25 марта исполняется 60 лет Георгию Маргвелашвили – режиссеру, педагогу, главному режиссеру Тбилисского государственного академического русского драматического театра им. А.С. Грибоедова, ректору Грузинского государственного университета театра и кино им. Шота Руставели.
Гоги Маргвелашвили – не большой любитель давать интервью, но юбилей – самый подходящий для этого повод. Однако беседа началась, можно сказать, с небольшого недоразумения. В ответ на мои объяснения, что мы будем разговаривать в преддверии праздничного события, Георгий Нодарович с недоумением спросил: «О чем речь? О каком событии?» Тут уж пришлось недоумевать мне: «Как о каком? О вашем дне рождения, о юбилее». «Я вас умоляю! – воскликнул он. – К чему это?» Да, дорогой читатель, в этом – весь Маргвелашвили: скромность, нелюбовь к словесам и та самая интеллигентность, которая, как известно, как родимое пятно – на всю жизнь. «Тогда считайте, что это просто беседа с главным режиссером Грибоедовского театра и ректором Университета театра и кино». На том и порешили.
– Вы родом из Кутаиси, а этот знаменитый город – огромная часть истории и культуры Грузии. Что в вас от кутаисца?
– Как и у каждого имеретина – ироничность, пожалуй.
– Для вас важна эта составляющая человека – откуда он родом, какова его родословная?
– Это важно. Но, к сожалению, я – не тот случай. Из предков, кроме дедушек и бабушек, не могу назвать никого. Наверное, более правильно, когда человек может назвать хотя бы четыре-пять поколений, если не семь и не девять. Но… Я такой получился. Хотя мой отец знал нашу родословную, наезжал в Кутаиси, общался с родственниками. Я – нет.
– Можно гордиться родословной? И вообще – какими вещами человек может гордиться?
– В первую очередь человек должен гордиться своими детьми, своей семьей, тем, насколько он нужен кому-либо и насколько он может быть важен в жизни кого-либо. Честно говоря, то, чем занимаешься, я имею в виду ремесло, не предмет гордости. Это нормально. Каждый человек должен что-то делать, каждый что-то для себя выбрал. Хотя не всегда получается так, что выбираешь ты, иногда все решает случай… И все-таки самое нормальное – когда ты гордишься своими детьми.
– А если получился такой ребенок, что похвастаться, в общем-то, нечем, это трагедия для родителя?
– Нет. Человек может гордиться самим фактом того, что дал жизнь, продолжение. То, что дети делают и чего они не делают, успешные они или нет, не должно определять, гордишься ли ты ими. Ты гордишься ими потому, что они твои. В конце концов, все люди в итоге приходят к тому заключению, что дети – это главное, что может сделать человек в своей жизни.
– Вы сказали, что иногда все решает случай. Ваш выбор профессии тоже определил случай?
– Нет, это карма. Если уж родился в семье актеров (Нодара Маргвелашвили и Зинаиды Кверенчхиладзе – Н.Ш.) и в детстве и юности проводил большую часть времени в театре, то, конечно, все предопределено. Насколько это правильно? Никто не знает ответа, даже я сам. Отношение к чему бы то ни было не может быть постоянным. Жизнь идет, ты меняешься, меняется твое отношение ко всему, что с тобой происходит, что ты творишь, что у тебя получается. Возникает вопрос – нужно ли это кому-либо, кроме тебя?
– Бывают моменты усталости от профессии?
– Профессия режиссера – странная. Когда я провожу мастер-классы, то начинаю с одного и того же вопроса – чем занимается режиссер? Слушатели стараются ответить, каждый по-своему, и думают, что ответ у меня есть, и я их просто испытываю. А у меня ответа нет. Да, режиссер ставит спектакли, организует какое-то количество людей вокруг определенной идеи. Но что это такое? Любой человек может показать, чем занимается. Строитель, например, подведет к дому и скажет – это построил я. Врач скажет – этого человека спас я. Писатель покажет свою книгу. И так далее. Почти все, по-моему, могут иметь конкретное доказательство того, чем занимаются. Показать результат. Чем занимаемся мы – на этот вопрос ответа нет.
