В середине октября 1882 года в тифлисской гостинице «Кавказ» на Эриванской площади поселяется  приехавший из Санкт-Петербурга молодой человек. Почти через сто десять лет здание этой гостиницы исчезнет, оказавшись в эпицентре пятнадцатидневной «тбилисской войны». На нынешней площади Свободы его место занимает роскошный отель Courtyard by Marriott Tbilisi. А в конце девятнадцатого века гостиница «Кавказ» тоже была одной из лучших в грузинской столице, «прекрасно оборудованная на европейский образец», как отмечает приезжий. Ему двадцать два года, зовут его Михаил Михайлович, в гатчинском детстве и петербургской юности он носил фамилию Иванов (с ударением на первом слоге, как у чеховского героя). А потом сделал к ней добавку «Ипполитов» – в память о том, как, учась в музыкальном классе для малолетних певчих при Исаакиевском соборе, жил под опекой старшей сестры Марии, в замужестве – Ипполитовой. В Грузию он приехал после окончания  столичной консерватории, говоря современным языком, «по распределению». И за одиннадцать лет работы в Тифлисе сумел больше, чем кто-либо, сделать для сближения грузинской и русской музыкальных культур.
С Грузией он заочно знакомится  еще до появления на Кавказе, о котором «так давно мечтал». В 1875-м вместе с ним в Петербургскую консерваторию поступает сын богатого тифлисского коммерсанта Константин Алиханов. Он старше Михаила на десять лет и уже успел окончить юридический факультет столичного университета, что не помешало ему в дальнейшем успешно сочетать коммерцию с общественно-музыкальной деятельностью. Ипполитов-Иванов вспоминает о своем первом тифлисском друге: «С ним я очень подружился и часто помогал ему по теории… был очень трудолюбив, настойчив и этим многого достигал, так как очень любил музыку… Своими рассказами о Кавказе, Тифлисе и Военно-грузинской дороге он привил мне любовь к кавказской природе и интерес к обычаям горцев, к их песням, так что, когда я получил предложение поехать в Тифлис, то ни минуты не колебался и принял предложение».
Еще один друг, много рассказывающий о Грузии, появляется в последние годы обучения в консерваторском классе практического сочинения (по-нынешнему – композиторского отделения): «Я также подружился с талантливым пианистом и композитором, кавказцем Г.О. Коргановым». Уточним: будущий пианист и композитор Генарий Корганов из грузинского города Кварели. Вспоминает Михаил Михайлович и живших Петербурге тифлисцев Придоновых, Андрониковых, Халатовых, Завриевых, которым «часто помогал в устройстве вечеров в пользу грузинских студентов, и совсем вошел в их среду».
А непосредственно на берегах Куры он появляется, можно сказать, с благословения… императорской семьи. «По окончании акта (выпускной церемонии – В.Г.), президент Музыкального общества обратился ко мне с вопросом: «Что я думаю делать?», – вспоминает  Ипполитов-Иванов. И тут стоит присмотреться к тому человеку, с которым он беседует. С 1869 года Российское музыкальное общество (РМО)  возглавлял один из членов царствующей фамилии. В его обязанности входило следить за музыкальной жизнью всей империи, он являлся высшим музыкальным авторитетом в стране. В 1882 году это пост занимает внук Николая I великий князь Константин Константинович, как нельзя более подходящий для такой должности. Под псевдонимом «К.Р.» он вошел в историю русской поэзии, Афанасий Фет доверял ему правку своих стихов. И музыке он был далеко не чужд: написал  романсы на стихи Виктора Гюго, Алексея Толстого и Аполлона Майкова, а Петр Чайковский создал на его тексты романсы, самый известный из которых – «Растворил я окно…».
