С 1 по 10 октября 2017 года в Москве прошел юбилейный Х Международный театральный фестиваль моноспектаклей Solo. В программе фестиваля, организаторами которого традиционно выступают Театральный центр «На Страстном» и Союз театральных деятелей России, было представлено 18 прошедших строгий отбор спектаклей из Великобритании, Германии, Греции, Грузии, Италии, Польши, России, Франции.
Впервые Тбилисский государственный академический русский драматический театр им. Грибоедова принял участие в Solo восемь лет назад. Тогда, в 2009 году, Валерий Харютченко с большим успехом представил на сцене Центра «На Страстном» свой моноспектакль «Мне скучно, бес... Чур-чур меня!» по мотивам произведений А. С. Пушкина.
И вот – «второе пришествие» Грибоедовского театра на один из самых авторитетных фестивалей моноспекталей в мире. На этот раз – с поэтической фантазией «Я – Николай Гумилев!». Режиссер-постановщик, автор сценической версии и музыкального оформления – Левон Узунян. В заглавной роли – Иванэ Курасбедиани.
Грибоедовцы, что уж тут скрывать, провожали коллег с волнением. Да и сами гастролеры нервничали. Как выяснилось, волнения были напрасны.
Сказать, что спектакль прошел удачно, в данном случае – не сказать ничего. Это был триумф. Сразу после показа посыпались, как из рога изобилия, восторженные отклики московских зрителей.
Приведем хотя бы два отзыва из многих. Судите сами.
«Вчера мне повезло побывать на прогоне спектакля Тбилисского русского театра им. А.С. Грибоедова «Я – Николай Гумилев». Постановка Левона Узуняна не совсем обычна. Здесь нет сплошной поэзии. Действие построено на невидимом диалоге вымышленного персонажа – Котэ Каландадзе – с поэтом. Вымышленный он хотя бы потому, что вместо самого Николая Степановича зритель видит его последнее пристанище – тюремную камеру. Этот невидимый диалог проводит нас через всю жизнь Гумилева – и с помощью документов, и с помощью стихов Гумилева. Почему Каландадзе? Три года Николай Гумилев жил в Тифлисе и учился в местной школе. И у него, конечно, мог быть одноклассник, не правда ли? Фамилия вымышленного одноклассника тоже не случайна. Те, кто хорошо знает Москву, и не менее хорошо помнит историю, знает, что в Москве, на Лесной улице, существовала подпольная типография РСДРП Мириана Каландадзе в лавке под вывеской «Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе»... Диалог друзей, диалог палача и жертвы. Но палачи уходят в забвение, а великие поэты остаются в нашей памяти. Об этом спектакль, об этом играл молодой грузинский артист Иванэ Курасбедиани – яркий, в меру нужного эмоциональный, глубоко чувствующий поэтический слог артист! Но мои дифирамбы в адрес Иванэ на этом не закончатся, ибо я не могу не отметить блестящую, чистую, внятную, четкую русскую сценическую речь в исполнении моего ровесника (чуть за 30)! Такой речи я от многих московских молодых артистов давно не слышала... Не могу не сказать двух слов о режиссере. Поскольку я была на прогоне, а не на самом спектакле, то мне немножко была доступна «кухня». Левон Узунян потряс меня своим почти священным отношением к фигуре Артиста! Уважение, любовь, внимание к любой идее Иванэ со стороны Левона просто восхитили («Я тебе покажу, но так хорошо, как ты, Ванечка, я не сделаю»)! Это вам не крики Гончарова. Присутствовало настоящее сотворчество, ставшее залогом успеха спектакля. Говорят, вечером в Палатах стояли в дверях, чтобы приобщиться к прекрасному! Браво, Тбилиси! Браво, грибоедовцы! Спасибо!» (Александра Авдеева).
«Волновалась ли я, идя в старинный зал Боярских палат, на спектакль, на который я мечтала попасть в Тбилиси, но который, словно исполнение заветной мечты, приехал в Москву? Да, я волновалась. Тем более, что имела счастье познакомиться с предыдущей работой Левона Узуняна – спектаклем «Мне Тифлис горбатый снится...». Моноспектакли в камерных залах – это особая атмосфера полного погружения в пространство спектакля, и тем ярче триумф или громче поражение. В случае со спектаклем «Я – Николай Гумилев!» триумф оказался настолько ошеломляющим, что приходить в себя я начала лишь спустя полчаса после того, как смолкли последние аплодисменты и крики «браво!». Благодаря бесспорному яркому таланту и интуиции обоих – Левона Узуняна и Иванэ Курасбедиани, удалось найти идеальный вариант подачи материала, при котором все происходящее на сцене воспринималось не как «поэтическая фантазия», а как реально существовавшая действительность. Мало того, все время казалось, что и сам Гумилев каким-то образом вот-вот обозначит свое присутствие на сцене. И он, конечно, присутствовал! Особенно в стихах, которые блестяще и с упоением читал Иванэ Курасбедиани. Читал без тени грузинского акцента, читал с таким блеском в глазах, что я почти не сомневалась, что сам Гумилев читал эти строки вместе с ним! Во время «Трамвая» мороз бежал по коже и кружилась голова, хотелось вскочить и выкрикивать, выкрикивать эти слова вместе с ним! Весь зрительный зал в абсолютной тишине в каком-то едином порыве двигался вслед за героем, чтобы увидеть, куда он упал, или рассмотреть, как он моет руки, берет чайник и пр. Зал был загипнотизирован Иванэ Курасбедиани, словно змея факиром, с первой же секунды его появления на сцене... Браво! Этот спектакль из тех, которые можно смотреть раз десять. Правда. В нем ничего лишнего, ничего нарочитого. Сжато, лаконично, мощно и очень, очень глубоко!» (Ольга Сорокина).
