По соседству с многоэтажным, правительственным комплексом на улице Ингороква этот старый дом в три этажа выглядит совершенно непрезентабельно. От сегодняшнего дня в его облике – лишь новая железная дверь, но и она скрывает за собой полуразрушенный подъезд. Завершает картину побледневшая от времени мемориальная доска на покосившейся стене с давно облупившейся покраской. Между тем надпись на этой доске напоминает, что здесь жил человек, чьи личность, работы и семейные связи по сей день объединяют духовность грузин и русских… Прямо через дорогу – один из входов в правительственное здание, с множеством полицейских: надо ведь охранять руководящих работников. А в стареньком доме жил человек, который и в охране никогда не нуждался, и ох, как не любил, когда им пытались руководить. Но имя его до сих пор громко звучит и в Грузии, и в России – Котэ Марджанишвили.
Со знаковыми именами грузинской культуры судьба связала его с детства. Первое из них прозвучало даже еще до его рождения в кахетинском городке Кварели: многие прочили его мать Елизавету Чавчавадзе в жены родственнику Илье, ставшему великим поэтом. Но девушка выходит замуж за военного – выпускника Петербургского военно-инженерного училища Александра Марджанишвили, как тогда говорили,  Марджанова. Он блестяще знает литературу, сам пишет и переводит стихи. Разносторонне образованная, знающая несколько языков Елизавета прекрасно разбирается и в музыке, хорошо поет. Так что, вполне естественно в их тифлисском доме образуется художественный салон. Однако хозяин этого салона не только светский человек, но, в первую очередь, офицер. В схватке с турками на реке Чорохи его ранят в горло, лечение за границей не помогает… Когда он уходит из жизни, его вдове всего двадцать шесть лет, а сыну Котэ нет и четырех.
Осиротевшую семью поддерживают многочисленные друзья и родственники, со временем в доме вновь воцаряется творческая атмосфера, продолжают звучать громкие имена. Ведь среди  близких друзей – поэты Акакий и Георгий Церетели, писатели Александр Казбеги,  Иванэ Мачабели и Дмитрий Кипиани,  журналист Серги Месхи,  драматург и постановщик  Авксентий Цагарели, актеры и режиссеры Васо Абашидзе, Ладо Алекси-Месхишвили. А такие звездные актеры, как Котэ и Ефимия Месхи, Мако Сапарова-Абашидзе вообще родственники маленького Константина. Все они  подолгу гостят в семье Марджанишвили, и неудивительно, что там иногда даже проводятся репетиции одной из постановок грузинского театра. Когда Котэ дарят «волшебный фонарь», он каждый вечер собирает на показ картин всех домашних и гостей. Так впервые появляются организованные им представления.
Его дебют на сцене – в двенадцать лет, в Первой тифлисской гимназии, которую до него окончили два других корифея русского театра – Владимир Немирович-Данченко и Александр Сумбаташвили-Южин. Гимназист Котэ дебютирует в русской классике, в гоголевской «Женитьбе» играет… Агафью Тихоновну. А после смерти матери и двух сестер уезжает в Кварели, поближе к родным могилам.  Там, на малой родине, он продолжает то, чем занимался  и во время приездов на  каникулы – ставит пьесы. Большой марани (винный погреб) превращается  в сценическую площадку, родственники и друзья семьи – в актеров. Зрители – местные крестьяне, репертуар – грузинская классика (инсценировка поэмы Ильи Чавчавадзе «Како-разбойник») и последние русские пьесы из литературно-художественного журнала «Артист», который Котэ выписывает вместе с другой прессой из Санкт-Петербурга и  Москвы. Хотя спустя годы он и сам удивлялся, зачем показывал некоторые пьесы крестьянам,  не знающим русского языка, все это было неплохой режиссерской практикой для увлеченного театром юноши.
Потом – любительские театры в Телави и Кутаиси, в 1894-м – дебют на профессиональной сцене в «Побочном сыне» Александра Дюма. А это – уже публикации в газете «Иверия». Первая – сообщение от 26 ноября того же года о том, что на следующий день в Тифлисе «Товариществом по устройству грузинских спектаклей» будет представлена для дебюта г-жи Гамкрелидзе и г-на Марджанова драма в 5 действиях А.Церетели «Патара Кахи». Вторая – рецензия, появившаяся через два дня после спектакля: «Особое внимание привлек актер, впервые исполнивший роль маленького кахетинца… Если этому, дарованному ему внешнему благу он не пожалеет своих желаний и стараний, сейчас же можно предсказать, что он станет весьма подходящим артистом нашей сцены». Удачный дебют Котэ в Тифлисе!
