Я окончил пятый класс, когда наша семья переселилась с Плехановского проспекта на улицу Чайковского в Сололаки, в дом номер три, построенный еще при Александре III. Там, как водится в старых тбилисских дворах, на скрипучих деревянных балконах гнездилось немало замечательных историй, связанных с их бывшими обитателями. Одна из них – о «дяде Ване, который когда-то спас царские сокровища, а недавно переехал в Сабуртало». Дочь дворничихи Залиха, сын молочника Лева и другие ребята показывали мне комнатки с окнами на уровне тротуара, где жил этот высокий старик с безукоризненной офицерской выправкой. И вспоминали его рассказы, похожие на приключенческую книгу. Ох, как я жалею сегодня, что на несколько лет разминулся в нашем дворе с князем Иваном Ратишвили, сделавшим великое дело на невских берегах и, скромным пенсионером, дожившим свой век на берегах Куры!
Есть люди, про которых говорят «военная косточка». К ним относился и Иван Дмитриевич Ратишвили, происходивший из той ветви древнего княжеского рода, которая переехала в Россию в 1724 году вместе с царем Вахтангом VI. Почти все ее мужчины служили в российской армии уже под русифицированной фамилией Ратиев, четверо из них получили генеральские звания. Офицером был и Дмитрий Ратишвили, служивший в Орле и женившийся там на Ольге Масловой, дочери попечителя гимназии. В 1898 году у них родился второй сын, Иван. И когда его дедушка Михаил Маслов, вместе с еще одним меценатом, основали на свои деньги кадетский корпус, мальчик, конечно же, стал учиться именно там. А затем – привилегированное Николаевское кавалерийское училище Санкт-Петербурга, где в одни с Иваном годы учились будущие: президент Финляндии маршал Карл Маннергейм, руководители Белого движения генералы Петр Врангель, Владимир Каппель, Андрей Шкуро…
Как и они, Ратишвили успешно начинает военную карьеру. Он, как тогда говорили, «выпущен» в один из лучших полков русской армии – 44-й драгунский Нижегородский Его Величества полк, располагавшийся в Тифлисе. Шефом этого полка был сам Николай II, когда-то им командовал тесть Грибоедова поэт Александр Чавчавадзе. А еще в разное время в нем служили принц Французской Империи, представитель императорского дома Луи Наполеон Жозеф Жером Бонапарт, брат Пушкина Лев, декабристы Александр Одоевский и Александр Якубович, числился Лермонтов…
Отпуск блестящий офицер проводит, естественно, за границей и в одном из путешествий по Европе знакомится со светлейшей княжной Екатериной Багратиони-Грузинской, правнучкой царя Картли-Кахети Ираклия II, которая вхожа в самый высший свет России – она фрейлина императрицы Александры Федоровны. Для венчания в 1893-м влюбленные не представляют иного места, кроме Тифлиса, здесь же рождается их первенец Дмитрий, а в Петербурге, где Екатерина Ираклиевна должна бывать в соответствии с придворной должностью, появляется на свет дочь Ольга.
Казалось бы, живи да радуйся! Но, волею судьбы, Ивану не дано продолжить карьеру в боевом строю. На одной из скачек, в которых он регулярно участвует на Дидубийском ипподроме Тифлиса, князь получает травму и оказывается вынужденным покинуть армейские ряды. Он уезжает в Париж, слушает там лекции в Академии изящных искусств, по возвращении работает в Министерстве императорского двора. Но к организационно-управленческой работе сердце не лежит. «Военная косточка» берет свое: Иван Дмитриевич добивается, чтобы его прикомандировали к кавалерийскому подразделению Зимнего дворца, входящему в ведение министерства.
Хорошие офицеры необходимы и на придворной службе. Вскоре царским указом, ротмистр Ратишвили производится в подполковники кавалерии императорской гвардии, охранявшей Зимний. Почти за год до Октябрьского переворота «за отличие по службе» получает звание полковника и назначается «исправляющим должность полицмейстера». Так назывался начальник всей дворцовой охраны. А обеспечивать в ту пору безопасность бывшей императорской резиденции весьма непросто. Семья Николая II переехала в Александровский дворец Царского Села еще в 1904-м – болеет наследник, к тому же в столице всегда неспокойно. В Зимнем Романовы появляются только на официальных церемониях. А с 1915 года этот дворец отдается под хирургический госпиталь для «нижних чинов», то есть солдат. Рассчитанный на тысячу коек, он был оборудован по последнему слову медицинской науки, в нем проводились самые сложные, в том числе и нейрохирургические операции. Раненых солдат разместили почти во всех залах Зимнего дворца, превращенных в огромные палаты. И именно этот госпиталь князю Ратишвили приходится защищать. Нет, не от толпы, а от не в меру ретивого генерала.