– Говорят, что спектакль – это рисунок на песке.
– Это, скорее, как в сказке – «было или не было». Такова наша профессия.
– Но ведь найдется человек, который может сказать – я видел этот спектакль.
– Ой-ой-ой, и что? Он будет пересказывать свои ощущения, не более. И снова – «было или не было»… Из чего состоит наша профессия? В режиссуре есть все – и педагогика, и постановка, и организация. Все вместе. Но мы не можем подвести к чему-то и сказать – это построили мы. Грустно, но ничего не поделаешь. Киношники хоть фильмы оставляют. Кстати, самое неблагодарное и страшное дело – судить о спектакле по записи. Запись – сухая информация для исследователя. А настоящее впечатление может быть только живьем.
– Но кое-что остается! С кем бы из ваших актеров я ни говорила, все в один голос говорят, что работа с вами – это их университеты. Вот, например, Аполлон Кублашвили дословно сказал следующее о работе над спектаклем «Старший сын»: «Тот период учебы в институте, который я просто прогулял, я восстановил в работе с Гоги Маргвелашвили. Мы начали с нуля, с белого листа и выстроили роли и весь спектакль по крупицам. Это трудный процесс. Но очень интересный. Гоги работает ювелирно – звено за звеном, звено за звеном, и медленно-медленно вяжется цепочка». Вы стали для них Учителем. Таким, какой был и в вашей жизни – я имею в виду Михаила Туманишвили.
– Огромное спасибо за такие слова всем, кто так считает… Вскоре после окончания института я начал заниматься педагогикой. И занят этим уже 35 лет. Так случилось – это была удача, что я стал работать педагогом со своим же учителем, Михаилом Ивановичем Туманишвили. Я работал с ним во всех его группах, пока он был жив, ну и дальше самостоятельно вел не одну и не две группы. Я это говорю для того, чтобы было понятно: видимо, эта часть режиссерской профессии – обучение – для меня не просто одна из частей, а важная составляющая. Это уже в спинном мозгу у меня засело, и я давно «мучаю» актеров, с которыми ставлю спектакль. Одно дело, когда работаешь со студентами, которые только-только начинают что-то понимать, и другое – с актерами, довольно опытными, за плечами которых уже десятки спектаклей. Не в том дело, что они должны учиться, а в том, что я так работаю. Режиссура и педагогика у меня очень тесно взаимосвязаны, и я не могу отделить одно от другого. Это, видимо, такой метод. Если это кому-то помогает, добавляет уверенности, профессиональных навыков, я только рад. Значит, не напрасный труд. Что касается Михаила Туманишвили… Если в режиссуре вообще может быть гений, то он был гений. Он знал все. И главное – умел все. В процессе обучения актерскому мастерству и режиссуре, а это процесс очень сложный, он был гением абсолютным. В мире намного больше хороших режиссеров, чем таких же педагогов. Я бывал во многих странах, знаком с различными методиками обучения и должен вам сказать: такого, что тут вытворял Туманишвили, когда объяснял, учил, не встретишь нигде.
– А как это было?