Артист Марджанишвили действительно очень подходит для грузинской сцены, играет на ней три года. Да еще успевает выполнить свое давнее желание – прослушать курс лекций в драматической школе в Москве. А в 1896-м знаменательное событие – женитьба. Она связывает грузинского артиста с одной из самых  интересных актерских династий России. Наденька Живокини, внучка и дочь знаменитых комиков Малого театра, приезжает в Тифлис с труппой Н.Шумилина и почти через два месяца у ее прославленной фамилии появляется продолжение через дефис – «Марджанишвили». Затем оба уезжают в Россию. Известный искусствовед Этери Гугушвили объясняет этом тем, что не очень доброжелательные отзывы критики о романтической манере игры «наталкивали всегда трезво относящегося к своему творчеству Марджанишвили на мысль о том, что не все благополучно в его собственной «лаборатории», породили желание побольше увидеть, узнать, научиться». Что и «приводит его к решению поехать в Россию, теперь уже на довольно длительный срок».
Константин и Надежда начинают жить жизнью российской театральной провинции под фамилией Марджановы. Помните, как в «Лесе» Александра Островского артисты Счастливцев и Несчастливцев перечисляют до десятка городов во всех концах страны, где им довелось выступать? Так вот, у Марджанишвили этот список гораздо солиднее, и он – не придумка драматурга: Елизаветград, Керчь, Баку, Тамбов, Иваново-Вознесенск, Ташкент, Ашхабад, Тула, Орел, Луганск, Вятка, Ярославль, Уфа, Иркутск, Пермь, Рига, Москва, Смоленск, Витебск, Пенза, Рига… Да еще с полдюжины украинских городов. Приходится играть и в классике, и в пьесах-однодневках, создавать самые различные образы. Так на российской сцене мужает сценическое мастерство, расширяются актерские возможности.
Это – время, когда в провинциальных театрах штатная должность «режиссер» практически отсутствует, спектакли ставят актеры, играющие первые роли. А Котэ мечтает именно о режиссерской работе. И такая возможность ему предоставляется в Вятке, где должен  состояться бенефис его жены. Та выбирает чеховского «Дядю Ваню», и Марджанишвили с головой погружается в новую работу. Он не спит ночами – чертит планы, в которых позиции актеров заполняют хлебные шарики и, что самое важное, артисты полностью подчиняются его указаниям. Спектакль имеет огромный успех, его повторяют еще три раза – большая редкость для провинции. Так в январе 1901 года рождается Марджанишвили-режиссер.
Но продолжить эту работу он может лишь через два года – мешают частые переезды и  требования работодателей. Лишь в Уфе, где после бегства антрепренера Котэ возглавляет труппу, он снова сам ставит спектакли, привнося в репертуар русскую классику. Как о талантливом режиссере, о нем заговорили и в Москве. Дебют в этом городе проходит летом 1903-го в театре Московского зоологического сада, куда его приглашают не только играть первые роли, но и режиссировать. Дела идут очень успешно. Бенефис Марджанишвили перед отъездом в Иркутск проходит при полном аншлаге. В Иркутске же газеты прямо подчеркивают, что Марджанишвили приглашен именно в качестве режиссера. В этом городе – самый напряженный период во всей его режиссерской  практике: ни много ни мало– девяносто две пьесы за сезон. В среднем – по восемнадцать в месяц! Убежден, что в Книге Гиннеса сегодня нет такого показателя… А пресса в восторге, утверждает, «что следует отдать должное и режиссеру, справившемуся со своей задачей прекрасно».