С конца февраля в Петрограде нарастают волнения, забастовки и демонстрации, взяты штурмом тюрьмы, большинство армейских частей переходит на сторону восставших, начинаются грабежи. Командующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Сергей Хабалов решает ввести в Зимний дворец оставшиеся верными присяге части полков. В дворцовый двор вкатываются тяжелые орудия, входит пехота. В выходящих на Дворцовую площадь окнах устанавливаются пулеметы. Ратишвили понимает: в наибольшей опасности анфилада залов, выходящих на набережную Невы – там лежачие больные. И при артиллерийском обстреле пострадают именно неспособные передвигаться люди, врачи и сестры милосердия. Да и уникальный дворцовый ансамбль будет поврежден.
Князь решительно протестует против действий Хабалова, тот стоит на своем, и Иван Дмитриевич звонит генерал-инспектору кавалерии великому князю Михаилу Александровичу. Тому самому брату царя, в пользу которого Николай II отречется от престола, и который, в свою очередь, откажется от трона. Великий князь немедленно, в три часа ночи, приезжает во дворец, выслушивает Ратишвили. Генерал Хабалов и последний военный министр Российской империи Михаил Беляев предлагают Михаилу Александровичу возглавить оборону дворца, но он отказывается, приказывает очистить Зимний от войск и военной техники. Все тогдашние газеты, независимо от их политической окраски, признают: так было предотвращено ненужное кровопролитие и спасен дворец. Правда, никто не уточняет, что произошло это благодаря грузинскому князю.
Затем – отречение императора от престола, в Зимнем размещается Временное правительство, не ограничивающее себя в роскошных помещениях. В Малахитовом зале проходят совещания, министр-председатель и главнокомандующий Александр Керенский поселяется в бывших апартаментах Александра III, доклады принимает в библиотеке Николая II, а охрану свою размещает в парадном Белом зале и Золотой гостиной. Огромный аппарат министерства устраивается с комфортом, создает приемные для просителей и посетителей. Так, по свидетельству современника, между февралем и октябрем 1917-го дворец превращается в проходной двор – «там находились правительственные учреждения, которые посещала самая разнообразная публика». Ратишвили, ставший помощником начальника дворцового управления и полицмейстером Зимнего дворца, – один из немногих, кто старается поддерживать порядок.
Худо-бедно это удается до захвата дворца в октябре. Именно захвата, так как никакого штурма не было. Среди защитников Зимнего были лишь около ста сорока ударниц «женского батальона смерти», две-три роты юнкеров да еще сорок инвалидов-гренадеров – Георгиевских кавалеров, составивших нечто вроде комендантской роты. Уходят казаки, изголодавшие и возмущенные тем, что воевать придется рядом с «бабами с ружьями». Политический комиссар Михайловского артиллерийского училища уводит единственную батарею, броневики уезжают из-за нехватки бензина. А начальником обороны назначается полковник Александр Ананьев, руководитель школы инженерных прапорщиков. Он так «организует» оборону, что все готовятся к штурму со стороны фасада, который уже несколько дней обстреливается из винтовок и пулеметов. Но при этом забывают (!) запереть задние двери со стороны Невы. И именно оттуда во дворец проникают матросы и рабочие во главе с секретарем Петроградского военно-революционного комитета Владимиром Антоновым-Овсеенко, арестовавшим Временное правительство в Малой столовой. Преспокойно попадают в бывшую царскую резиденцию и абсолютно посторонние, любопытствующие люди, среди которых немало желающих поживиться. И князь Ратишвили решает спрятать бывшие царские сокровища, да и вообще все наиболее ценные вещи. Почему принимается это решение? Прочтем лишь три свидетельства очевидцев, в том числе и сочувствующих большевикам.