И еще одна интересная деталь: Константин Константинович – шеф Тифлисского гренадерского полка. Может быть, поэтому он столь благосклонно реагирует на слова Михаила о «намерении проехать на Кавказ и побывать в Тифлисе». Великий князь заявляет: «Ну, вот и прекрасно. Предложи администрации Музыкальной школы в Тифлисе открыть отделение Музыкального общества. Они неоднократно просили, но у них нет людей, чтобы вести это дело». Ипполитов-Иванов признавался, что не думал надолго оставаться в Тифлисе, но предложение заманчиво, он соглашается и вскоре получает от Главной дирекции РМО «официальное поручение отправиться в Тифлис». Резюме, которым заканчивается этот этап его жизни: «Так судьба направила мой жизненный путь».
Как и всех остальных деятелей русской культуры, побывавших в Грузии, уже сама дорога в столицу приводит Михаила в восхищение: «Я мог в полной мере насладиться дикой красотой Дарьяльского ущелия, вначале, а затем южным склоном после перевала, этим вечно зеленым, цветущим садом благодатной Грузии. Начиная от станции Млеты, дорога идет среди роскошной природы юга, живописных развалин сторожевых башен и ютящихся по склонам гор аулов. Здесь я впервые воспринял первые впечатления Кавказа, которые впоследствии попробовал воплотить в звуки».
В Тифлисе он сразу отправляется разыскивать Генария Корганова. Встретившись и «выработавши план действий», они, первым делом, «побывали в серных банях, на могиле Гибоедова на горе св. Давида, откуда открывается очаровательный вид на весь Тифлис». А уж потом отправились в Музыкальную школу. Что ж, это вполне понятно: и сегодня  большинство впервые приехавших в Тбилиси сразу же отправляется именно по этому «маршруту». Ну, а Музыкальная школа уже не только для души, это еще и работа. До ее начала – знакомство с тем, как развивалось музыкальное образование Тифлиса. Первый в этом городе учитель игры на фортепиано, выпускник Венской консерватории Эдуард Эпштейн рассказывает приезжему  о том, что было до его появления.  Прислушаемся и мы к этому рассказу – профессионал ведет речь о страницах  тбилисской истории.
Итак: «Музыкальная жизнь в Тифлисе в конце 50-х и в начале 60-х годов была в зачаточном состоянии… На весь город… было всего два рояля, и уроки происходили коллективно: несколько семейств, по соглашению с владельцами роялей, сообща приглашали учителя, который и отправлялся куда-нибудь на окраину города на целый день, а иногда и на неделю, а затем в центр, где он имел постоянное пребывание… Вместе с тем Тифлис уже имел оперный, небольшой, но очень изящной архитектуры театр, сгоревший в 1874 г., и превосходную труппу итальянской оперы».
Что ж, в отношении размеров театра в караван-сарае Тамамшева рассказчик явно ошибается. Но примечательно, что именно в год гибели этого театра в огне, в городе появляются бесплатные хоровые классы, а затем – ученический этнографический хор, дебют которого в апреле 1874-го Ипполитов-Иванов считает «днем основания первой музыкальной школы на Кавказе». Создатель всего это – баритон Харлампий Саванели – из первого набора Петербургской консерватории, окончивший ее вместе с Чайковским. То, что произошло дальше, уточняет Михаил Михайлович: «К хору были прибавлены классы фортепиано, а затем скрипки, сольного пения и теоретические предметы, и скромные курсы превратились в хорошо организованную школу. Школа постепенно приобрела вид настоящего учебного заведения; своей деятельностью она обратила внимание петербургской главной дирекции Музыкального общества и, пройдя все стадии развития, превратилась в учреждение большого государственного значения».
Именно к основателям этой школы и командировали Ипполитова-Иванова. В первый же день появления в Тифлисе, сразу после экскурсии по городу, он навещает Алиханова «как главного в то время руководителя школы». И торжественно вручает своему  товарищу  официальный документ – предложение Главной дирекции РМО открыть в Тифлисе отделение этого общества. В ответ ему сообщают приятную весть: в грузинской столице в меценатах недостатка нет – «вокруг школы образовался  кружок сочувствующих развитию школы лиц, которые собрали порядочную сумму денег путем добровольных пожертвований, обзавелись имуществом и таким путем органически слились со школой».
