10 августа исполняется 85 лет со дня рождения великого композитора, Народного артиста СССР и Грузии, почетного гражданина Тбилиси Гии Канчели.
Он не дожил до этого юбилея, и сегодня мы не поздравляем, а вспоминаем великого Маэстро. Впрочем, мы – с горечью, болью, но и радостью – можем поздравить себя – с тем, что мы жили и живем в эпоху Канчели, что были его современниками.
Его сочинения для оркестра, произведения камерной и инструментальной, вокальной и хоровой музыки давно стали классикой.  Мелодии Канчели к кинофильмам «Не горюй», «Мимино», «Кин-дза-дза», «Паспорт», «Голубые горы» и десяткам других у всех на слуху, их узнают, как говорится, с первых трех нот.
Грибоедовцы горды, что именно на их сцене Гия Канчели впервые выступил как автор театральной музыки – к спектаклю «Человек со звезды». А в 2015 году тбилисцы и гости столицы рукоплескали «Хануме», поставленной к 160-летию Русского театра Грузии, незабываемой музыке Гии Канчели и самому композитору, который находился в зрительном зале в качестве самого почетного гостя и дорогого друга.
«Писать о Канчели, – признавался известный музыковед, доктор искусствоведения Гулбат Торадзе, – трудно, потому что его отличает удивительное богатство творческой палитры: образно-художественной, жанровой, стилистической, психологической. Рафинированный, интеллектуальный, чувственный мир симфоний парадоксально соседствует с балаганно-пародийным, порой плакатным буйством красок и ритмов его театральной музыки, тщательная выверенность и скрупулезный отбор оркестровых средств – с броской яркостью и пестротой поп-музыки. Самое же трудное заключается во все еще не разгаданной, как мне кажется, природе симфонической музыки Канчели, хотя за прошедшие годы появился целый ряд превосходных содержательных исследований, ей посвященных. В чем секрет массового, я бы сказал, гипнотического воздействия этой яростной и прекрасной в своей самоуглубленной созерцательности музыки, когда слушатель, точно завороженный, следит за перипетиями развертывающейся перед ним звуковой панорамы? Вот в чем главный вопрос и, должен признаться, однозначного ответа на него у меня нет, как не нашел я его и у других авторов, писавших о Канчели. Каждое новое прослушивание музыки Канчели открывает перед нами какие-то дополнительные художественные грани, высвечивает дотоле скрытые, но очень важные детали и нюансы».
«Единственный язык, который не нуждается в переводе – музыка, – говорил Гия Александрович в эксклюзивном интервью журналу «Русский клуб». – Исходя из этого, музыка возникает, с одной стороны, на абсолютно пустом месте, а с другой, за музыкой стоит многовековая традиция. Ведь мы ничего нового не создаем. Мы просто берем звуки определенной высоты, и с помощью определенных комбинаций иногда следуем за нашей интуицией, иногда – за каким-то душевным состоянием… Для меня очень большое значение имеет тишина. У меня какое-то особенное отношение к тишине, и я всегда стараюсь или в нее уходить, или из нее приходить. Вы знаете, абсолютной тишины ведь не бывает. У Джона Кейджа есть сочинение, которое называется «Четыре минуты тридцать три секунды». И ничего не происходит: выходит пианист, садится за рояль, сидит и потом уходит. Но и здесь абсолютной тишины не бывает, поэтому он и пошел на такой шаг. Всегда происходят какие-то дуновения, какие-то шорохи. Или ветер. Абсолютная тишина может быть только в Мавзолее Ленина».
Вспоминаются слова, которыми грибоедовцы выразили свою скорбь в трагические дни прощания с Гией Канчели: «Наши боль и скорбь – безмерны. Ушел великий композитор, сокровище грузинской нации, гордость нашего Отечества, наш старший товарищ. Мы никогда не забудем его доброго отношения к Театру Грибоедова, теплые слова, которыми он всегда поздравлял наш театр в дни праздников и юбилеев – для нас это всегда было не только большой радостью, но и честью. Нам нечем себя утешить – утрата слишком велика».
Увы, эти слова наполнены все той же болью. Время не лечит…


Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