Вернувшись в Москву, молодой режиссер сразу получает приглашение в Ригу, в  антрепризу Константина Незлобина, считающуюся одной из лучших в провинции. Там он работает со звездой Московского художественного театра (МХТ) Марией Андреевой, гражданской женой Горького. Этого писателя Марджанишвили очень высоко ценил, много раз ставил его вещи, а тут посчастливилось работать над «Дачниками» при непосредственном участии автора. Горький не захотел отдать пьесу Немировичу-Данченко в МХТ и доверил ее одновременно молодому режиссеру в Риге и Театру В.Ф. Комиссаржевской в Петербурге. Рижская премьера состоялась в ноябре 1904 года, и вот – резюме прессы. Газета «Петербургский дневник театрала»: «Пьеса хорошо поставлена режиссером Марджановым, декорации и вся постановка много интереснее, оригинальнее и красивее, чем в театре Комиссаржевской». Газета «Прибалтийский край»: «Нам сообщают, что М.Горький остался доволен исполнением его «Дачников» в нашем театре и нашел, что ансамбль у нас лучше петербургского. Это и понятно, так как на подготовку этой пьесы было обращено здесь тщательное  внимание».  
Горький помогает труппе Марджанишвили в выборе репертуара, проведении репетиций и так начинается дружба режиссера с писателем и примой Андреевой. Когда Горького арестовывают  «за политику» на глазах у Котэ, тот пытается собрать студентов грузинского землячества, чтобы отбить у жандармов задержанного. Когда Горький возвращается в Ригу после ареста, именно Котэ встречает его на вокзале по просьбе заболевшей Андреевой. Через  Алексея Максимовича грузинский режиссер сближается с Александром Блоком, Леонидом Андреевым, другими большими литераторами. И даже, по поручению Горького, тайно едет к знаменитому меценату Савве Морозову за залогом для арестованного Леонида Андреева. А когда его приглашают на императорскую сцену в молодежный театр, создаваемый при Малом, он отказывается: «Конечно, я был на седьмом небе: в столицу! на «императорскую»!». Но первая же встреча с А.М. Горьким быстро охладила меня».
И уж, если мы упомянули Марию Андрееву – красавицу-актрису и пламенную революционерку, светскую львицу и литературного секретаря пролетарского писателя – предлагаю читателям перенестись на много лет вперед, в дом народного комиссара просвещения РСФСР Анатолия Луначарского. Там Марджанишвили разыгрывает сценку, посвященную пребыванию Андреевой в Тифлисе. Именно в этом городе она провела пять лет с 1886 года, именно там взошла ее театральная звезда, именно в столице Грузии она сменила фамилию мужа Желябужская на псевдоним «Андреева». И на одном из банкетов очередной влюбленный в нее тифлисец, выпив тост, объявил, что больше никто не выпьет из бокала, наполненного в честь такой прекрасной женщины. После чего прилюдно… съел бокал. И вот у Луначарского актриса со вздохом вспоминает об этом: «Дела минувших дней, а теперь никто для меня не будет грызть бокалы, да и грузин таких больше нет». «Ошибаетесь, Мария Федоровна, – «обиженно» заявляет Марджанишвили. –  Грызть бокалы – у нас это самая обычная вещь. Я вам докажу, хотя я и не совсем юный грузин... Вот сейчас выпью за ваше здоровье и закушу бокалом». Когда он подносит осушенный бокал ко рту, жена Луначарского испуганно вскрикивает. И Котэ «смущенно» говорит ей: «Извините, Наталья Александровна, я понимаю – вам жалко такого бокала; нельзя разрознить винный сервиз». Присутствовавшие свидетельствовали: «Андреева хохотала до слез»…
Но вернемся в 1900-е годы. Рижская постановка «Дачников» становится значительным событием в театральной жизни России, спектакль привозят в Москву и там – всеобщее признание Марджанишвили. Вместе с другими театральными корифеями постановку высоко оценивают Станиславский, Немирович-Данченко, Сумбаташвили-Южин. Именно тогда у основателей МХТ, как говорится, появляются виды на талантливого режиссера. А он тем временем ставит спектакли на Украине, в 1900 году начинает свой московский период – в театре Незлобина, переехавшего из Риги. А еще он вместе с Сумбаташвили-Южиным, кутаисским актером-практикантом МХТ Валерианом Шаликашвили и профессором Московского университета Александром Хаханашвили создает грузинскую драматическую студию. Увы, просуществовала она недолго – «из-за отсутствия материальной базы».
