click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни. Федор Достоевский


СНЫ НАЯВУ, ИЛИ ЧИСТАЯ ПРАВДА ЖАНРИ ЛОЛАШВИЛИ

https://lh3.googleusercontent.com/vYu6cOvIgNY0QEQi04lIrSCiMEkO5sg_K3reOKGKq4q4gMQpWFvKCE-5ddwZChkzuUnXn92mI6R43i8lpwIIX7r9IyJKOBSuxQrB6TFZPqx4iUHHHQ7M_AtirNi9a1qa70PEixciDSuHn_JHKkV3dX3PP6kKliR4wi-4uJxGePrB9nFzhl8otmUhvLfdMqZtOqHpBBc8M3T0azMmHKQmHoCAIBunN10vPeXUxoAqOIALHTpQkfdH9Hw5HmgH0uu8lLkyDs0mczXJb2_NzpyphRW_kBSl2XdJ7Qn6tGElEi7JmadTaR0blvuN9VjXm7nQWNmXHamacbzjqnzZfxw14jerAV4IERNEzXFXTXLQmQSbNe6HUPlTmexqNJz18kYPysQVIlKsH1ZRcnK5GNuvnzxLmd1zmAn0-bBSSyMZ0V2zSTWAMVEUWAeOAOQwdvAUjDxabSO1StN0GuxSPWTudN5Nmj6ULBqy_ts5bX5um2OCUDF-u9tjrQthDhwkuLCj9wjeG7uPeMi5EHAsBtOcYGhqss_i6nWMAyFowUpg8JcaaMiVpsUKTERDDFvT-AYWoOVRfex4iPYmj3Rn_tGQaWGMxHoPXi6etz9Tgi_qVnbUHDrCM9E7Stpxt9H_NwXjwqUqsBXL8xOciFUQ0KpSwlHOVtJ59Dg=s125-no

Отправляясь на интервью к Народному артисту Грузии Жанри Лолашвили, я попросила сказать о нем несколько слов Автандила Варсимашвили, который творчески сотрудничал с ним в свою бытность режиссером Театра им. Руставели. «Един в трех лицах, – немедленно ответил Автандил Эдуардович. – Прекрасный художник, человек, актер. И в первую очередь он все-таки художник».
Я полагала, что об этих «составляющих» мы и поговорим. Но разговор сложился иначе. Жанри Георгиевичу оказалось интереснее вспоминать о прошлом, нежели сетовать на настоящее или загадывать о будущем. А прошлое порой и в самом деле бывает живее существующей реальности…

– Лично я не заинтересован в интервью. Вообще, если хочешь уничтожить человека, нужно каждый день что-то о нем писать и показывать его по телевидению.

– Но однажды вы сказали, что никому никогда не отказывали в интервью.
– Да, это так. Почти никогда не отказывал.

– Почему?
– Потому что я уважаю чужой труд. Говорить о себе, конечно, тяжко. Это не очень хорошее занятие, честно говоря.

– Тогда давайте начнем с того, с чего начинается каждый из нас – с родителей.
– Этим все сказано. Они – родители. Это – любовь. Что еще можно сказать?

– Вы говорили, что хотели бы быть похожим на своего отца. В чем?
– В честности. В стремлении к познанию. Отец все время смотрел на мир широко открытыми глазами. Огромной ценностью для него было общение. И не обязательно прочесть Экзюпери, чтобы понять – это самая большая роскошь на свете. Самый ценный подарок – время. Мы с вами сейчас друг другу даруем наше время. Его и так дано мало, но мы дарим друг другу. Важно, что не транжирим, а – дарим. Это и называется отношениями, и их надо ценить. Для чего живет человек? Я бы ответил: для отношений.

– Ваш отец понимал в этом толк, да?
– Он был очень хороший человек. Когда выходил на улицу, то даже перед мальчишками во дворе снимал шляпу. Он всегда здоровался первым – и с ребенком, и со взрослым. И обязательно старался перемолвиться хоть несколькими словами. Его это очень интересовало. А знаете, почему я стал художником? Потому что отец для меня, шестилетнего, как-то нарисовал индюка. Это был потрясающий индюк, невероятный! Рисунок произвел на меня огромное впечатление. Я много потом нарисовал индюков, самых разных. Это помогало мне вернуться к отцу. Это – память. Но иногда вспоминать больно… Как-то раз он мне сказал – давай мы с тобой выпьем по бокалу вина. А я ответил – нет, меня ребята ждут. И ушел. И вернулся пьяный. Меня это мучит до сих пор. Стыдно до слез. Как я мог отказать отцу! Простить себе не могу…

– Столько лет прошло, а не забывается…
– И хорошо, что не забывается. Значит, совесть есть. Сегодня, когда я думаю о моих родителях, со мной происходит что-то страшное... Я их очень любил. Они были чистейшими людьми… Хорошими. Мы не понимаем до конца, какое это высокое понятие – хорошие люди.  