Американский журналист Джон Рид, автор книги «Десять дней, которые потрясли мир», и сам побывавший в те дни в Зимнем: «Увлеченные бурной человеческой волной, мы вбежали во дворец через правый подъезд, выходивший в огромную и пустую сводчатую комнату… Здесь стояло множество ящиков. Красногвардейцы и солдаты набросились на них с яростью, разбивая их прикладами и вытаскивая наружу ковры, гардины, белье, фарфоровую и стеклянную посуду. Кто-то взвалил на плечо бронзовые часы... Некоторые люди из числа всех вообще граждан, которым на протяжении нескольких дней по занятии дворца разрешалось беспрепятственно бродить по его комнатам, крали и уносили с собой столовое серебро, часы, постельные принадлежности, зеркала, фарфоровые вазы и камни средней ценности».
Революционерка, журналистка и поэтесса Лариса Рейснер: «Толпа искала Керенского – и нашла на своем пути фарфор, бронзу, картины, статуи и все это разбила. Если заяц бежит от охотников в хрустальный магазин, он ведет за собой свору, которая придет по его следам и все перебьет. Тут ничего неожиданного нет. Кабинет Александра II, молельня и т. д. превращены в кучу осколков; мундиры, бумаги, ящики столов, подушки, пастель – все решительно искрошили. Каким-то чудом уцелело под стеклом генеалогическое дерево с миниатюрными портретами на конце расщепленных ветвей. Странно его видеть над всеобщим погромом. Оно возвышается такое бледное, такое хрупкое».
Специальная комиссия Городской думы, обследовавшая дворец через пять дней после его захвата, «столкнулась в тех местах, где проходили грабители, с картинами настоящего вандализма: у портретов прокалывались глаза, с кресел срезались кожаные сиденья, дубовые ящики с ценным фарфором пробивались штыками, ценнейшие иконы, книги, миниатюры и т. п. были разбросаны по полу». Часть похищенного позднее удалось вернуть, ее обнаружили у перекупщиков на рынках и у иностранцев, выезжающих из России.
Грабили, в основном, второй этаж – бывшие царские покои вдоль «императорского» фасада. Начался и погром погреба с ценнейшими винами. Все это потом стало пресекаться большевистскими командирами, но все же грабеж длился несколько часов. Именно в эти часы Иван Ратишвили спасает сокровища, оставшиеся во дворце. Вот что напишет об этом в 1957, к сорокалетию взятия Зимнего, тбилисская газета «Заря Востока»:
«В 1917 году И. Д. Ратишвили занимал пост помощника начальника дворцового управления Зимнего дворца. 25 октября, когда все руководители министерства двора в панике бежали, он единственный своего поста не бросил, понимая, что надо сохранить для народа, для потомства огромные ценности, сосредоточенные во дворце. Под его руководством гренадеры охраны снесли все наиболее ценное в сейфы подвального помещения. У сокровищницы, о местонахождении которой во дворце мало кому было известно, и где хранились, среди прочего, атрибуты царской власти – скипетр со знаменитым бриллиантом Орлова в 185 карат, императорские корона и держава, он поставил для охраны своего 16-летнего сына и двоих самых надежных гренадеров. Когда во дворец ворвались штурмующие отряды, Иван Дмитриевич установил контакт с Антоновым-Овсеенко. Солдаты и матросы с удивлением посматривали на статного полковника, осмелившегося здесь остаться, свободно ориентировавшегося в бесконечных залах и коридорах. Участники штурма и гренадеры рассказали о благородных и патриотических действиях полковника...».
В этом материале не все точно. Юнкер Дмитрий Ратишвили был на пару лет старше. Нет ни слова о том, что пока Иван Дмитриевич защищал сокровища, его собственная квартира была разграблена, как и квартира директора Эрмитажа Дмитрия Толстого. Но вообще, с чего это орган ЦК коммунистической партии Грузии в годовщину «великой революции» вспоминает о человеке, который «классово чужд» советской власти и даже арестовывался? А дело в том, что задолго до этого, еще в 1917-м, с поступком Ивана Дмитриевича был связаны высшие имена в большевистском руководстве.
