же я не делю города по уровню амбиций. Я сама могла бы поменять зону комфорта в Москве на Лос-Анджелес, к примеру. Мне предлагали. Тем более Лос-Анджелес напоминает Тбилиси.
– Неужели?
– Да. Там так же жарко, так же все делают не торопясь. Там все очень расслабленно, почти скучно. В отличие от Нью-Йорка, где скорость, драйв и здоровый образ жизни! Хотя на студии «Парамаунт», куда нас пригласили на переговоры, рабочий день начинается в 7 часов утра. Помню, я увидела в коридоре актеров с текстами и спросила: «Это массовка?» – «Нет, – ответили мне, – это звезды телевидения, они пришли на пробы». В семь утра! А в Москве актеры говорят: «Ах, у меня лицо просыпается только после 12-ти дня». До свидания и тебе, и твоему лицу. Я вам так скажу: мне в Москве стало очень скучно. А здесь у меня уйма идей, и их можно реализовать практически без денег.
– Да, это довод.
– В Москве я бы в жизни не открыла свое кафе – на те скромные средства, которые у меня есть, точнее, которых уже практически нет. Я открываю кафе – и я рискую. Но Тбилиси продолжает давать мне шансы работать дальше. Спасибо, Тбилиси. Я не собираюсь прохлаждаться. И пока не в маразме, стараюсь что-то придумать, чтобы моему родному городу было хорошо. Я была чужой там и немного чужая здесь, хотя это моя родина. Но я ассимилируюсь, потому что поняла, как сильно люблю Грузию, Тбилиси.
– Как я понимаю, любовь взаимна.
– Да! Тбилиси меня обнимает, и я забываю про свое сиротство. Мой сын – в Москве, племянница Юля – в Зеленогорске под Питером...
– Ваш сын тоже «уцхо»?
– Конечно, это же «заразно». Макс – компьютерщик, занимается 3D анимацией... И никак не может вырваться в Тбилиси – у него все время какие-то проекты. А я его зову – вдруг он встретит здесь свою любовь, как Грибоедов – Нину Чавчавадзе. Мы с Максом – большие друзья. Особенно сблизились после ухода Толи. Его не стало 15 лет назад. Он ушел внезапно. Ох, как я помню тот день... Мы учились жить без Толи. Один час без него, два часа без него, три часа... День... Пятнадцать лет... Он был для нас всем. Заменил мне отца, которого я боготворила. Был лучшим другом. Растил Макса, был для него и папой, и мамой. Оставил геодезию, окончил бухгалтерские курсы и вел все финансовые дела нашего агентства. Я моталась по съемочным площадкам, работала круглые сутки, деньги зарабатывала, а Толя был такой опорой! Да и вообще – мы все делали вместе.
– Совсем скоро состоится премьера вашего первого спектакля. А какие планы?
– У меня есть совершенно дивная монопьеса, подаренная мне драматургом Андреем Васильевым. В апреле 2020-го мы с Андреем ударили по рукам, и вскоре я написала ему в фейсбук, что готова начать. Он не отвечал… Я вошла в его аккаунт и увидела, что он умер от ковида в июне прошлого года. Ему был 41 год. Конечно, я проревела весь день и поняла, что мне обязательно надо поставить этот спектакль – в его память. Я связалась с его вдовой, Викой Ореховой. Она откликнулась: «Конечно, ставьте!» Эта пьеса – настоящий подарок для актрисы. Героиня вспоминает шестерых мужчин в ее жизни. Воспоминания приводят и к очищению, и к обновлению. Я хочу поставить пьесу с Софико Ломджария. Она замечательная актриса и уже заслужила свой моноспектакль – это совсем не упрек Грибоедовскому театру, где она востребована. Дальше в нашем репертуаре появится спектакль, в котором будут задействованы мужчины. Замечательный драматург Ольга Манько прислала мне два потрясающих произведения. Действие одной пьесы происходит в баре, действие второй – в зале суда. Уповаю на актерские таланты. Тут во мне включается многолетний опыт кастинга, потому что в данном случае попадание на роль должно быть стопроцентным. А еще летом 2019 года я начала снимать документальный фильм, но раскрывать детали проекта пока не хочу.
– Ну что ж, удачной премьеры, счастливого открытия кафе «Уцхо» и «Уцхо-театра»!
– Спасибо. Я посвящаю мой спектакль маме и всем девочкам военных лет, которые любили театр и в середине прошлого века бегали на все постановки ТЮЗа и Грибоедовского. Может, в этом и состоит моя миссия?
Нина Шадури
|