– Вы много читали?
– Очень много. А в школе учился плохо. Пропускал, потом наверстывал и экзамены сдавал нормально. Но мои мысли были направлены совсем в другую сторону, не на школу. Понимаете, каждый понедельник я удирал с уроков.

– Почему именно в понедельник?
– С понедельника в кинотеатрах начинался показ новых фильмов. Выбраться из школы было невозможно. У входных дверей стояла охрана. Потолки пятиметровые, в окно не прыгнешь. Но за окном стояла береза. А за ней – дом, где жила моя одноклассница. Я по ветвям березы перелезал из окна школы на противоположный балкон, проходил мимо комнаты, в которой, между прочим, жил Женя Примаков, выходил на Ленинградскую улицу и шел в кинотеатр «Аполло» на проспекте Плеханова. Когда я, посмотрев первый утренний сеанс, выходил из кино, ребята с «биржи» на Плехановском ждали меня, чтобы спросить мое мнение. «Ну, о чем картина?» – «О том, как коррупция погубила Испанию». – «О! Надо посмотреть». Речь шла о фильме «Главная улица» Бардема. Я просто не мог не посмотреть новую картину самым первым. И знал: ребята ждут, что я скажу.

– Какие картины вас потрясли?
– Например, фильм японского режиссера Канэто Синдо «Голый остров». В картине не звучит ни одного слова. Только в финале – стон. Я был потрясен… После кино я обычно шел прогуляться по городу. Помню длинный ряд крохотных мастерских в районе площади Воронцова – «Плиссе», «Гофре», «Мережка», «Шлапа» (именно так и было написано)… Я шел полюбоваться женщинами, которые приходили в эти мастерские. Я не мог отвести глаз. Как они были элегантны, как одевались! Наряды из креп-жоржета, креп-сатина, коверкота, габардина… А липы на плечах? А шляпки? Эх…

– Тогда, в детстве, вы много рисовали?
– Не очень. Я все время читал. Читал запрещенного Григола Робакидзе, запрещенный журнал «Н2SО4», где были потрясающие стихи – Хлебникова, Симона Чиковани, Северянина… Даже на уроках читал – на парте лежал учебник, а в парте – книга. Шло огромное познание – всего, все время! А какие потрясающе интересные люди были вокруг! Помню, рядом с нами жила Софья Борисовна Вульфович, дантистка. Весь наш двор у нее бесплатно лечил зубы. Я заходил к ней, чтобы посмотреть на грамоту, висевшую на стене. Там было написано «Божьей милостью, мы, Николай Второй…». И прочее, и прочее – награждался какой-то Катенин за сражение при Ахалцихе. Прошли годы. Она постарела, и бормашина у нее была старая, и кошками пахло в квартире. И никто к ней уже не ходил. Надо отметить, что Софья Борисовна на праздники вывешивала из окна флаг Грузии. И не снимала. Приходил уполномоченный милиции, кутаисец Шота и ругался: «Что это ваша Софья Борисовна флаг не снимает? Висит и висит, троллейбусам мешает». Заходил к ней. Она его встречала чаем, какао, галетами, цукатами. Они пили чай и беседовали. Шота уходил, а вскоре она снова вывешивала флаг. И ждала, когда придет Шота… И снова так происходило, и опять. Потом она умерла. Когда мы зашли в ее комнату, то увидели, что на каждом предмете написано имя того соседа, кому она его завещает. На грамоте, которой я любовался, была записка – «Жанрику»… Настал день похорон. Играл оркестрик. Маленькая процессия вышла со двора… И вдруг раздался крик милиционера Шота: «Стойте! Стойте!» Мы остановились. А он поднялся в квартиру Софьи Борисовны, сорвал пломбу, вошел и вывесил в окно флаг Грузии. И похоронная процессия прошла под флагом.

– Да это история для кино!
– У меня много историй… После школы пошел работать на киностудию «Грузия-фильм», а потом поступил на Высшие курсы во ВГИК. Гениальный Юра Норштейн – мой друг и однокурсник. Кстати, на курсах мы проходили актерское мастерство, и мой педагог Анатолий Стабилини просто настаивал, чтобы я стал артистом... Сколько у меня историй из того времени!