– Главным в этом процессе было то, что он сам получал огромное наслаждение, когда учил. Педагог может быть хорошим, только если сам получает от преподавания кайф, если ему интересен и процесс, и результат. Педагогика – особая профессия, особенно театральная педагогика. Нужно иметь чудовищное терпение, силу воли и умение очень-очень корректно, не оскорбляя, без нажима строить отношения со студентами. В любой творческой профессии в процессе обучения есть важный элемент – муштра. Да, ты муштруешь. Да и само слово «репетиция» значит «повтор». Повтор и еще раз повтор. Это самый опасный момент: ты чего-то стараешься добиться, а ученик не может дать результат в тот отрезок времени, который на это отведен, у него не получается, а ты видишь, что он способен, что у него есть перспектива роста. Вот тут тебе должно хватить и терпения, и такта, и понимания того, что ученик – главный в этом процессе, и ты готов потратить на него свое время… Понимаете, те минуты, которые педагог тратит, обучая студента, ему никто не вернет. Это время уходит на достижение результата ученика, а не учителя. Как и во время репетиции. Туманишвили в этом был идеален – он потратил гигантскую часть своего жизненного времени на то, чтобы вырастить профессионалов высочайшего уровня. И результат – зримый. Именно Туманишвили заложил основу театра Руставели, великого театра 60-х-начала 90-х годов, который возглавил Роберт Стуруа и превратил в один из лучших в мире театров. Все актеры, на которых держался репертуар этого театра, – актеры Туманишвили. И сам Стуруа – тоже ученик Туманишвили. И не только Стуруа. Подавляющее большинство деятелей грузинского театра – или прямые ученики Туманишвили, или те, кто соприкасались с ним в работе и прошли его школу. Значение его – громадно. И хотя этого вроде бы никто и не оспаривает, потому что оспаривать невозможно, но приходит такое время, когда об этом надо напоминать.
– Объективности ради надо сказать, что театральная педагогика в Грузии началась с Георгия Товстоногова.
– Конечно. Туманишвили был его учеником. И мы можем только лишь фантазировать, каким был бы грузинский театр, останься Товстоногов в Тбилиси. Профессиональная педагогика началась с Товстоногова, он успел заложить тут школу. И уехал. А потом Туманишвили всю эту основу превратил в учебную систему, в мощный фундамент, на котором сегодня стоит грузинский театр.
– Принято различать психологический и условный театр. Сохраняется ли сегодня такое разграничение в грузинском театре?
– Того, что мы подразумеваем под психологическим театром, в мире все меньше. Хотя он не запрещен, ставятся очень приличные спектакли, которые подпадают под это определение. Но большую часть театрального пространства захватил так называемый физический театр. Появилась другая драматургия. Подавляющее большинство современных пьес в Грузии, Франции или Германии и других странах не всегда дают возможность работать в ключе психологического театра. Очень часто в пьесах попросту нет драматургии. Есть огромный набор слов. Нечего ставить. Ну и ставят слова. Современная – даже популярная в мире – драматургия очень отличается от классической, то есть настоящей. В классической есть история, которую можно играть, а тут… Ни истории, ни характеров. Ну, бог с ними. Посмотрим, как это будет развиваться. Время покажет.
– Испытали ли вы какое-то яркое театральное потрясение за последнее время?
– Что значит потрясение? Потрясение может вызвать то, что для тебя ново – или по форме, или решение спектакля неожиданно, или до сих пор никто не делал ничего подобного. Сегодняшний театр таков, что если спектакль поставлен на основе хорошей пьесы, с начала до конца продуман, выстроен и актеры играют профессионально – это уже вызывает потрясение. Сейчас на фестивалях – даже престижных, больших – можно увидеть огромное количество непрофессионально поставленных спектаклей, со страшной драматургией, очень скучными постановочными штампами, с назойливыми темами… Вряд ли такое можно назвать удачной постановкой, а увидеть можно очень часто.
– Что сегодня представляет собой тот корабль, который вы ведете – русский театр Грибоедова?
– Когда кто-то слышит, что я – главный режиссер театра Грибоедова, то сразу думает, что я лидер. Но мы-то с вами знаем, что это не совсем так, что у театра есть настоящий лидер – художественный руководитель Автандил Варсимашвили. Авто – мой ближайший друг, мы даже не помним, с каких времен вместе. Подружились очень-очень давно… Должен сказать, что в период развала СССР, 90-х годов, перехода страны на совершенно другие рельсы все театры находились в чудовищном состоянии. Но в самом сложном был Грибоедовский, потому что самый большой отток актеров произошел именно у нас в театре. В этих очень нелегких условиях театр смог вырулить. Он живет, работает, посещаем, востребован. И что самое главное – его посещает не только русскоязычное население. Это дорогого стоит. Театр работает в жесткой репертуарной системе. Спектакли играются постоянно, идут репетиции, ставятся новые пьесы. Грибоедовский театр – лидер страны по гастролям и посещаемости. Я часто говорю, что наш театр – настоящий интернациональный коллектив, здесь работают грузины, русские, армяне, абхазы, евреи, осетины… Такого ни в одном театре в Грузии не найдешь! И все работают слаженно, с результатом. Об этом говорит не один и не два, а множество театральных призов, которые получены театром.