Поэтому решается немедленно созвать «общее собрание всех жертвователей и обсудить предложение главной дирекции». Сказано – сделано. И собрание, объединившее покровителей муз с профессионалами музыки, постановляет: «Признать открытие отделения Музыкального общества желательным, о чем возбудить ходатайство перед главной дирекцией, избрать первый состав местной дирекции и просить об его утверждении, передав все имеющееся имущество и денежные суммы в ведение Музыкального общества». На все формальности уходит около двух с половиной месяцев. За этот срок  Ипполитов-Иванов успевает дебютировать в роли дирижера – на концерте в честь 25-летия  педагогической и исполнительской деятельности того самого Эпштейна, который знакомил его с музыкальным образованием в Тифлисе. Пока идет «осуществление всех необходимых формальностей, т.е. составление актов, протоколов, постановлений, описей имущества и денежных средств», Михаил Михайлович начинает читать лекции, которые «прошли очень удачно, заинтересовали общество и привлекли новых членов для отделения и новых учащихся для школы».
Не проходит и года после приезда Михаила, как появляется Тифлисское отделение РМО. В первый состав дирекции входят известный меценат, «фанатично преданный оперному делу» Исай Питоев, возглавивший административно-хозяйственную часть Корганов, а также Саванели, пианист Алоизий Мизандари и Алиханов. В ведение отделения  переходят музыкальные классы (так переименована музыкальная школа), их директором  и дирижером симфонических концертов назначается Ипполитов-Иванов. Первые шаги в Тифлисе сделаны весьма успешно.
Всю весну 1883-го идет тщательный подбор квалифицированных педагогов. А летом складывается и личная жизнь – Михаил привозит из России жену, певицу Варвару Зарудную, которую знает еще по консерватории, и у родителей которой не раз отдыхал в их украинском имении. Место в Тифлисе находится и для нее: «Я – в училище, она – в оперную труппу казенного театра». Впрочем, можно сказать, что в тогдашнем Казенном, ныне – Оперном театре супруги становятся коллегами: Михаил через десять месяцев жизни в Тифлисе уже работает там дирижером. До этого театр предоставляли частной антрепризе: на год выделялась 30-тысячная субсидия, и  антрепренер сам набирал труппу, составлял репертуар, вел хозяйство.  Назначенный государством директор в эти дела не вмешивался, а только следил, чтобы антрепренер  выполнял все обязательства. Но потом все меняется:
«Взявши в свои руки казенный театр, Питоев прежде всего обратил внимание властей на необходимость пропаганды русских опер, которых Тифлис совершенно не знал, за исключением «Русалки», оперы Даргомыжского, поставленной антрепренером Пальмом, тогда как в это время уже существовали оперы Чайковского, Римского-Корсакова, Мусоргского, Кюи и других авторов. «Высшее» Тифлисское общество, воспитанное на итальянской кантилене, встретило враждебно его попытки перевоспитать их вкусы. Но Иван Егорович был упрям и поклялся, что он заставит тифлисцев полюбить Чайковского... Упорно решил ставить еженедельно по четвергам «Онегина», пока публика его не оценит по достоинству, и такое двухстороннее упорство продолжалось в течение всего сезона».
В «перевоспитании» тифлисской публики Питоеву активно помогает Ипполитов-Иванов, работать ему приходится «на два фронта». В течение шести лет с утра он – в  училище, затем – репетиция с оркестром в театре, после обеда – снова уроки в училище, а вечером – спектакль в театре… Вы, конечно, обратили внимание на то, что речь идет об училище. Да, именно оно с 1886 года готовит музыкантов и певцов в столице Грузии. У него, в отличие  от «бесправных музыкальных классов», есть утвержденный правительством устав, субсидия в пять тысяч рублей и подробнейший  учебный план, тщательно разработанный директором Ипполитовым-Ивановым. В дальнейшем  этот документ, составленный в Тифлисе для «единственного рассадника систематического музыкального образования на Кавказе», станет основой для всех музыкальных училищ Российской империи.