И тут Котэ получает два предложения. Министр просвещения Болгарии лично предлагает ему должность режиссера и руководителя Софийского королевского театра. А Немирович-Данченко зовет в Художественный театр. Марджанишвили предпочитает второе. Поначалу он соучаствует в постановках других режиссеров – «Братья Карамазовы» и «Гамлет». Когда же театр уезжает на гастроли, Котэ ставит с оставшейся молодежью спектакль, объединяющий отрывки из различных пьес. Журнал «Рампа и жизнь» подчеркивает в начале 1910 года:  «Спектакль этот является первым дебютом в Художественном театре нового режиссера Марджанова». Вообще-то, дебют вторым и не бывает… Но все равно приятно! А известный актер Борис Сушкевич вспоминал: «Помню этот единственный год, когда эта работа была организована, когда нашелся человек, который все свое время отдал работе с этой молодежью. Это был как раз К.А. Марджанов. Он нас впервые познакомил как бы с педагогикой».
В то время Котэ преподает еще и в частной школе артистки МХТ Софьи Халютиной, кстати, вместе с другим грузином – работавшим в том же театре батумцем Вахтангом Мчедлишвили (Мчеделовым). И делает это настолько успешно, что Станиславский доверяет  ему вести занятия в Первой студии Художественного театра, знаменитой, как бы сейчас сказали, «кузнице актерских кадров». Именно там – знакомство с молодым Евгением Вахтанговым, который навсегда сохранил «почтительно-благоговейное отношение» к нему. На сцене Художественного театра Котэ самостоятельно ставит два спектакля. Над пьесой Кнута Гамсуна «У жизни в лапах» работает с вошедшими в историю русского театра актерами Ольгой Книппер, Василием Качаловым, Леонидом Леонидовым, композитором Ильей Сацем, художником Виктором Симовым. Премьера в феврале 1911 года имеет огромный успех, и спектакль остается  в репертуаре театра более двух десятилетий.  А в отношении  «Пер Гюнта» по Генрику Ибсену «Московский листок» пишет, что многое «в режиссерской работе блещет глубокой продуманностью, богатством воображения и значительной тщательностью в отделке каждой маленькой подробности». Есть в прессе и мнение о том, что «режиссер  и  декоратор  достигли именно  того, что и нужно было сделать: они в сухую, холодную схему вдохнули душу живую, бесплотным символам дали своего рода плоть и кровь». Кстати, декоратор – это Николай Рерих, которого Марджанишвили приглашает после того, как не находит нужного художника даже в командировке в Норвегию. И Рерих заявляет: «В этом режиссере я скоро почувствовал художника, который работает вне влияния всяких случайных впечатлений, умеет черпать свое вдохновение в самом  произведении и во всем исходит только из него».
А еще Котэ работает и над пьесой Гуго фон Гофмансталя «Эдип и сфинкс», хочет поставить ее на Украине. А когда это не удается, исполняет желание на родине – спектакль десять раз идет с аншлагом в тифлисском Казенном (ныне – оперном) театре, где играла русская драматическая труппа Михаила Нартова. Газеты пишут о «крупном театральном явлении», «Эдипа» ставит и грузинский театр, причем, как сообщает газета «Закавказская речь», «по мизансценам режиссера МХТ Марджанишвили». Это – уже второй отход Котэ от сцены МХТ, вне ее поставлены еще и  «Слезы» первого русского профессионального киносценариста Александра Вознесенского. И эти две «отлучки» – уже признак того, что сцена, на которой он работал три года, увы, так и не стала для него своей.
Он уходит вскоре после постановки «Пер Гюнта». Почему? Человеку, привыкшему быть полным хозяином спектакля, трудно терпеть контроль со стороны руководителей театра.  Метод работы МХТ не совпадает с его пониманием театра как праздника, простора для эксперимента, режиссерской  фантазии, синтеза различных жанров. «Марджанов не берется ставить бытовую пьесу», – писал Немирович-Данченко. А это – слова самого Котэ: «Меня позвали туда, и какой это был праздник – я думал, что подошел к подлинному источнику искусства… Потом борьба в нем – мой протест против их будней, против той пошлости, с которой и они будто бы боролись…». При этом творческие разногласия вовсе не мешают его хорошим отношениям с МХТ. Одно из свидетельств тому – подаренная им Станиславскому уникальная книга профессора Хаханашвили «История Грузии», изданная  в 1900 году на французском языке для Парижской международной выставки.