– Можно хотя бы одну?
– Можно. Только без фамилий. В Москве, на Каляевской, рядом с домом, где я снимал комнату, находилась диетическая столовая. Закрытая. А я устал ходить куда-то далеко, чтоб поесть, и решил попасть в эту столовую. Познакомился с администратором Фаиной, объяснил ситуацию. Договорились. Я ей приносил томаты, аджику, ткемали, которые мне присылали. Как-то раз один из генералов, большой любитель подливок и приправ, спросил у Фаины: «Откуда у тебя такое?» – «Да вот, приносит один студент». Мы с генералом познакомились и, можно сказать, подружились. Он меня называл «сыночек», а иногда – «Жанри Георгиевич». Познакомил меня со своей семьей, мы ездили в Белые Столбы, где находится Госфильмофонд, и смотрели кино. А еще бывали в Алабино. Сейчас там стоит президентский кавалерийский полк, а в 60-е годы в этом подмосковном местечке располагался прославленный конный полк «Мосфильма», находились конюшни, куда зарубежные специалисты приезжали выбирать и покупать лошадей. Генералы частенько ездили в Алабино – пили чешское пиво, ели креветки и смотрели на лошадей. Как-то раз дает мне генерал родословную одной лошади и говорит – просмотри и придумай ей имя, у тебя есть воображение, справишься. Я зажегся. Прочел документы, где подробно описывались привычки и качества родителей и самого жеребца. Он был спокойный, задумчивый… Под номером 22, как сейчас помню. Придумал имя, написал, положил листок в конверт, заклеил и отдал генералу. Приезжаем в Алабино. Генерал сдал конверт. Сидим, смотрим, ждем, когда объявят победителя смотра. И тут объявляют: «Первое место – номер 22, жеребец Сосредоточенный». Генерал долго не мог успокоиться, настолько ему понравилось имя… Прошло 25 лет. Я снимаюсь в роли Наполеона в фильме «Багратион». Съемки проходят в Алабино. Живу в люксе. В гостинице работает пожилая администратор Маша. Спрашиваю: «Вы давно здесь работаете?» – «Всю жизнь». – «Много лет назад я здесь бывал. Тут  проходили смотры-продажи лошадей. Такого-то генерала знали?» – «Михаила Григорьевича? Конечно. Когда он сюда приезжал, то жил в том номере, в котором сейчас живете вы». Я потерял дар речи… И почувствовал, что хочу разрыдаться... Таких историй, когда прошлое перекликается с настоящим, в моей жизни случалось очень много. Эти истории, то грустные, то забавные, помогают жить правильно. Красиво жить… Помню, в Зугдиди  собирались закрыть драматический театр – точнее, он должен был перестать быть государственным. Чтобы этого не произошло, мы, несколько молодых актеров, поехали поддержать Зугдидский театр и остались там работать. Я, Темур Чхеидзе… Однажды я пригласил в Зугдиди Акакия Хорава и Медею Чахава. Хорава был гениальный, но, в хорошем смысле слова, старомодный актер. Пафосный, с гениальным голосом и потрясающим телосложением. Хорава и Чахава сидят на скамейке перед домом и разговаривают по-мегрельски. А это, как вы знаете, очень своеобразная речь. Я слушал-слушал, потом подошел и сказал: «Акакий Алексеевич, что же это я сейчас слушал?» – «А что такое?» – «Да это же были инвенции и фуги Баха». «Молодец! Расскажи всем!» – закричал Хорава. А вот схожая история. Я обожал Отара Мегвинетухуцеси, мы дружили. Как-то в Доме книги в Питере я купил несколько книг, в том числе – «Историю государства Российского» Карамзина в красивом кожаном переплете. Недешево стоило, но я взял. Показал Отару. Он пришел в восторг. А у него, знаете, бывали такие моменты, когда он восторгался. Лично для меня восторгаться другими – это самое большое человеческое дарование. Отар умел это делать… И я подарил эту книгу Отару на его день рождения. Он был потрясен... Потом мы сидели, беседовали, и я говорю: «Знаешь, что сказал Сартр?» – «Что?» – «Сартр сказал, что Джоконду надо сжечь». – «Зачем?» – «Потому что Джоконда – это точка отчета. А в искусстве не должно быть точки отсчета. Не догадываешься, почему я об этом тебе говорю? Тебя тоже надо сжечь!» – «Молодец! Расскажи всем!» – воскликнул Отар.