Результат не заставляет себя ждать. «Дружная работа всего педагогического персонала, – с вполне законной гордостью вспоминал  Михаил Михайлович, – быстро завоевала нам полное доверие местного общества, и число учащихся быстро стало увеличиваться». При училище создаются хор, небольшой оркестр, и это позволяет ученикам давать  симфонические концерты. А музыкальные камерные вечера училища становятся модными в городе и собирают массу слушателей, благодаря специально сформированному струнному квартету. Собственными силами учащихся даже полностью ставится опера Моцарта «Женитьба «Фигаро». Многие выпускники училища оканчивают  Московскую консерваторию и возвращаются работать на родину. Среди них достаточно назвать классика грузинской музыки Захария Палиашвили… А еще, даже не окончив учебы, юноши и девушки из музыкального училища стали появляться на сцене Оперного театра – Ипполитов-Иванов отлично знал, кто из его воспитанников на что способен.
То, что Михаил Михайлович одновременно возглавляет и училище, и оперный оркестр, очень облегчает его «многостаночный» труд: «Такое объединение музыкальных сил давало мне возможность свободно распоряжаться временем для репетиций и подбором исполнителей – в этом отношении никто не вставлял мне палок в колеса, и дело быстро развивалось». В итоге ему есть, чем гордиться: «За три года из жалкого провинциального полуграмотного оркестра образовался сплоченный, дружный, художественный ансамбль, который заслужил одобрение требовательного П.И. Чайковского. Создание постоянного оркестра послужило началом дальнейшего развития художественной жизни в Тифлисе. Тифлис уже не являлся заброшенным уголком, отрезанным от культурного мира, а стал притягательной силой для артистов первого ранга; туда все чаще и чаще стали заглядывать крупные артисты с мировыми именами, и публика научилась разбираться в ценности того или другого артиста».
Стараясь «заинтересовать учащихся теоретическим анализом их народных песен», он обращает внимание на то, что исследований грузинского музыкального фольклора практически нет – «существовал единственный сборник в дилетантском, примитивном переложении для фортепиано… в который вошли мелодии грузинские, армянские и татарские, без обозначения национальностей». Так что при всей свой загруженности, он «никогда не оставлял мысли о собирании народных грузинских песен и танцев и ждал только удобного случая, чтобы двинуться в недра Кахетии, в Алазанскую долину». Такой случай представляется, когда государственная казна решает купить знаменитое цинандальское имение князей Чавчавадзе и отправляет туда комиссию. Входящий в нее инженер-технолог Александр Бахметьев приглашает в эту поездку Ипполитова-Иванова. Тот в восторге: «Время было самое подходящее, октябрь месяц, сбор винограда, – особенно обильное по количеству исполняемых песен, затем возможность посетить самые отдаленные уголки Кахетии, – все это было так соблазнительно, что я не задумывался ни минуты и немедленно присоединился к их компании».
Комиссия создает штаб-квартиру в Телави и оттуда выезжает в Цинандали, Сигнахи, Энисели, пересекает всю Алазанскую долину... У Михаила Михайловича взгляд не только туриста, но и музыканта. Когда он видит, как давят виноград, его поражает «монотонное пение рабочих, прерываемое иногда яркими взрывами бойких оригинальных ритмов и неожиданных гармонических оборотов». Он не просто записывает мелодии, но и использует их в дальнейшем в своих работах. Больше всего его пленяет женское исполнение заздравной песни «Мравалжамиер», она даже входит в его оперу «Измена». А вернувшись в Тифлис «после этой очаровательной поездки», он пополняет начатый в Кахети сборник грузинских песен с помощью Саванели. Тот «отыскивал где-то в недрах Тифлиса старых сазандари, знатоков старинных мелодий, приглашал их к себе, и мы там упивались с ним прелестью и оригинальностью мелодического и гармонического строения их песен».