После Художественного театра самый яркий период работы в Москве – созданный по собственной задумке «Свободный театр»: «Свободный от приспособляемости, от штампа, он должен быть свободным… Ну разве мог я назвать иначе тот театр, к которому я стремился». А стремился он к синтетическому театру и поэтому набрал актеров, которые могут выступать и  в драме, и в оперетте, и в пантомиме. Набирается очень большая труппа, заключается четырехлетний контракт с владельцем театра «Эрмитаж», здание переоборудуется. Все это  оплачивает богач Василий Суходольский, предводитель дворянства Боровского уезда, решивший заработать в роли покровителя искусств. Увы, «Свободный театр» просуществовал всего один сезон 1913-1914 годов, ярким метеором пронесшись по небосклону  российского искусства. Было поставлено лишь пять спектаклей. Но что за спектакли это были! Вот лишь пара примечательных моментов. Пантомима  «Покрывало Пьеретты» стала режиссерским дебютом Александра Таирова, до встречи с Котэ игравшего в антрепризах. А «Сорочинская ярмарка» вызвала восторг знаменитого французского поэта Эмиля Верхарна: «Меня поражает красочность, а вместе с тем простота и жизненность постановки… Режиссеру удалось дать удивительно свободное движение при страшном разнообразии ритмики… Сегодня  я  счастлив тем,  что отдал вечер двум русским гениям». Так Марджанишвили приравняли к гению Мусоргского.
Но спонсор Суходольский, видя, что затраты большие, а моментальной прибыли нет, отказывает в деньгах. Актеры же объединяются в паевое товарищество во главе с художественным советом. Марджанишвили отказывается входить в этот совет, он хочет  руководить  единолично… Так умирает «Свободный театр». Без него Котэ не представляет себе Москву и уезжает в Ростов. А на дворе – 1914-й, война с Германией: «Мне становится жалко, что у меня нет денег, нет театра. Сформировал бы я несколько небольших трупп, приготовил бы две-три бодрых хороших пьесы и повез бы их на позиции даром. Вот где театр был бы незаменим». За отсутствием такого театра, он становится… начальником летучего санитарного отряда и получает Георгиевский крест за то, что под огнем выносил раненых с поля боя. С 1916 года он в Петрограде, после революции – Киев, пост комиссара всех городских театров, первая постановка  легендарного спектакля по Лопе де Вега «Фуэнте Овехуна». Помогая создавать молодежный экспериментальный театр, он открывает для искусства совсем еще юных будущих кинорежиссеров Георгия Козинцева, Сергея Юткевича, сценариста Александра Каплера. «Величайшая ясность отличала его труд… В часы работы он чувствовал себя в вымышленном мире обстоятельств и характеров пьесы, как в реальности Работая с актерами, художником, композитором, он щедро дарил им то, что переполняло его: тепло южного солнца, яркость цветов радующих глаз, страстность проявления прекрасных чувств мужества, верности, любви», – вспоминал Козинцев. А это – слова Юткевича: «Я счастлив, что мне довелось побыть, хоть и недолгий срок, возле замечательного режиссера в пору расцвета его таланта и наблюдать, как работает он над самыми различными видами сценического представления: трагедией, народной драмой, буффонадой и музыкальным спектаклем. На его опыте понял я, что такое творчество режиссера, постановочный замысел».
Вернувшись в Москву, Котэ работает сразу в трех театрах, реализует свою любовь к оперетте. «Репетиции Марджанова были вдохновенными, – утверждает легенда советской оперетты Георгий Ярон. – …Все игравшие в его спектакле никогда не забудут, как он замечательно работал с актерами, как он «подкидывал» деталь, жест, интонацию». На берегах Невы Марджанишвили открывает Государственный театр комической оперы, вновь собирает талантливую молодежь.  Но самая запоминающаяся его работа – грандиозное массовое зрелище в честь II Конгресса Коминтерна. Участников – несколько тысяч, среди них – воинские части и боевые корабли, зрителей – 45 тысяч! И все равно полного удовлетворения нет. О дальнейшем расскажет его жена:  «Ему надо сделать еще раз «скачок». Он начинает метаться. Едет в Москву. Возвращается на короткий срок в Петроград. Опять едет в Москву. Ставит несколько опереточных спектаклей и, наконец, приходит к определенному решению – ехать в Грузию, чтобы отдать родине свой опыт, знание и достигший полного расцвета талант».