Конечно, мы не могли не задать несколько вопросов автору спектакля – Левону Узуняну.
– Нас ждали – это самое главное. Даже кураторы фестиваля говорили – давно к нам не приезжал театр из Тбилиси. И с самого начала отношение к нам было доброжелательное и с чувством «наконец-то!»... Прежде всего надо отдать должное Ване Курасбедиани – он провел этот спектакль блестяще, просто блестяще!
– Зал в Боярских палатах сыграл на руку спектаклю?
– Абсолютно. Это нестандартный зал, андерграунд, подвал. И все сработало. Даже световые прожектора, часть которых располагалась на сцене, не мешали, а помогали. Сама сценическая площадка – узкая, и начало спектакля пришлось слегка трансформировать. Мы вывели Ваню из боковой ниши, и это тоже сработало на пользу. Я посоветовал Ване: «Не выходи сразу. Стой и думай – стоит тебе начинать или нет. Держи паузу». То есть это было сыграно Ваней дополнительно. Понимаете, все зрители ждали – сейчас выйдет грузин и заявит, что он Гумилев. А тут артист стоит, стоит, молчит... Потом медленно пошел... Ваня с самого начала взял зал и держал его до конца. Публика боялась дышать – это я совершенно серьезно вам говорю. Не говоря уже о каких-то покашливаниях. Стояла оглушительная тишина. Зрители были в оцепенении, могу сказать это с гордостью. Час пролетел как одно мгновение. И когда закончился спектакль, аплодисментов не было. А когда снова зажегся свет и появился Ваня, зал взорвался! Конечно, в этом успехе велика заслуга самого Николая Гумилева – ведь ждали не только нас, но и Гумилева. И Николай Степанович помогал нам – сработала его личность, его харизма. И не дала нам возможности отступать. Кроме того, невероятно прозвучали стихи. Сами зрители потом говорили нам об этом эффекте: смотришь, думаешь, понимаешь, что это не Гумилев, но как только Ваня начинал читать стихи, происходила моментальная трансформация, и тут же менялось восприятие – да нет же, это Гумилев, сам Гумилев! Более того, начинаешь ощущать, что и ты сам – тоже Гумилев.
– Был аншлаг, не так ли?
– В этот день в Москве шел проливной дождь, но в зал набилось в два раза больше людей, чем он мог вместить. Зрители шли и шли...
– Фестиваль Solo знаменит тем, что там после показа зрители в формате открытого микрофона обсуждают спектакль с его создателями. Как прошло обсуждение у вас?
– Как я понял, у театроведов, которые пришли на спектакль «Я – Николай Гумилев!», были заранее заготовлены вопросы. Нас собирались загнать в угол, потому что предполагали, что выйдет на сцену актер, скажет «я – Николай Гумилев», и тут они достанут свои вопросы, и начнется охота. Но не тут-то было. Такого хода, который использован у нас в спектакле, они не ожидали. И смотрели, что называется, с нуля, с чистого листа. Как мне сказали редакторы фестиваля, такое на Solo бывает крайне редко – чтобы на обсуждении не было задано ни одного скользкого или каверзного вопроса. Мы слушали только восхищенные, восторженные отзывы. Кстати, прозвучали упреки в адрес администрации фестиваля: почему спектакль показали всего один раз и почему его не поставили в конце – таким спектаклем надо завершать фестиваль!
– Каково создателю спектакля ощущать себя триумфатором?
– Я даже боялся зафиксировать это состояние. Знаете, что самое интересное в этом? Понимание того, что планка поднята. И поднята очень высоко. Такой успех – очень большая ответственность. Хочется двигаться дальше, делать следующий шаг, не бояться эксперимента. Но возможности потерпеть поражение уже нет. Мы не имеем права сделать назад даже один шажок. Идти надо только вперед.
– Как вам кажется, каково реальное значение театральных фестивалей?
– Оно очень велико. Прежде всего, потому, что это оценка. Одно дело, когда играешь дома, где и стены помогают – здесь все свои, относятся достаточно терпимо и снисходительно. А когда играешь за рубежом, на постороннюю публику, тогда и проявляется, что ты действительно сделал, чего достоин. Тем более, что тебе дается одна попытка – пан или пропал. Не имеет значения, кто сидит в зале – журналисты, театроведы или обычная публика. Ответственность все равно огромна.
– Если бы вас перед отъездом в Москву попросили представить себе идеальный показ вашего спектакля – вы бы представили себе его именно таким?
– Спектакль прошел гораздо лучше, чем я мог вообразить. Я не ожидал такого, честно говоря. Знаете, я думал, что Москва стала жестче, холоднее, а она, оказывается, ждет большого искусства. Я не говорю, что мы его дали, но какую-то дверцу, за которой – Николай Гумилев, все-таки открыли.
Нина ШАДУРИ
|