Не обходится и без примечательных казусов. Вот молодой сазандари поет им грузинскую песню на… мотив арии Жермона «Возвратись в Прованс родной» из «Травиаты». И потом долго спорит, не признавая, что музыка заимствована. Где он услышал эту мелодию, так и остается неизвестным. А вот мальчик-грузин напевает… Первый квартет Бетховена, опять-таки, на грузинские слова. Здесь все ясно: он часто слышал эту мелодию от соседей – театральных музыкантов… Смех – смехом, а истинно  народные песни поражают Ипполитова-Иванова «своей эпической красотой, спокойствием и законченностью мелодического склада, например песня царевны Кетеваны, в которой она оплакивает свою родину, или причудливо-капризный ритм песни «Чемо таво», полный изящества и необыкновенной грации, или обаятельная колыбельная песня «Иавнана»…
Результатом того, что ему «первому из музыкантов посчастливилось проникнуть вглубь Кахетии – в сердце Грузии – и записать из первоисточника эти культурные ценности», становится изданный им уже в Москве научный труд «Грузинская народная песня и ее современное состояние». Он – для профессионалов. А для всех остальных – такое откровение об этих песнях: «Записывая их, я испытал чувство археолога, раскапывающего доисторический курган… Невольно приходилось удивляться, каким образом относительно маленький по численности народ, как грузины, переживший ряд исторических катастроф, сохранил в своих недрах столько памятников самобытной культуры, несмотря на непрерывные вековые войны за свою независимость… В грузинских песнях меня всегда особенно поражало необыкновенное ритмическое разнообразие и необыкновенное изящество ритмического узора...»
Как видим, всей своей многогранной деятельностью в Грузии, Ипполитов-Иванов берет на себя роль звена, связующего ее культуру с культурой России. И огромное значение для этого имеет его общение с приезжающими в Тифлис знаменитыми россиянами. В первую очередь, с композитором Петром Чайковским, пять раз навещавшим служившего в Тифлисе брата. Михаил Михайлович при каждом появлении композитора с 1886 по 1890 годы встречается с Петром Ильичом, с которым познакомился  в Петербурге. Естественно, он – среди тех, кто уговаривает Чайковского приехать в Грузию.
В первый же приезд дирекция местного музыкального общества решает организовать симфонический концерт из произведений дорогого гостя, а в день его рождения возобновить в Оперном театре его оперу «Мазепа». Подготовка и того, и другого ложится на плечи Ипполитова-Иванова, и все намеченное проходит с блеском. При этом дирижер еще и поучаствовал в доставке из Кутаиси целого вагона ландышей, которыми украсили ложу Чайковского. А постановка «Мазепы», по словам Михаила Михайловича, «послужила началом сближения с Петром Ильичом, перешедшего затем в теплую дружбу». В тот приезд они много говорят о музыкальном образовании в России и за границей, и собеседник композитора признает: «Беседы с ним были для меня настоящим откровением, ввиду принятой мной на себя большой, ответственной задачи».