Теперь слово – великой актрисе Верико Анджапаридзе: «В 1922 году из России на родину возвращается Котэ Марджанишвили. Под его руководством рождается новый театр…Вокруг Марджанишвили стали собираться все те люди, чья творческая мысль и чей талант должны были, объединившись, пойти на самозабвенное служение искусству народа. Такого единства мыслей, чувств, такой спайки актеров разных поколений грузинский театр не знал никогда… На каждый спектакль Марджанишвили шли как на большой праздник… Марджанишвили приехал в Грузию с огромным опытом прошедших лет. Бесконечно дорога ему была русская культура, биография его богата встречами и общением с кругом выдающихся деятелей русского искусства. Он привил нам любовь к русскому театру. Никогда не забуду его вдохновенных рассказов о Станиславском, Немировиче-Данченко, Качалове и всей плеяде великого поколения МХАТ…».
Котэ много и успешно работает на руставелевской и оперной сценах, потом на два года уходит в кинематограф и ставит шесть замечательных фильмов по грузинской классике и по Цвейгу, Войнич, Эренбургу. А в 1928-м – уже в который раз – создание нового театра. Второй Государственный театр (ныне – имени Марджанишвили) поначалу находится в Кутаиси, но через пару лет переезжает в Тбилиси. Гастроли в Харькове и  Москве проходят с триумфом. В начале 1930-х Котэ вновь едет в Москву и вскоре пишет оттуда: «Сдаю «Дон  Карлос»  в Малом, МХАТ возобновляет «У жизни в лапах», в оперетте – «Летучая мышь»… И пора уж мне возвращаться в свой театр, к своим ребятам…». Да, наконец, в Тбилиси у него есть полностью своя труппа, свой театр. Навсегда сохранивший его имя. Наездами он успевает не только поработать со «своими ребятами», но и поставить «На дне» в русском драматическом театре, сегодня носящем имя Грибоедова. Его зовут заведующим художественной частью в Малый и Коршевский театры, постановщиком – в Большой, Детский и Свердловский театры. Но во время работы над «Доном Карлосом» в 1933-м его сердце останавливается…
И еще о семье Марджанишвили. Столь чтимая Русской Православной Церковью матушка Фамарь, основавшая при поддержке царской семьи Серафимо-Знаменский скит, – сестра режиссера красавица Тамара Марджанишвили, бывшая игуменья Бодбийского монастыря святой равноапостольной Нины в Грузии. В 1931-м ее сажают в тюрьму, а затем ссылают в Сибирь. Котэ хлопочет о ее освобождении, но возвращается она  лишь через год после его ухода.  И посвящает брату такие строки: «Теперь ты видишь ясным оком,/ Что все земное суета,/ Что небо от земли далеко,/ И в нем иная высота…». За несколько дней до ее кончины от туберкулеза художник Павел Корин успевает закончить портрет «Схиигумения Фамарь», который становится частью знаменитого полотна «Реквием» («Русь уходящая»). А еще один Константин Марджанишвили, сын режиссера – выдающийся математик, академик Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда. Вот такая связь грузинской семьи с российской историей.
И подойдя к старому дому на улице Ингороква, вспомним слова заслуженного артиста России Всеволода Аксенова, работавшего с Котэ над его последней постановкой: «…Если грузины с законной гордостью и теплом произносят слова: «Наш Котэ Марджанишвили», то и мы, русские, с неменьшим правом, благоговением и любовью говорим: «Наш Константин Марджанов». И пусть его светлая, прекрасная жизнь в искусстве будет постоянным примером для наших художников, режиссеров, актеров… ибо Марджанов отдавал всю свою жизнь, все свое сердце любимой работе, горячо любил свою Родину… и обладал таким замечательным сердцем, которое никогда не погаснет в памяти людей, получивших от судьбы драгоценный подарок – возможность жить и работать с Марджановым».


Владимир Головин