Рискуя жизнью, князь наотрез отказался отдавать ключи от хранилища солдатам с матросами, потребовав встречи с главным начальством. И вручил их лишь Антонову-Овсенко, зная, что тот организует охрану драгоценностей. Затем звучит имя Анатолия Луначарского. Тот, «вступив в исполнение обязанностей Народного комиссара по просвещению и заведыванию бывшим министерством двора», 4 ноября объявляет «искреннюю благодарность помощнику начальника дворцового управления князю Ратиеву за самоотверженную защиту и охранение народных сокровищ Зимнего Дворца в ночь с 25-го на 26-ое октября 1917 года». На следующий день в газете «Известия ЦИК и Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов» печатается документ, в котором не только благодарность «пом. нач. дворц. управления кн. И. Д. Ратиеву». Есть и такие строки: «Присвоить ему, как лицу, отвечающему за целость дворца, имущества и всех художественно-исторических ценностей, полномочия главного коменданта Зимнего дворца и всех госуд. дворцов и музеев Петроградского района...» Подпись – Владимир Ульянов (Ленин). К тому же вождь мирового пролетариата в те дни называет Ратишвили не иначе, как «товарищ князь».
В своей новой должности Иван Дмитриевич вновь рискует жизнью, но уже вне стен Зимнего дворца. Первое советское правительство переезжает из Петрограда в Москву, туда же перевозится и золотой запас страны. Ратишвили сопровождает «золотой эшелон» и отвечает за его безопасность. Вокруг царит полный хаос, желающих завладеть таким грузом предостаточно. Князю угрожают, всячески препятствуют продвижению поезда, в Твери эшелон даже обстреливают. Но, несмотря ни на что, Ивану Дмитриевичу удается довести состав до Москвы. Эта опасная поездка обыграна в фильме «Посланники вечности», вышедшем на экраны в 1970 году. Правда, там вместо Ратишвили, сопровождающего золото, – некий «князь Оленский», якобы директор Эрмитажа, вывозящий коллекцию музея. Единственное что в реальности связывает Ратишвили с этим фильмом – имя актера, исполняющего роль Оленского, знаменитого Ивана Лапикова.
Когда советская власть крепнет, «бывший князь» оказывается не нужным ей, и Ратишвили не задерживается на государственной службе. Начинается черная полоса его жизни. Он работает переводчиком в различных учреждениях, когда в 1924-м к нему в семью приходят чекисты. Иван Дмитриевич, его дочь Ольга и сестра Софья (жены уже не было в живых) обвинены в принадлежности к некоей «контрреволюционной монархической организации». Приговор – пять лет лагерей. Но документы, подписанные Лениным и Луначарским, не скроешь, не отменишь. И лагерь заменяется высылкой в Екатеринбург, где семья проводит три года. За это время в Москве-реке тонет сын Дмитрий, плечом к плечу с отцом стоявший на охране сокровищ...
В начале 1930-х, недолго прожив в Москве, Ратишвили переезжает в Тифлис, а его дочь выходит замуж за Юрия Львова, племянника князя Георгия Львова, которому Николай II передал власть, отвергнутую великим князем Михаилом. И Львов возглавлял Временное правительство до Керенского, а советская власть такого не забывает… Венчаются Ольга и Юрий в Тифлисе, Иван Дмитриевич, понимая, что им не уйти от репрессий, умоляет их остаться в Грузии, ведь здесь многие «отсиживались» от больших неприятностей. Но молодожены уезжают в Ленинград. Там, после убийства главы Ленинградской области Сергея Кирова, Львовых арестовывают и ссылают в Куйбышев, а в 1938 году Юрия расстреливают. В 1940-м, после ссылки, Ольга с дочерью тоже переезжают в Тбилиси.
Во второй половине 1950-х про заслуги «товарища князя» вдруг вспоминают. Появляется та самая публикация в «Заре Востока», к скромному пенсионеру приходят историки, пионеры, киношники… Ратишвили даже получает квартиру в новостройках Сабуртало, где доживет до девяноста лет. Вспыхнувший интерес к себе он воспринимал спокойно, не любил, как сказали бы сегодня, пиариться. А его самый первый, по горячим следам, рассказ о том, что было в Зимнем дворце, характеризует этого удивительного человека лучше любых официальных документов. Своему двоюродному брату-студенту Военно-медицинской академии в Петрограде он сказал на следующий день после переворота:
«Габо, ты знаешь, вчера я чуть не погиб. Сижу я у себя в комнате и вдруг слышу шум на иорданской лестнице. Выхожу, и что я вижу? По лестнице поднимается чернь. А у меня никакого оружия. Только шпоры... Что делать? Я топнул ногой и закричал: «Мерзавцы! Вон отсюда!» Представляешь, они ушли… А ведь могли... Ведь у меня не было никакого оружия – только шпоры».
Оказывается, все было так «просто»…


Владимир Головин