– Вы по сей день продолжаете рисовать. У вас есть учителя в живописи?
– Нет, никого. Я сам себе художник, режиссер, сценограф и драматург.

– Картины, которые я вижу в вашем доме, вам особенно дороги?
– Есть картины, которые мы с Татули очень любим (супруга, актриса Татули Долидзе). Вот, посмотрите, это дерево увидела Татули и заставила меня его нарисовать. И получился символ. У нее потрясающий вкус. Вообще она гениальный человек.

– Как рождаются ваши картины?
– Не знаю. Наверное, по подсказке сверху. У моих картин нет названий, и я никогда не знаю, что сейчас напишу. Я делаю общую «мазню», вижу в ней будущую картину и пишу. Обязательно за один сеанс. Не люблю реализм. Всегда увожу свои работы от настоящего к иллюзорному. Знаете, когда я выхожу на улицу после спектакля, то есть после окончания иллюзорной жизни, и начинается гиперреализм, это действует на меня просто убийственно. Мы живем иллюзиями, и только.

– Значит, вторая реальность – театр, кино, живопись – более настоящая, чем реальная жизнь?
– Конечно. Мне очень трудно возвращаться к реальности. Потом это чувство, конечно, проходит. А куда деваться? В конце концов привыкаешь ко всему… Как-то я сидел вот здесь, в этом кресле, и умер.

– В каком смысле?
– В прямом.

– ?!
– По-настоящему умер. Врачи запустили сердце третьим ударом электрошока. Повезло… Но скажу вам честно – там было очень хорошо. Мне не хотелось возвращаться.

– Зато теперь умирать не страшно, раз точно знаешь, что там – прекрасно.
– Да ну, умереть – это раз плюнуть, это уже очень легко… Понятие «суета сует» во мне появилось уже давно. Вопросов много, но я думаю – а зачем это? Невозможно все знать. И не надо. Достаточно прочитать две-три книги. Этого хватит.

– На всю жизнь?
– Конечно.

– Первая книга – это Библия, видимо. А еще?
– У меня на этот счет свое мнение. Библия списана с Книги мертвых, которую древние египтяне писали на стенах гробниц. Библия создана для того, чтобы завоевать, подчинить людей, владеть ими. В евангелии от Иуды, которое спрятано в Ватикане от всех глаз, сказано, что распятие было спектаклем, а сам Иуда никого не предавал. Все это было придумано, чтобы кого-то возвысить, а потом доминировать над людьми. Я смотрел документальный фильм «Дух времени» – «Zeitgeist», там рассказывается о том, что у богов разных религий повторяются атрибуты: каждый родился от непорочной девы 25 декабря, в 30 лет начал проповедовать, имел 12 учеников, путешествовал и совершал чудеса, был убит, похоронен, а затем воскрес. Это и Гор, и Атисс, и Кришна… Во многом можно усомниться.

– Не могу понять, вы верующий человек?
– Я верю в бога Шота Руставели: «romelman Seqmna samyarom» – «Он, что создал свод небесный» (в переводе Бальмонта)… В один прекрасный день я увидел, что перед моими окнами растет гениальное дерево. А ведь я долго не обращал на него внимания, смотрел сквозь дерево. А потом настал момент, и я его увидел. Вышел из дома и долго на него смотрел. Это было… Как сказать…

– Прозрение?
– Да, прозрение. Озарение. Такие истории со мной происходят. Абсурдные истории. Но, с другой стороны, почему абсурдные? Наоборот! Тертуллиан сказал: «Верую, ибо абсурдно». Может, все, что я вам рассказал, я это увидел во сне? Но это было наяву. Может, я все выдумал? Не без этого, конечно (улыбается). Но это чистая правда.


Нина ШАДУРИ


Зардалишвили(Шадури) Нина
Об авторе:
филолог, литературовед, журналист

Член Союза писателей Грузии. Заведующая литературной частью Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А.С. Грибоедова. Окончила с отличием филологический факультет и аспирантуру Тбилисского государственного университета (ТГУ) имени Ив. Джавахишвили. В течение 15 лет работала диктором и корреспондентом Гостелерадиокомитета Грузии. Преподавала историю и теорию литературы в ТГУ. Автор статей по теории литературы. Участник ряда международных научных конференций по русской филологии. Автор, соавтор, составитель, редактор более 20-ти художественных, научных и публицистических изданий.
Подробнее >>
 
Воскресенье, 06. Октября 2024