А в 1990-м Чайковский приезжает уже как дирижер, и оркестр, которым руководит  Ипполитов-Иванов, блестяще сдает «экзамен»: «Весь концерт прошел в бесконечных овациях любимому композитору и дирижеру; оркестром он остался очень доволен, и я торжествовал, так как все его комплименты в отношении оркестра косвенно относились и ко мне». Они постоянно общаются, семья Михаила Михайловича часто принимает к завтраку и обеду Петра Ильича, которому очень нравится пение Варвары Зарудной. А еще он даже делится с тифлисским другом своими финансовыми делами. Часто встречаются они и когда Ипполитов-Иванов, постоянно сообщающий Чайковскому о том, как в Грузии исполняются его произведения, приезжает в Москву. И именно ему композитор адресует письмо с просьбой помочь еще раз выступить в Тифлисе. Увы, реализовать этот, говоря по-современному, «проект» так и не удается…
Много времени проводит Ипполитов-Иванов и с драматургом Александром Островским в 1883 году. Тем более что тот женат на сестре Александра Бахметьева, с которым Михаил Михайлович подружился во время поездки по Кахети. Разница в возрасте между драматургом и дирижером – тридцать шесть лет, но оказывается, что поговорить им есть о чем: «Идя к нему со страхом и трепетом, думал о том, как я буду говорить с ним… Но страхи и опасения мои были напрасны, я сразу попал в атмосферу привета и ласки; через несколько минут я уже говорил с ним, как со старым другом, с которым давно не видался и который участливо входит во все мои планы и намерения». В первую очередь, они обсуждают планы Ипполитова-Иванова о создании оперы «Руфь»: «Александр Николаевич очень милостиво отнесся к поэтической стороне работы, и жестоко раскритиковал сценическую. Он посоветовал оживить сценарий… но  никогда и ничего не делал наполовину, поэтому, не откладывая, сейчас же приступил к совместному со мной обсуждению деталей новой картины. Через два часа я ушел от него ликующий с совершенно законченной сценой в кармане». Он встречаются еще и еще, беседы касаются «больше всего вопросов искусства», обсуждается вторая опера, задуманная дирижером, драматург с восхищением знакомится с записями грузинских народных песен. Последняя их встреча – в Москве, куда Ипполитов-Иванов приехал по делам тифлисского театра, за несколько месяцев до смерти Островского.
А время неумолимо идет, и  Михаил Михайлович осознает, что он уже «перерос»  музыкальную провинцию. Пусть даже такую передовую, как Тифлис, в котором его положение «было заманчиво»: «Я стал серьезно подумывать о перемене Тифлиса на Москву. Последняя поездка в столицы меня окончательно укрепила в необходимости этого шага, и я стал подготовлять себе почетное отступление. Как бы я ни был привязан к Тифлису, к училищу, к учащимся и к друзьям, – но стремление к свету, к художественному центру было неудержимо, и после долгих разговоров с Чайковским решение было принято окончательно, и план действий  выработан. Выступая в Москве 1887 и 1889гг. как дирижер и композитор, я достаточно зарекомендовал себя перед московской публикой и таким образом до некоторой степени подготовил переезд… Дела Музыкального общества в Тифлисе, а с ним и училища, окончательно упрочились, и за дальнейшее их существование я был совершенно спокоен». К тому же, Московская  консерватория хочет видеть его с женой своими профессорами…
И в 1883 году, передав дела Питоеву, он решает напоследок еще раз проехать по  Кахети. Маршрут таков: Мухрани – Телави – Сигнахи – Тифлис – Батуми – Севастополь… Пройдет больше трех десятилетий, и народный артист республики, экс-директор Московской консерватории, знаменитый дирижер вновь всерьез задумается о переезде в Грузию. С музыкальным миром которой поддерживает самые тесные связи. К тому же, ему «светит» директорская должность в Тбилисской консерватории. Но, по различным причинам план этот не осуществляется, и Ипполитов-Иванов становится «всего лишь» дирижером Большого театра…
Конечно, вспомнить о его пребывании в Тифлисе можно еще немало, «за бортом» этого повествования остается масса имен и воспоминаний, фактов и цифр. Но задача детально расписать тифлисское бытие Михаила Михайловича и не ставилась. Это – удел научных изысканий. А то, что вы прочли, – наиболее значимые вехи, отдельные картины  о том, как большую музыкальную жизнь в маленькой южнокавказской стране создавал русский дирижер. Который писал Чайковскому: «Из Тифлиса я уезжаю со спокойной совестью, сделал все, что было в моих силах…». А грузинскому композитору Мелитону Баланчивадзе признался: «Люблю Грузию и Тифлис как свою вторую родину, и был бы  рад быть им полезным до конца моих дней».


Владимир Головин