– Читатель сейчас подумает – да в Грибоедовском просто рай!
– А что такое рай? Мы этого не знаем.
– Пока нет.
– Надо оценивать исходя из контекста. При довольно скудных финансовых возможностях в театре сформировалась новая труппа, появились новые имена, любимцы публики, спектакли, на которых всегда аншлаг. Во многих случаях это было сделано вопреки. Грибоедовский выжил, ставит, интересен, и это факт. Главная заслуга в этом принадлежит Авто Варсимашвили и Николаю Свентицкому. На них все держится. На их нацеленности на результат, на настрое «прорвемся!»… Для меня это великолепный пример того, каких огромных результатов могут достигать люди, даже имея ограниченные финансовые возможности. А ведь сегодня финансы решают многое, если не все. Кроме того, думаю, есть все предпосылки дальнейшего роста. Каждые четыре года Грибоедовский заказывает в университете театра и кино целевую группу, и каждые четыре года в труппу вливается «свежая кровь» – молодые актеры, выпускники русской целевой группы. Это вселяет надежду. Руководство Грибоедовского думает о будущем. Конечно, в театре есть проблемы. Но они есть в любых организациях и в любых семьях. Без этого не бывает. В конце концов все сходится к тому, что надо показать результат. А результат есть.
– Хочу вас спросить о двух ожидаемых результатах. Во-первых, о работе вашего магистранта.
– ?
– Я говорю о спектакле, который ставит Валерий Харютченко.
– А! (смеется). Конечно, мы с ним улыбаемся, когда говорим, что он мой магистрант… Спектакль обязательно будет. Валерий Дмитриевич очень хочет его поставить и своей цели добьется, потому что он не такой человек, чтобы забавляться капризом. Он все делает до конца, не просто с душой, но всем своим существом. Это пример для всех. Посмотрите, как он работает, как готовится к репетиции, как всегда идеально собран, с каким уважением относится к чужому труду, как внимателен к партнерам, как может при надобности помочь, подсказать… И что самое ценное и удивительное – как он отдается работе! Когда после спектакля заходишь к нему в гримерку, он сидит абсолютно выжатый, потому что все силы оставил на сцене. Но счастливый. И глаз горит. У него характер такой, он по-другому не может. Есть такой термин в театральном жаргоне – «в полноги». Представьте: на сцене стоят 19 человек и Валерий Дмитриевич. 19 человек предложение сыграть «в полноги» поймут сразу. И выполнят. Он – никогда. Он так не может. И мне это очень нравится. Такое же отношение у него к постановке своего спектакля. Он уже поставил несколько спектаклей. Есть много актеров, которые в возрасте Валерия Дмитриевича решают ставить. И вообще – кто откажет ведущему артисту с таким опытом? Но поступить в магистратуру? А он так решил, такую цель себе поставил. И поступил. И ставит. И добьется. Но главное не это, а то, что он не теряет интереса к жизни. У него нет пауз, он все время чем-то занят – текстом, задачей, драматургией… И все это касается театра.
– А когда нам ждать вашей премьеры?
– У нас с Авто был такой уговор – поставить в паре «Шинель» и «Записки сумасшедшего» Гоголя. От замысла мы не отказываемся и будем работать. Тем более что главную роль в «Записках» сыграет Валерий Харютченко. Уж кто-кто, а он к работе готов.
Нина ШАДУРИ
|
